– Поживём – проверим, да? – сказал Володя, глядя на деда.
Дед в ответ не спеша молча обвёл всех взглядом, от которого компания вмиг притихла.
– Дальше будете жить и проверять сами. Вы уже давно взрослые и самостоятельные. Сколько я буду путаться у вас под ногами?
– Виктор Сергеевич… дед, вы чего?
– Вовчик, малыш, не смотри такими испуганными глазами. Всё в порядке.
– У вас болит что-нибудь?
– Нет, не то чтобы болит. Чувствую, что силы уходят. Причём отовсюду одновременно. Как у автомобиля солидной фирмы: расчётный ресурс всех основных узлов и агрегатов должен быть одинаковым. Просто всё время и всё больше хочется спать. Не могу же я быть вечным! Даже Адам не был вечным. Буду досматривать этот боевик на другом экране, в другом кинотеатре. Но есть, я думаю, ещё некий интересный аспект. Теперь наше общение может и не прерываться насовсем, ведь так? Связь между мирами налажена. И я ещё, возможно, окажусь полезным. Я ведь всё-таки разведчик. Мне и самому интересно, как там у них устроено. И по секрету с вами поделюсь.
Из Леонида получился хороший заместитель директора Центра «Орион». Наладился его контакт с Константином, который помогал регулировать потоки заказов на «воспитателей», «педагогов» и «психологов». Порядковый номер продуктов Центра уже перевалил за сотню.
Вечером очередной пятницы в Центр пожаловал Джеральд на своём «аурусе» с неизменным «Тигром» сопровождения. Выражение лица генерала обещало серьёзные новости.
– Твой двойник из Флориды докладывает: он получил приглашение посетить солнечный Сингапур. Такое приглашение, от которого невозможно отказаться.
– Насколько я помню, в Южный Бедок отправились работать два «выпускника» медцентра в Орландо, – сказал Леонид.
– Правильно помнишь, – кивнул Джеральд.
– Вызов на ковёр? Есть претензии?
– Непохоже. Это было бы слишком просто. Такое ощущение, что школу шпионов собираются тиражировать. В любом случае доверить миссию такой командировки твоему тёзке – а это командировка в самое логово врага – мы не можем. Он не справится. – И Джеральд внимательно посмотрел Леониду в глаза. – Хотелось бы поручить это тебе. Можно, конечно, отправить его и посмотреть со стороны, как будет развиваться ситуация. Если что-то пойдёт не так – просто его устранить. Но из этого последуют две неприятности. Во-первых, нашим оппонентам сразу станет понятно, что преемник Левандовского и, стало быть, центр в Орландо работали под контролем. И, во-вторых, мы полностью потеряем возможность владеть информацией и влиять на развитие событий. Что скажешь?
Леонид некоторое время смотрел прямо в глаза Джеральду. Как когда-то Арсений – в глаза Левандовскому.
– Очевидно, – сказал Леонид, – от вашего предложения у меня, как и у моего тёзки, тоже нет возможности отказаться. Один раз в моей жизни это уже было. Сейчас, правда, я уже совсем другой человек. Тогда я нырял с головой в незнакомый омут, теперь примерно представляю, во что мне предстоит ввязаться.
– Только примерно. Не боишься? Конечно, «курс молодого шпиона» тебя немного обогатил и приободрил… А если жив Левандовский и именно с ним тебе придётся снова встретиться?
– Конечно, боюсь. Левандовский – это монстр, Голиаф. Но я и хочу этой встречи. Я должен поквитаться за Арсения. И на моей стороне правда, справедливость.
– Тебя и твоего тёзку мы должны незаметно поменять местами. Но это – дело техники.
Пирсам «Матчинсон & Ко» в устье реки Суон, приходящей к океану через разросшийся и слившийся с Пертом Фримантл, недавно исполнилось семьдесят пять. В офисном здании на стене напротив входа помещались не только портреты руководителей компании, начиная с её основателя Арнольда Матчинсона, но и – вторым после него – портрет Питера Нортриджа. Как автора идеи проекта.
Один из небольших доков, самый ухоженный, занимала раритетная парусно-моторная яхта «Диана» с белоснежным корпусом. Парусных яхт, которые могли бы бороздить океанские просторы, почти не осталось. «Диане» было уже давно за девяносто – почтенный возраст и для яхты. Было видно, что она содержится в полном порядке и превосходном состоянии. Периодически, не менее семи-восьми раз в году, яхта отправлялась в круиз вокруг Австралии, и желающие задолго до начала раскупали на него билеты.
Предстоящий по расписанию круиз нынешний директор Александр Матчинсон согласился на неделю отложить, даже несмотря на то что пришлось выплатить неустойку его пассажирам в размере десяти процентов стоимости путешествия. «Диана» собиралась отправиться по своему родному маршруту – строго на запад, в открытый Индийский океан. Туда, где сейчас были только рифы, а ещё шестьдесят лет назад – остров Сент.
– Мама, – спрашивал Джеральд, – может быть, всё-таки на нашем корабле? Это безопаснее, быстрее и комфортнее…
– Даже и не пытайся меня уговаривать, – отвечала Джулия. – Во-первых, я никогда на Сент не ездила ни на чём другом, кроме «Дианы». Во-вторых, я уже так долго живу, что мне просто стыдно чего-то бояться. И вообще, я же еду знакомиться со своим будущим местом жительства!
Батискаф походил на тыкву с ножками от гидроманипулятора. С тем отличием, что на крыше была не впадина, а, наоборот, небольшая выпуклость, а донышко оказалось совсем плоским. Корабль прибыл на место и встал на якорь на сутки раньше «Дианы». Когда яхта пришвартовалась к его левому борту, батискаф уже качался на волнах справа, готовый к погружению.
Три человека располагались внутри него с комфортом. Пока Джеральд и Джулия, надев шлемофоны с тёмными масками-стёклами, полулёжа в креслах, могли обмениваться со Вселенной мыслями, оператор контролировал технику и обстановку снаружи.
Символизм усилился ещё и тем, что батискаф смог расположиться прямо в гостиной «Клуба одиноких сердец» в развалинах Дома Игрек. Перекрытие над этим помещением съехало в сторону, от наружной стены почти ничего не осталось. Пол в гостиной имел уклон, но гидравлике это не помешало выставить агрегат строго горизонтально. Обосновавшаяся за многие десятилетия в гостиной живность была, конечно, не рада, но у неё никто и не спрашивал.
У Джулии было ощущение, что Питер ждал этого свидания так же, как и она. Стоило ей надеть шлемофон, и перед глазами появился солнечный пейзаж, только – поначалу – немного нерезкий, как будто наблюдаемый через пыльное стекло. И странное чувство: звуков не слышно, но приходящие в голову мысли как будто кто-то озвучивал голосом Питера.
– Привет! Я так скучал без тебя. И это так непривычно было сначала – скучать, когда у меня нет тела. Как будто от меня осталась только голова, и та лишённая всех органов чувств. Теперь я уже давно привык: это просто бесконечный сон. И в этом сне ты рядом со мной всегда. Там, на Земле, жизнь моего тела постоянно отвлекала меня от тебя. Его надо было кормить, поить, укладывать спать. Лечить, если у него что-то начинало болеть. Здесь меня от моих мыслей ничто не отвлекает. И я прокручиваю в… чуть не сказал «в своей голове»… Головы нет. То есть – чуть не подумал. Есть пространство, наполненное воспоминаниями из прожитой жизни. Любое из них в произвольном порядке я могу переживать снова и снова.
Конечно, я вспоминаю не только тебя, но и всех тех дорогих мне людей из последней жизни (то, что было раньше, скрыто за плотной туманной пеленой; возможно, я смогу когда-то заглянуть и за неё.): маму и отца, нашего сына и Катаринку, друзей, Алексея – всех-всех. Начинаю перелистывать странички своей памяти, и на них оживает столько картинок! Но признаюсь честно: мысли о тебе – самые яркие, самые волнующие.
Пожалуй, только одно меня расстраивает. Я не могу заниматься творчеством, что-то придумывать, изобретать, а потом строить. Не придумает ли со временем Всевышний, чем это компенсировать? Но я пока не представляю, что это могло бы быть.
Я так рад, что у тебя появилась возможность делиться со мной своими мыслями, воспоминаниями, желаниями. Мы как будто снова сидим рядышком на той ветке той старой акации, и ты, болтая ножками, просишь для себя какого-нибудь чуда.
Я знаю, что ты пишешь для детей сказки. Мне хотелось бы их прочитать, а как? В следующий раз возьми с собой свою книжку и почитай вслух для меня, хорошо? Чувствую, что Джеральд тоже рядом с тобой. Привет, сын! Расскажите мне, как там, на Земле, сейчас.
А я расскажу, как мне живётся здесь. Здесь интересно. И не страшно. Это мир моих мыслей.
Если бы я был – при жизни – злым и убогим человеком, то, наверное, меня не окружали бы здесь красивые пейзажи – не менее красивые, чем пейзажи нашего Сента, – и мне не встречались бы добрые и приятные в общении люди. Как те, которые на том же Сенте жили рядом со мной. Откуда им было бы взяться?
Очевидно, каждый знакомый мне по жизни человек здесь носит привычную для меня свою одежду. А когда я вспоминаю – очень часто – тебя, в разном возрасте, благо ты выросла на моих глазах, я тебя вижу обнажённой. Я подолгу смотрюсь в твои глаза и любуюсь тобой.
Очевидно, условия обитания здесь у всех разные, настолько же, насколько разные мысли у них голове – в бывшей голове. Представляется мне, что нет никакого механизма сортировки, кому в номер люкс, а иной и три звезды не заслужил. Хотя на Земле, возможно, всё было ровно наоборот. За что боролся, на то и напоролся? Тут можно путешествовать бесконечно. Правда, как и в земной жизни, не всюду. Например, если я хочу попасть в здание местного парламента или в Клуб Сильных Мира Сего – мне нужен специальный пропуск. Пропуск в эти элитные места, как я, мне кажется, понял, – это Прощение. Прощение тех, кому ты причинил боль и у кого сам получил это прощение. И ещё… А может быть, как раз в первую очередь – прощение самого себя. Не в смысле «кому я должен – всем прощаю». А в смысле самому дорасти до понимания, что можно прощать и себе, и всем остальным, а что – нельзя.
На Земле каждый мог прийти в зоопарк, постоять возле клетки со львом, посмотреть, если удастся, прямо в его глаза и сказать: ну что, Царь? Не сладко тебе здесь? Терпи, а я буду смотреть и улыбаться. Что ты мне можешь сделать? А в террариум вообще можно не заходить. Гады мне противны – что на них смотреть?