Ориноко.
В большинстве из них были стремительные водовороты, а происходившее перед нашим взором в то самое время, когда мы обсуждали наше положение, достаточно убедительно показывало, что индейцы сказали нам неправду об отсутствии крокодилов на порогах. Маленьких обезьян, которых мы везли с собой несколько месяцев, мы оставили на выступе нашего острова.
Вымокшие под грозовым дождем и чувствительные к малейшему понижению температуры, хрупкие животные испускали жалобные крики. Их присутствие привлекло двух крокодилов; судя по размеру и свинцовому цвету, они были старые. Неожиданное появление крокодилов заставило нас подумать об опасности, какой мы подвергались, купаясь посреди Raudal во время нашего первого посещения миссии Атурес.
После долгих ожиданий к исходу дня прибыли, наконец, индейцы. Участок порога, по которому они хотели спуститься, чтобы обогнуть остров, оказался непроходимым из-за низкого уровня воды. Кормчий долго разыскивал в лабиринте скал и островков более доступную протоку. К счастью, пирога не получила повреждений, и меньше чем за полчаса наши приборы, продовольствие и животные были погружены.
Мы плыли часть ночи, чтобы снова разбить лагерь на острове Панумана, и с удовольствием узнавали места, где собирали гербарий, когда поднимались по Ориноко. Мы еще раз исследовали на песчаном берегу Гуачако небольшую формацию песчаника, лежащую непосредственно на граните.
Это такое же залегание песчаника, какое мой несчастный соотечественник Буркхардт обнаружил поверх сиенского гранита на границе Нубии. Мы миновали без остановки новую миссию Сан-Борха, а несколькими днями позже, к великому нашему сожалению, узнали, что индейцы гуаибо, жившие маленькой колонией, убежали al monte, вообразив, будто мы их похитим и продадим как пойтос, то есть рабов.
Пройдя пороги Табахе и Raudal Каривен близ устья большой реки Мета, мы благополучно прибыли в Каричану. Миссионер[291] принял нас с тем простодушным гостеприимством, какое он оказал нам во время нашего первого посещения. Небо мало благоприятствовало астрономическим наблюдениям; мы снова произвели их на обоих больших порогах, но на всем расстоянии оттуда до устья Апуре от наблюдений пришлось отказаться.
В Каричане Бонплану посчастливилось проанатомировать ламантина длиной свыше 9 футов. Это была самка, мясо которой напоминало говяжье. Индейцы пираоа, несколько семей которых жили в миссии Каричана, питают сильное отвращение к ламантину; когда убитое животное переносили в нашу хижину, они спрятались, боясь, как бы их не заставили до него дотронуться.
По их словам, «люди их племени неминуемо умирают, если поедят его». Этот предрассудок тем более странен, что соседи пираоа, индейцы гуамо и отомаки, очень лакомы до мяса ламантина. Как мы вскоре увидим, среди множества здешних племен одни считают мясо крокодила омерзительным, а другие очень любят его.
Приведу один малоизвестный факт о ламантинах. На острове Куба, к югу от залива Хагуа, за несколько миль от берега, посреди моря, есть источники пресной воды. Их происхождение объясняют гидростатическим давлением, нагнетающим воду через подземные каналы, которые сообщаются с высокими Тринидадскими горами.
Небольшие суда иногда запасаются водой в этих местах; и, что особенно примечательно, там обычно держатся большие ламантины. Я уже обращал внимание натуралистов на крокодилов, которые из устьев рек уплывают далеко в море. Тождественные обстоятельства, возможно, привели к тому, что во время древних катаклизмов на нашей планете образовалась та странная смесь скелетов и окаменелостей морских и речных животных, какую мы видим в некоторых горных породах молодой формации.
Пребывание в Каричане принесло нам большую пользу, дав возможность оправиться от перенесенных тягот. Бонплан носил в себе зародыш жестокой болезни; ему необходим был отдых. Но так как дельта притока между Оредой и Паруаси покрыта богатейшей растительностью, то он не мог устоять против соблазна совершать длительные экскурсии для сбора гербария и по нескольку раз в день промокал насквозь.
В доме миссионера к нам относились с самой предупредительной заботливостью. Для нас достали маисовую муку и даже молоко. В низменных районах жаркой зоны коровы дают его в изобилии. В нем не ощущается недостатка повсюду, где есть хорошие пастбища.
Я подчеркиваю это обстоятельство, так как в силу местных условий на Индийском архипелаге распространено неправильное мнение, будто жаркий климат препятствует выделению молока.
Можно понять равнодушное отношение индейцев Нового Света к молочной пище, поскольку там первоначально не было животных, которые могли ею снабжать; но как не удивляться такому же равнодушию среди огромного китайского населения, живущего в значительной части за пределами тропиков, на той же широте, как и кочевые племена Центральной Азии?
Если китайцы некогда были пастушеским народом, то почему они утратили привычки и вкусы, столь тесно связанные с их первоначальным состоянием? Эти вопросы представляются мне чрезвычайно интересными и для истории народов Восточной Азии, и для истории древних связей, по предположениям существовавших между этой частью света и Северной Мексикой.
За два дня мы спустились по Ориноко от Каричаны до миссии Уруана, снова пройдя знаменитое ущелье Барагуан. Мы несколько раз останавливались для измерения скорости течения реки и температуры воды на поверхности. Последняя равнялась 27,4°; скорость течения – в тех местах, где русло Ориноко имело в ширину свыше 12 000 футов и в глубину от 10 до 12 морских саженей – составляла, по нашим данным, 2 фута в секунду (62 туаза за 3́6́́).
Уклон реки между большими порогами и Ангостурой[292] действительно очень незначителен; в случае невозможности производить барометрическое нивелирование о разнице высот можно примерно судить, измеряя время от времени скорость течения, глубину и ширину на отдельных участках реки.
В Уруане мы сделали несколько наблюдений над звездами. Я определил широту миссии – 7°8'; однако результаты наблюдений различных звезд были неодинаковые, а потому ошибка могла составить свыше одной минуты. Слой mosquitos, покрывавший землю, был так густ, что мне не удавалось как следует установить искусственный горизонт.
Я напрасно мучился и жалел, что не запасся ртутным горизонтом. 7 июня удачно взятые абсолютные высоты солнца дали мне долготу в 69°40'. От Эсмеральды мы продвинулись на 1°17' к западу, и это хронометрическое определение заслуживает полного доверия, так как наблюдения на больших порогах и в устьях Атабапо и Апуре были произведены дважды, на пути туда и обратно.
Миссия Уруана расположена в очень живописном месте. Индейская деревушка стоит у подножия высокой гранитной горы. Повсюду скалы в форме столбов выступают из-за леса и господствуют над вершинами самых высоких деревьев. Нигде Ориноко не являет взору такого величественного зрелища, какое предстает перед вами, когда вы смотрите на него из хижины миссионера Fray Рамона Буэно.
Ширина реки составляет свыше 2600 туазов, и она течет прямо на восток без излучин, как громадный канал. Благодаря двум длинным и узким островам (Isla de Uruana и Isla vicja de la Manteca) русло Ориноко кажется еще более широким; однако берега тянутся параллельно, и нельзя сказать, что река делится здесь на несколько рукавов.
В миссии живут отомаки, дикое племя, у которого можно наблюдать одно из самых необыкновенных физиологических явлений. Отомаки едят глину; они поглощают ее для утоления голода, в очень большом количестве, ежедневно в течение нескольких месяцев, не причиняя никакого вреда своему здоровью.
После моего возвращения в Европу этот несомненный факт стал предметом ожесточенных споров, потому что были спутаны два совершенно различных понятия: есть глину и питаться ею. Хотя мы могли задержаться в Уруане всего на один день, этого короткого промежутка времени было достаточно для того, чтобы ознакомиться со способом приготовления пои (или шариков из глины), осмотреть запасы их, сделанные индейцами, и определить количество глины, поглощаемой ими за сутки.
Впрочем, отомаки не единственное племя на Ориноко, считающее глину пищей. Некоторые следы такого извращенного вкуса можно обнаружить среди гуамо; между устьями Меты и Апуре все говорят о геофагии как об известном с давних пор обычае. Я ограничусь здесь описанием того, что мы видели своими глазами или услышали из уст миссионера, которого злосчастный рок обрек прожить 12 лет среди дикого и буйного племени отомаков.
Жители Уруаны принадлежат к тем индейцам саванн (Indios andantes)[293], которые, еще труднее поддаваясь цивилизации, чем лесные индейцы (Indios del monte), проявляют резко выраженное отвращение к земледелию и живут почти исключительно охотой и рыбной ловлей.
Это люди физически очень крепкие, но безобразные, свирепые, мстительные, приверженные к алкогольным напиткам. Они в полном смысле слова всеядные животные; другие индейцы, считающие их дикарями, обычно говорят, что «нет такой дряни, которой не съел бы отомак».
Пока уровень воды в Ориноко и его притоках низкий, отомаки питаются рыбой и черепахами. Рыб они убивают с изумительной ловкостью, пронзая их стрелой, как только они появляются на поверхности воды. Когда на реках начинаются паводки, рыбная ловля почти полностью прекращается.
Тогда наловить рыбы в ставших более глубокими реках так же трудно, как во время плавания в открытом море. На берегах Ориноко часто не бывает рыбы даже у несчастных миссионеров, как в постные, так и в скоромные дни, хотя все молодые индейцы в деревне обязаны «рыбачить для обители». В периоды разливов рек, продолжающиеся два-три месяца, отомаки поедают огромное количество глины.
В их хижинах мы видели кучи глиняных шариков, наваленных пирамидами, высотой в 3–4 фута. Шарики были диаметром в 5–6 дюймов. Отомаки употребляют в пищу очень тонкую и очень жирную гончарную глину; она желтовато-серого цвета, но так как ее слегка поджаривают на огне, то цвет затвердевшей корки имеет красноватый оттенок, что объясняется примесью окиси железа.