Таков по большей части печальный конец вождей, которых путешественники и миссионеры называют индейскими царями. «У меня в деревне, – говорил славный отец Джили, – пять reyecillos, то есть царьков: царек таманаков, авариготе, парека, куакуа и мейепуре.
В церкви я их всех сажаю рядом на одной скамье; но я всегда предоставляю первое место Монаити, царю таманаков, потому что он помог мне основать деревню. Он как будто очень гордится таким отличием». Мы согласны с отцом Джили, что редко можно встретить людей, которые, утратив большую власть, так легко примирились со своим новым положением.
Когда Кусеру, вождь гуайпунаби, увидел, что испанские войска миновали пороги, он посоветовал дону Хосе Солано выждать целый год, прежде чем основать поселение на берегах Атабапо. Он предсказывал бедствия, которые не замедлили произойти. «Предоставьте мне потрудиться с моими людьми и расчистить земли, – сказал Кусеру иезуитам. – Я посажу маниок, и впоследствии у вас будет чем прокормить столько народу».
Солано, горя нетерпением двигаться дальше, не послушался совета индейского вождя. С большими затратами отправили по Мете и Вичаде пироги в Новую Гранаду за мукой. Продовольствие доставили слишком поздно, и много испанцев погибло от болезней, порождаемых во всех климатических поясах голодом и упадком нравственных сил.
В Сан-Фернандо еще сохранились некоторые остатки сельского хозяйства. У каждого индейца есть небольшая плантация какаовых деревьев. Они обильно плодоносят, начиная с пятого года, но перестают давать плоды раньше, чем в долинах Арагуа. Бобы маленькие и превосходного качества. Альмуда (12 альмуд составляют одну фанегу) продается в Сан-Фернандо за 6 реалов, то есть около 4 франков.
На побережье она стоит по меньшей мере 20–25 франков. Однако во всей миссии производится едва 80 фанег в год; и так как монахи миссий на Ориноко и Риу-Негру, согласно старинной монополии, одни только занимаются торговлей какао, то индеец не заинтересован в расширении культуры, которая не дает ему почти никакого дохода.
Вокруг Сан-Фернандо расположены саванны и хорошие пастбища; но там бродят лишь 7–8 коров – остатки довольно большого стада, доставленного в здешние края экспедицией для установления границ. Индейцы несколько более цивилизованны, чем в остальных миссиях. Мы с удивлением увидели здесь кузнеца-индейца.
В Сан-Фернандо больше всего поразила нас пальма пихигуао, или пирияо, придающая ландшафту своеобразный характер. Ее ствол, снабженный колючками, имеет в вышину свыше 60 футов; листья у нее перистые, очень узкие, волнистые и завивающиеся у концов.
Нет ничего необычайнее плодов этого дерева; в каждой грозди их от 50 до 80 штук; сначала они желтые, как яблоки, по мере созревания краснеют; они бывают размером в 2–3 дюйма и обычно не содержат косточки, так как не успевают созреть. В числе 80–90 видов пальм, свойственных Новому Свету и перечисленных мной в «Nova Genera plantarum aequinoctialium» [«Новые рода равноденственных растений»], нет ни одного, у которого мякоть плода развивалась бы таким необычным образом.
Плод пирияо представляет собой мучнистое вещество, желтое, как яичный желток, слегка сахаристое и очень питательное. Подобно банану и картофелю, его едят в вареном виде или печенным в золе; это здоровая и приятная пища. Индейцы и миссионеры не нахвалятся этой великолепной пальмой, которую можно было бы назвать персиковой пальмой и которая в большом количестве культивируется в Сан-Фернандо, Сан-Балтасаре и Санта-Барбаре – повсюду, где нам довелось побывать, двигаясь к югу и к востоку вдоль берегов Атабапо и Верхнего Ориноко.
В этих диких местах невольно вспоминается утверждение Линнея о том, что область пальм – первоначальная родина человечества, что люди в основном пальмоядные существа. Ознакомившись с продуктами, лежащими в хижинах индейцев, вы начинаете понимать, что в течение многих месяцев в году основу их питания составляют наряду с маниоком и бананом мучнистые плоды пирияо. Дерево дает плоды только один раз в год, но до трех гроздей, следовательно, до 150–200 штук.
Сан-Фернандо-де-Атабапо, Сан-Карлос и Сан-Франсиско-Солано – самые крупные поселения среди миссий Верхнего Ориноко. В Сан-Фернандо, а также в соседних деревнях Сан-Балтасар и Явита мы видели красивые дома священника, увитые лианами и окруженные садами. Высокие стройные стволы пальмы пирияо были, на наш взгляд, лучшим украшением этих плантаций.
Во время прогулок отец президент оживленно рассказывал нам о своих поездках по Гуавьяре. Он сообщил, что этих путешествий, совершаемых «для завоевания душ», страстно жаждут индейцы миссий. Все они, даже женщины и старики, хотят принять в них участие. Под вымышленным предлогом преследования новообращенных, убежавших из деревни, уводят детей старше 8—10 лет и распределяют их среди индейцев миссий в качестве рабов, или пойтос.
Путевые дневники, любезно предоставленные в наше распоряжение отцом Бартоломе Мансильей, содержат очень ценные географические данные. Ниже я вкратце изложу эти открытия, когда буду говорить о главных притоках Ориноко – Гуавьяре, Вентуари, Мете, Кауре и Карони.
Здесь достаточно упомянуть, что по астрономическим наблюдениям, произведенным мной на берегах Атабапо и на западном склоне кордильеры Анд, около Paramo Сума-Пас, от Сан-Фернандо всего 107 лье до первых деревень провинций Кагуан и Сан-Хуан-де-лос-Льянос.
Также и индейцы, некогда жившие к западу от острова Аманавени, выше впадения реки Супави, уверяли меня, что, прогуливаясь в лодке (как принято выражаться у индейцев) по Гуавьяре, они на третий день пути за ущельем (angostura) и главным порогом встретили одетых и бородатых людей, которые пришли за яйцами черепахи терекай. Эта встреча так испугала индейцев, что они поспешно удрали, снова спустившись по Гуавьяре.
Возможно, что белые бородатые люди явились из деревень Арамо и Сан-Мартин, так как Гуавьяре образован соединением двух рек, Ариари и Гуайаверо. Нет ничего удивительного в том, что миссионеры с Ориноко и Атабапо совершенно не подозревают, насколько близко они живут от миссионеров с Мокоа, Рио-Фрагуа и Кагуана.
В этих пустынных краях только с помощью определения долгот можно установить истинные расстояния; лишь на основании астрономических данных и сведений, собранных мной в монастырях провинций Попаян и Пасто, к западу от кордильеры Анд, я смог составить себе точное представление о расстояниях между христианскими поселениями на Атабапо, Гуайаверо и Какете.
Все меняется, как только вы вступаете в долину реки Атабапо: и состав воздуха, и цвет воды, и форма деревьев, растущих на берегу. Днем вы уже больше не страдаете от mosquitos. Длинноногих комаров (zancudos) бывает по ночам очень мало. За миссией Сан-Фернандо эти ночные насекомые даже совсем исчезают.
Вода в Ориноко мутная, с примесью глинистых веществ; в бухте из-за скопления мертвых крокодилов и всякого рода гниющих остатков от нее исходит сладковатый мускусный запах. Чтобы сделать эту воду пригодной для питья, нам иногда приходилось процеживать ее сквозь тряпку. Напротив, вода в Атабапо чистая, приятная на вкус, без всякого запаха, коричневатая при отраженном свете и слегка желтоватая при проходящем.
Местные жители называют ее легкой в противоположность мутной и тяжелой воде Ориноко. Температура ее обычно бывает на 2°, а когда приближаются к устью реки Теми, на 3° ниже температуры Верхнего Ориноко. Если приходится в течение целого года пить воду, температура которой достигает 27–28°, то понижение температуры на несколько градусов уже вызывает очень приятное ощущение.
Такое понижение температуры можно, пожалуй, объяснить меньшей шириной реки, отсутствием песчаных берегов, нагревающихся днем на Ориноко до 50 с лишним градусов, и густой тенью лесов, по которым текут Атабапо, Теми, Туамини и Гуаиния, или Риу-Негру.
Исключительную чистоту черных рек доказывают их ясность, прозрачность и та отчетливость, с какой в них отражаются изображения и окраска окружающих предметов. На глубине в 20–30 футов в ней можно различить самых маленьких рыбок, а чаще всего вы видите дно реки – не ил желтоватого или коричневатого, как вода, цвета, а кварцевый и гранитный песок ослепительной белизны. Ничто не сравнится по красоте с берегами Атабапо.
Густо поросшие растениями, среди которых высятся пальмы с султаноподобными листьями, эти берега отражаются в водах реки. Зелень отраженного изображения кажется такого же интенсивного цвета, как и непосредственно видимый предмет, – так однородна и гладка поверхность воды, не содержащей примеси взвешенного песка и органических остатков, которые образуют неровности и полосы на поверхности менее прозрачных рек.
Покидая Ориноко, мы прошли несколько с виду совершенно безопасных маленьких порогов. По мнению миссионеров, река Атабапо впадает в Ориноко среди Raudalitos. Я склонен скорее думать, что Атабапо впадает в Гуавьяре и что это последнее название следовало бы присвоить части реки от Ориноко до миссии Сан-Фернандо.
В реке Гуавьяре, значительно более широкой, чем Атабапо, вода белая; по ландшафту берегов, по птицам-рыболовам, по обитающим в ней рыбам и крупным крокодилам она гораздо больше похожа на Ориноко, чем течение последнего вниз от Эсмеральды. Когда река возникает из слияния двух других рек почти одинаковой ширины, трудно бывает судить, какую из них следует считать истоком.
Индейцы из Сан-Фернандо еще и теперь придерживаются мнения, диаметрально противоположного мнению географов. Они утверждают, что Ориноко образован двумя реками: Гуавьяре и Парагуа. Последним названием они обозначают Верхний Ориноко от Сан-Фернандо и Санта-Барбары до его истоков выше Эсмеральды. В соответствии с этой гипотезой они говорят, что Касикьяре представляет собой рукав не Ориноко, а реки Парагуа.
Если взглянуть на составленную мной карту, то станет ясно, что эти наименования совершенно произвольны. Несущественно, конечно, называют ли реку Парагуа тоже Ориноко или нет, лишь бы только реки, которые связаны между собой и образуют единую систему, не разделяли, как было принято до моего путешествия, горной цепью. Если одной из двух ветвей, образующих при слиянии большую реку, хотят присвоить название последней, его следует дать той ветви, которая приносит больше воды.