— О! — Кармен слабо улыбнулась. — А я счастлива быть твоей дочкой.
Они обе лежали теперь на спине и смотрели в потолок.
— Мама чего ты хочешь?
Кристина немного подумала:
— Любовь — это прекрасно, но она меня накрыла огромной волной. Не уверена, что хочу вновь испытать такие сильные чувства.
— Х-м-м… — Кармен разглядывала подтеки на потолке.
— А ты, котенок? Чего ты хочешь?
Кармен вытянула руки вверх и похрустела пальцами.
— Я хочу, чтобы ты за меня меньше волновалась, но не забывала обо мне. Я хочу, чтобы ты по мне скучала, когда я уеду в университет, но не грустила. Я хочу, чтобы ты не менялась, но не чувствовала себя одинокой. Я хочу время от времени уходить от тебя, но чтобы ты никогда не уходила. Нечестно, правда?
Кристина пожала плечами:
— Ты дочь, я мать. Это не всегда честно. — Она засмеялась: — Что-то не помню, чтобы ты меняла себе подгузники.
Кармен засмеялась в ответ.
— Да, и самое главное. — Кармен повернулась лицом к маме. — Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Эти простые слова опустились на них мягким облаком. Кармен придвинулась ближе, чтобы мама погладила ей спинку.
Би!
Посылаю тебе Штаны, которые дарят любовь
И чудеса. Я словно живу в другом мире. Знаю, ты поймешь, Би. Я не имею в виду всякие нежности, хотя и в них я сейчас лучше разбираюсь. Я имею в виду, что испытываю бесконечное счастье, которое граничит с бесконечной болью. Я боюсь быть такой счастливой. Я боюсь жить на пределе.
Но ведь ты со мной, правда, Би? Эх, хотела бы я быть такой же храброй, как ты.
Целую,
Если раньше было очень тяжело ждать и хотеть, то теперь стало просто невыносимо. Лене казалось, что чем больше она думает о Костасе, тем дольше тянутся часы.
Лена жила не для себя. Случилось то, чего она всегда боялась. Но потом Лена решила, что такова, наверное, плата за любовь.
Когда он позвонил в понедельник, она бессознательно поглаживала телефон. Вместо того чтобы повесить трубку, она бы с удовольствием хоть сутки слушала дыхание Костаса.
Когда он позвонил во вторник, она игриво хихикала полтора часа, подозревая, что настоящая Лена заперта в шкафу с кляпом во рту.
Он не звонил в среду, а когда позвонил в пятницу, голос у него был странный — какой-то чужой.
— Боюсь, я не смогу приехать на выходные.
Лена чуть не потеряла сознание.
— Почему?
— Мне… мне, наверное, придется вернуться.
— Куда вернуться?
— В Грецию.
Она ахнула:
— С твоим дедушкой все в порядке?
Он помолчал немного:
— Думаю, да.
— Тогда почему? Что случилось? — Она была слишком настойчива, но не могла сдержаться.
— Дома есть другие дела, — медленно ответил он. — Я объясню, когда сам разберусь. — Он не хотел новых вопросов.
— Что-то плохое? Все будет в порядке?
— Надеюсь.
Перед Лениным мысленным взором пронеслись все несчастья, которые могли стрястись.
— Мне пора, — сказал он. — Я бы очень хотел с тобой еще поговорить, но мне пора.
«Подожди!» — хотела закричать Лена.
— Я люблю тебя, Лена.
— Пока, — с тоской сказала она.
Он не может вот так вот взять и уехать! Она умрет без него! Когда они снова увидятся? Лену успокаивала только мысль, что ждать надо до пятницы.
Как же она ненавидела эту неясность и собственное бессилие. Ей казалось, что Костас вырыл огромную яму на дороге ее жизни и она вот-вот туда упадет.
В дверях появилась Эффи. На ней были кроссовки для бега.
— У тебя все в порядке?
Лена покачала головой. Она закрыла глаза, чтобы не плакать.
Эффи подошла ближе:
— Что случилось?
Лена вздохнула и с большим трудом, тихо произнесла:
— Оказалось, что быть любимой Костасом гораздо тяжелее, чем быть ему безразличной.
— Ваши внуки сюда приезжали, да? — спросила Бриджит Грету за завтраком.
Бабушка ела тост.
— О да. Каждое лето, пока им не исполнилось семь. А когда они были совсем маленькими, я каждую зиму приезжала к ним на полтора месяца.
— А почему перестали? — спросила Бриджит.
— Потому что Марли попросила меня не приезжать.
— Почему, как вы думаете?
Грета вздохнула:
— У них тогда все как-то разладилось. Марли не хотела, чтобы кто-нибудь вмешивался, даже я. Я хотела воспитывать детишек по-своему, а Марли и Франц и слышать об этом не желали.
Бриджит опечалилась:
— Грустно.
— Ох, девочка. — Грета села поудобнее. — Ты даже себе не представляешь, как грустно. Марли любила своих детей, но ей приходилось тяжело. Она ложилась в постель сразу после обеда, а когда им было лет по восемь, то и после завтрака. Она начинала разбирать стиральную машину, а потом уходила, и белье так и лежало, пока Франц не вспоминал о нем.
Бриджит прижала ладонь к щеке. Небо затянулось тучами, и на кухне стемнело. Бриджит вспомнила, как мама целыми днями лежала в кровати. Вспомнила, как та расстраивалась, если у Бриджит в волосах застревали травинки или если она пачкала босоножки. Бриджит приучилась стирать сама, потому что из прачечной одежда не возвращалась неделями.
— А почему они… перестали приезжать? Я имею в виду дети.
Бабушка поставила локти на стол:
— Если честно, я ужасно ссорилась с Францем. Я знала, что Марли попала в беду, и все время за нее волновалась. Франц закрывал глаза на то, что прекрасно видела я. Я говорила, что Марли нужно показаться врачу, а Франц не соглашался. Я говорила, что ей необходимы лекарства, но Франц снова не соглашался. Он был ужасно зол на меня и тут же забрал детей. Он сказал, чтобы я перестала звонить и оставила Марли в покое. А я просто не могла.
Бриджит заметила, что у Греты дрожат губы. Бабушка судорожно сжимала старческие, в коричневых пятнах руки.
— А я не зря беспокоилась. Не зря, потому что…
Бриджит встала так стремительно, что чуть не уронила стул.
— Я кое-что забыла сделать наверху. Простите, Грета. Мне надо идти.
Не оглядываясь, Бриджит поднялась по лестнице. Первое, что она увидела в мансарде, была коробка, та, в которую она ни разу не заглядывала. В самых страшных своих снах Би превращалась в Пандору. Она представляла себе, что эта коробка — черная дыра между сегодняшним днем и ее детством, и если Би ее откроет, то провалится внутрь и умрет.
Бриджит лежала в постели и слушала, как за окном воет ветер. Она ненадолго уснула, а проснувшись, снова посмотрела на коробку. Небо все темнело.
Ветер распахнул ставни. На фоне серого неба даже пол казался серым. Би полюбила эту комнату. Она чувствовала себя здесь даже лучше, чем дома, но закрытая коробка не давала ей покоя. Би подошла и открыла ее. На самом деле все не так уж страшно, и если не сейчас, то когда? Бриджит должна была узнать все до конца.
Сверху лежали фотографии счастливой молодой семьи. Марли, Франц и их светловолосые ребятишки — в машине, в зоопарке. Би больше интересовали фотографии бабушки и дедушки. Вот одна, где Би сидит на плечах у дедушки и ее рот перемазан джемом. Она улыбнулась, увидев снимок «Золотых Пчел». Вот она с мальчишеской стрижкой в обнимку с Билли Клайном. Дальше их с Перри детское творчество — рисунки, комиксы. Бриджит выкинула их.
На самом дне лежали снимки, которые Марли, по-видимому, посылала своей матери в те годы, когда перестала ее навещать. Серьезные Бриджит и Перри в начальной школе. А вот забавное фото «сентябрьских», сделанное по окончании четвертого класса. Тибби улыбается беззубым ртом, Би в маминых бусах, которые доходят ей до пупка, Кармен с отвратительной прической а-ля Дженнифер Энистон. И только Лена выглядела хорошо — но на то она и Лена.
Последний снимок оказался самым грустным. На обратной стороне было написано число — это было за четыре месяца до маминой смерть Бриджит решила, что Марли послала фотографию Грете, чтобы та убедилась, что с дочерью все в порядке. Но как же все было не в порядке! Марли ужасно похудела. Белая кожа на ее липе казалась высушенной как пергамент, на губах застыла слабая, неестественная улыбка. Правда, к тому времени Марли уже разучилась улыбаться. Она несколько театрально сидела на скамейке в парке, словно долго продумывала позу.
Бриджит была в восторге от яркой, сногсшибательно красивой Марли, но эту женщину на фотографии она помнила лучше.
Бриджит встала. Руки и ноги ее затекли. Надо бы прогуляться. Небо было темным, как ночью. Би попыталась включить свет, но безрезультатно. Из-за грозы отключили электричество.
Би спустилась вниз и увидела Грету сидящей на корточках в углу кухни с фонариком в руке.
— У вас все в порядке? — спросила Бриджит.
На Гретином лбу блестели капли пота.
— У меня поднялся сахар. В такой темноте невозможно сделать укол.
— Я подержу вам фонарик, — не раздумывая, предложила Бриджит.
Бриджит, сжимала фонарик в руке и, едва дыша, словно загипнотизированная, смотрела, как Грета вводит шприц под кожу. Внезапно свет заплясал по комнате. У Би затряслись руки, она уронила фонарик, и тот стукнулся об пол.
— Простите! — закричала Би. — Я сейчас его достану. — Но тут у нее подкосились ноги, и она упала.
— Девочка, не волнуйся! Я нашла, — с тревогой в голосе сказала Грета, но Би услышала эти слова откуда-то издалека. Она попыталась подняться, но не могла даже сфокусировать взгляд. Задыхаясь от ужаса, девочка встала на четвереньки, потом выпрямилась и выбежала из дома во двор. Бабушка звала ее, но Би не откликнулась. Она бежала вперед и вперед.
Она бежала к реке по своей обычной дорожке. Слезы текли по ее лицу и смешивались с дождем, который лил как из ведра. Би вспомнила про плащ, оставленный в автобусе, и ей стало еще хуже.
Она бежала и бежала, а когда поняла, что больше не может, упала на мягкую землю у берега реки. Она лежала, выпуская воспоминания из подвалов памяти, потому что больше не могла их сдерживать.