Чем больше будут изучать химию растений жаркого пояса, тем больше будут открывать в отдаленных местах, доступных, однако, для европейской торговли, содержащиеся в органах тех или других растений полуготовые продукты, которые мы считаем свойственными лишь животному царству или получаем искусственным путем, хотя всегда верным, но часто длительным и трудным.
Уже найден воск, покрывающий пальмы в Андах Киндиу, шелк пальмы Мосоа, питательное молоко Palo de Vaca[220], африканское масляное дерево, творожистое вещество, добываемое из почти животного сока Carica papaya L. Такие находки приумножатся, когда европейская цивилизация, как это представляется вероятным на основании современного политического состояния мира, проникнет в большую часть равноденственных областей Нового Света.
Выше я указывал, что болотистая равнина между Явитой и пристанью на Пимичине славится в здешних краях огромным количеством водящихся в ней ужей. Прежде чем вступить во владение покинутой хижины, индейцы убили двух больших змей Mapanare, достигающих 4–5 футов в длину. Они, по-моему, принадлежали к тому же виду, что и описанные мной змеи на реке Магдалена.
Это красивое, но крайне ядовитое животное, с белым брюхом, коричневыми и красными пятнами на спине. Так как хижина была внутри наполнена травой и так как мы спали на земле (подвесить гамаки не было возможности), ночь прошла несколько тревожно. Утром, когда мы убрали шкуру ягуара, на которой лежал один из наших слуг, мы обнаружили большого ужа.
Индейцы говорят, что эти пресмыкающиеся, медленные в своих движениях, если их не преследуют, подползают близко к человеку, потому что любят тепло. Действительно, на берегах Магдалены змея забралась в постель к одному из наших спутников; она провела там часть ночи, не причинив ему никакого вреда.
Не собираясь здесь защищать ужей и гремучих змей, я считаю себя вправе утверждать, что в том случае если бы эти ядовитые животные были так склонны нападать, как предполагают, то в некоторых областях Америки, например на берегах Ориноко и в сырых горах Чако, человеческий род, несомненно, не устоял бы против столь многочисленных врагов.
6 мая. На восходе солнца мы погрузились, предварительно хорошенько осмотрев дно нашей пироги. Оно стало тоньше, но все же не потрескалось при перетаскивании по волоку. Мы рассчитывали, что наше судно выдержит еще плавание на расстояние 300 лье, которые нам предстояло проделать, спустившись по Риу-Негру, поднявшись по Касикьяре и вновь спустившись по Ориноко до Ангостуры.
Пимичин, называемый ручьем (Caño), по ширине равен Сене напротив галереи Тюильри; но небольшие деревья, любящие воду, колючие сулейники[221] и Achras L. настолько суживают русло, что остается открытый фарватер всего в 15–20 туазов. После Чагре это одна из самых знаменитых в Америке рек по количеству извилин. Их насчитывается 85, и они очень сильно удлиняют плавание.
Они часто образуют прямые углы, и на протяжении 2–3 лье река делает по нескольку излучин. Чтобы определить разницу в долготе между пристанью и местом, где мы должны были вступить в Риу-Негру, я заснял с помощью компаса течение Каньо-Пимичина и отметил, сколько времени мы двигались в одном и том же направлении.
Скорость течения составляла всего 2,4 фута в секунду, но на веслах наша пирога делала 4,6 фута. По моим представлениям, пристань на Пимичине находится в 1100 туазах к западу от его устья и в 0°2' к западу от Явиты. Caño судоходен в течение круглого года; на нем есть только один Raudal, довольно трудно преодолимый при плавании вверх по течению: его берега низкие, но скалистые. 4½ часа мы плыли по извилистому узкому фарватеру и наконец вошли в Риу-Негру.
Утро было прохладное и прекрасное. Вот уже 36 дней, как мы ютились в узкой лодке, настолько неустойчивой, что она легко могла перевернуться, если бы мы неосторожно поднимались с места, не предупредив гребцов, чтобы они поддерживали равновесие, налегая на противоположный борт.
Во время пути мы жестоко страдали от укусов насекомых, но нездоровый климат не причинил нам никакого вреда. Мы ни разу не опрокинулись при прохождении многочисленных водопадов и порогов, которые затрудняют плавание по рекам и часто делают его более опасным, чем длинные морские переходы.
После всего того, что мы перенесли до сих пор, думается, я имею право говорить об удовлетворении, испытанном нами, когда мы достигли притоков Амазонки, когда преодолели перешеек, разделяющий системы двух больших рек, когда убедились в выполнении самой важной цели нашего путешествия – определили астрономическим путем течение того рукава Ориноко, что впадает в Риу-Негру и чье существование за последнее полстолетия то признавали, то отрицали.
Цель, к которой долго стремишься, как бы приобретает все больший интерес по мере того, как вы к ней приближаетесь. Необитаемые берега Касикьяре, поросшие лесами, не хранящие воспоминаний о прошлом, занимали тогда мое воображение, как теперь занимают его берега Евфрата и Оксуса [Аму-Дарья], прославленные в летописях цивилизованных народов.
Во внутренних областях Нового Света почти привыкаешь к взгляду на человека, как на нечто, не имеющее существенного значения в царстве природы. Земля переобременена растениями: ничто не останавливает их свободного развития. Громадный слой перегноя свидетельствует о непрерывной деятельности органических сил.
Крокодилы и боа являются хозяевами рек; ягуар, пекари, тапир и обезьяны бродят по лесу, никого не боясь и не подвергаясь никакой опасности; они обосновались там, как в своей старинной вотчине. В зрелище живой природы, для которой человек ничто, есть что-то странное и печальное.
К этому ощущению трудно привыкнуть даже на океане и в песках Африки, хотя там, где ничто не напоминает о наших полях, лесах и ручейках, нас меньше удивляет пустынность огромных пространств, которые мы пересекаем. Здесь, в плодородной стране, украшенной вечнозеленой растительностью, мы тщетно ищем следы могущества человека; нам кажется, что мы перенеслись в мир, непохожий на тот, где мы родились.
Такие впечатления становятся тем сильнее, чем дольше мы их испытываем. Солдат, который всю жизнь свою провел в миссиях на Верхнем Ориноко, однажды ночевал с нами на берегу реки. Это был разумный человек; тихой ясной ночью он забрасывал меня вопросами о величине звезд, о жителях луны, о тысяче вещей, столь же неведомых мне, как и ему.
Мои ответы не могли удовлетворить его любопытство, и он мне сказал уверенным тоном: «Что до людей, то я думаю, там, наверху, их не больше, чем вы встретили бы, если бы прошли по суше от Явиты до Касикьяре. Мне кажется, что я вижу на звездах, как и здесь, равнину, поросшую высокими травами, и большой лес (mucho monte), по которому протекает река».
Приводя эти слова, я передаю ощущение, вызываемое однообразным видом здешних диких мест. Пусть же это однообразие не распространится также на дневник нашего плавания! Пусть не утомит оно читателя, привыкшего к описанию ландшафтов и к историческим воспоминаниям Старого Света!
Глава IX
Риу-Негру. – Границы Бразилии. – Касикьяре. – Бифуркация Ориноко.
Климат на Верхней Гуаинии менее жаркий и, пожалуй, несколько менее влажный, чем на берегах Туамини. По моим измерениям, температура воды в Риу-Негру в мае равнялась 23,9°, а температура воздуха днем 22,7°, ночью 21,8 °С. Прохладная вода, почти такая же, как в реке Конго, весьма примечательна на столь близком от экватора расстоянии. Температура воды в Ориноко между 4 и 8° северной широты обычно колеблется от 27,5 до 29,5°. Температура источников, выходящих у Майпурес из гранита, составляет 27,8°.
Уменьшение зноя, наблюдаемое с приближением к экватору, поразительно хорошо согласуется с гипотезами некоторых физиков древности[222]; оно представляет собой, однако, местное явление и обусловлено не столько высотой над уровнем моря, сколько постоянно дождливой и пасмурной погодой, влажностью почвы, густотой лесов, испарением растений и отсутствием песчаных берегов, концентрирующих тепло и отдающих его путем излучения.
Влияние затянутого водяными парами неба сказывается в прибрежной полосе Перу, где дождя никогда не бывает и где солнце в течение большей части года, во время garna (тумана), представляется невооруженному глазу в виде лунного диска. Между 10 и 12° южной широты средняя температура лишь чуть-чуть выше, чем в Алжире и в Каире.
На берегах Риу-Негру дождь идет почти круглый год, за исключением декабря и января. Даже в сухой период вы редко увидите там небесную синеву на протяжении двух или трех дней подряд. В ясную погоду зной кажется особенно сильным, так как в остальное время года, хотя температура ночью равняется 21°, жители все же жалуются на ночные холода. В Сан-Карлосе я повторил те же измерения количества дождевой воды, выпадающей за определенный промежуток времени, какие раньше я проделал в Явите.
Они важны для объяснения громадных паводков на реках, текущих вблизи экватора, про которые долгое время думали, что в них поступает снеговая вода с Кордильер. Я наблюдал в различные времена года, как за два часа выпадало 7,5 линии осадков, за три часа – 18, за девять часов – 48,2 линии.
Так как дождь идет непрерывно (он бывает очень мелкий, но очень густой), я пришел к выводу, что в здешних лесах количество осадков, выпадающее ежегодно, должно составлять не меньше 90—100 дюймов. Правильность такого расчета, сколь необычайным он ни кажется, была подтверждена наблюдениями, произведенными с большой тщательностью полковником инженерных войск Костансо в королевстве Новая Испания.
В 1803 году в Веракрусе только за июль, август и сентябрь выпало 35 дюймов 2 линии, а за целый год – 62 дюйма 2 линии дождевой воды. Однако климат голых и сухих берегов Мексики сильно отличается от климата лесов. На мексиканском побережье в декабре и январе не выпадает ни капли дождя, а в феврале, апреле и мае количество осадков обычно составляет 2 дюйма – 2 дюйма 3 линии; между тем в Сан