– Привет, это Рути.
Я слышу, как он, прижав трубку, к груди кричит:
– Эбигейл, Эбигейл! – (Крики продолжаются какое-то время, и я просто сижу и жду.) – Она идет из сада. – Отец собирается положить трубку.
– Как твои дела? – выпаливаю я.
Не забыть поставить галочку в графе «Хорошая дочь».
– Отлично, очень занят, отлично.
– Надеюсь, ты не заразился гриппом, который ходит у вас в округе.
Я все это придумала. Понятия не имею, какие микробы гуляют по его церкви, но в тяжелые времена выбираешь тяжелые темы для разговора.
– У меня нет никакого гриппа, – отвечает папа, и теперь мы оба сидим, прижав трубки к уху.
Я сдаюсь первая:
– А мама говорила, что я теперь управляющая здесь, в «Провиденсе», пока Сильвия в круизе?
Я слышу хвастливые нотки в своем голосе и понимаю, что совершила ошибку. Это вроде того, как если бы ты удачно пошутил, а кто-то другой заткнул тебя за пояс убийственной остротой. Что папа и делает:
– Надеюсь, ты не забываешь запирать офис. Даю тебе маму.
– Ну тогда ладно. Пока.
Я отвожу трубку в сторону, чтобы выдохнуть. Я вся дрожу, и слезы уже на подходе. Ведь я очень стараюсь быть внимательной. Разве нет?
Открыв приложение к списку дел, я хочу удостовериться, что вчера вечером проверила, хорошо ли заперты все двери. Возле одного пункта – досуговый центр – нет галочки. Так я заперла дверь или нет? Я совершенно точно была там вчера, но, должно быть, на что-то отвлеклась. Закрыв глаза, я представляю, как стою там, на дорожке, металлическая дверная ручка холодит ладонь. Я прислушиваюсь к реву мотоциклов вдали.
Моя секундная слабость проходит после маминых слов.
– Моя маленькая Рути Мари, знаешь, а я о тебе думала. Как твои дела?
И хотя я сама позвонила маме, в душе растет иррациональное раздражение. Мне нужно идти.
– Хорошо. Спасибо, мамочка. А как ты? – Я говорю слишком отрывисто. – Хочешь, я включу громкую связь? – Теперь никто не сможет меня упрекнуть, что я не старалась.
– Твой отец куда-то исчез. – Она немного удивлена. – Ума не приложу, куда он подевался.
– Должно быть, вылез из окна.
Спустился по водосточной трубе. Вприпрыжку убежал прочь. На секунду я закрываю глаза и пытаюсь справиться со смятением чувств. Ощущение, что тебя отвергают, а потом слишком крепко сжимают. Вот почему звонки домой – самое тяжелое дело в моем списке, которое я всегда откладываю.
– Что ж, очень креативно. – Маму не волнуют наши с папой сложные отношения. Насколько я понимаю, она этого вообще не замечает.
Я пытаюсь найти тему для разговора.
– Как поживает та молодая мамочка с ее новорожденным… как там их звали? Они по-прежнему живут с вами?
Мне и не перечесть, сколько сирых и убогих сидело за нашим обеденным столом и спало в нашем временном пристанище на цокольном этаже. Диван-кровать там всегда застлан чистыми простынями, с аккуратно сложенным полотенцем в ногах. В конце концов, милосердие начинается с порога дома.
– Ой! Рейчел и Оливия. Рути, ты бы влюбилась в эту малютку. Она была чудной крошкой. За всю ночь ни единого звука. – И уже шепотом мама добавляет: – И хотя от малышки совсем не было шума, в доме теперь слишком тихо.
– А когда они уехали?
– На прошлой неделе. Очень неожиданно. Впрочем, Рейчел оставила голосовое сообщение на телефоне в кабинете.
Большинство людей и этого не делают. Большинство благодарны за оказанную помощь, но, едва встав на ноги, тут же уходят. Я знаю, как это всегда бывает, однако мама расстраивается, и я чувствую, что из груди непроизвольно рвется негодующее «Как невежливо!».
– Что ж, спасибо и на том.
– Это хорошо, что она уехала. – Мама предпочитает не замечать горечи в моем голосе. – Благодаря щедрости нашей общины молодая мать смогла добраться через всю страну до дома своей бабушки. Теперь я могу отдохнуть.
До тех пор, пока кто-нибудь еще не постучится в их дверь глухой ночью в проливной дождь. Мама отдает частицу себя тому, кто берет. Понятия не имею, как она после этого восстанавливается. Сомневаюсь, что она позволяет себе понежиться в ванне и посмотреть ностальгическое телешоу. Пока я над этим размышляю, мама продолжает:
– Ну и как жизнь в «Провиденсе»?
– Приятная и спокойная. – Едва я успеваю это произнести, как на дорожке, ведущей к офису, появляется Тедди. – Я хочу сказать, пока Сильвия в отъезде, здесь практически не происходит ничего интересного.
Мои родители уже тысячу лет знакомы с Сильвией через церковную общину.
– Она, должно быть, наслаждается жизнью. Я каждый день проверяю почтовый ящик. Ты, случайно, не помнишь, когда она была на Таити?
У мамы, должно быть, до сих пор на холодильнике стоит полученная много лет назад открытка с Таити.
Я нажимаю на «обновить» в своей почте:
– Ничего от нее не получала, и она не отвечает на мои рабочие отчеты. А ведь клялась, что каждый день будет выходить онлайн. Может, на судне проблемы с Интернетом?
– Ты же знаешь Сильвию. Она отвечает, когда может.
Я вздрагиваю. Уж кто-кто, а я хорошо знаю Сильвию.
– В любом случае у нас здесь парочка временных работников. Моего возраста. Мне с ними намного веселее. – Я пишу на стикере: «Проверить досуговый центр». И приклеиваю стикер к тыльной стороне ладони.
– Ух ты! – Мама реально взволнована. – Похоже, у тебя появились новые друзья. Рути Мари, очень скоро ты себя просто не узнаешь.
– Один из них живет по соседству со мной. Он моих лет, очень милый.
– Парень… – Маму явно мучат сомнения; даже сейчас, когда мне исполнилось двадцать пять, она по-прежнему считает меня пятнадцатилетней школьницей. – Ох, Рути, не знаю, что и сказать!
– Все нормально. Он сын владельца.
– Если этот парень не вздумает заявиться к тебе домой, – медленно говорит мама, прокручивая эту мысль в голове, – тогда все точно будет нормально.
Я мысленно рисую себе Тедди, с улыбкой на губах прислонившегося к дверному косяку моей спальни. Дай ему волю, он наверняка свернулся бы в ногах постели. Если я разочарую маму, а заодно во второй раз и папу, то с кем я останусь?
– Мама, нет. Конечно нет. Он всего-навсего здесь работает. Он мне даже не друг или типа того.
Подняв глаза, я вижу в дверном проеме Тедди, который театрально прижимает руку к груди, изображая отчаяние.
– Солнышко, а ты соблюдаешь осторожность? Ты запираешь на ночь входную дверь?
– Это было давным-давно. – Даже не знаю, что хуже: мамин деликатный вопрос или сарказм в папином голосе. Иногда в страшных снах я снова и снова дергаю за дверную ручку, проверяя, заперта ли дверь. – Прости, но мне нужно заканчивать разговор… так как в офис только что зашел ремонтник. Можно, я перезвоню тебе вечером?
– Сегодня вечером у меня самовывоз, глупышка. – (Сколько я себя помню, по вечерам мама на своем фургончике объезжала рестораны и продуктовые магазины, забирая бесплатную еду.) – Но мы поговорим с тобой завтра утром. Я хочу знать обо всем, что ты затеваешь.
Я кладу трубку, оставляя маму в счастливом неведении. Она и не подозревает, что я неудачница и уже дала ей полный отчет.
Тедди берет стул и садится напротив меня. Содрав с моей руки стикер, он прилепляет его себе на грудь и закрывает глаза:
– Эй! Я твой друг, нравится тебе это или нет.
Если это правда, может, нужно поскорее покинуть офис. Тогда кто-нибудь увидит лишь мою спину. Я начинаю отодвигать стул, но Тедди с нажимом говорит:
– Останься, пожалуйста.
Тедди выглядит взъерошенным и усталым. Впрочем, должна признаться: на него все равно приятно смотреть. Что я и делаю, пока он сидит с закрытыми глазами. Его темно-синяя футболка плотно обтягивает тело, демонстрируя новые татуировки. Например, в области бицепсов. Золотая рыбка. Лебедь. Банка с одним (1) человеческим сердцем. Тедди поворачивает руку, и я получаю несколько бонусов. Туфля на шпильке, кинжал, черное перо. Наконец Тедди вытягивает руку запястьем ко мне. Я понимаю, что глаза у него открыты и он устраивает для меня персональный показ.
– Прости, прости. – Я чувствую, что краснею. – Итак, что они заставили тебя делать?
Тедди снова складывает руки на животе.
– Моим первым заданием было признаться, что я сова, а не жаворонок.
– Ой, Тедди! Как глупо!
– И теперь до конца недели мой рабочий день будет начинаться в шесть утра. – Тедди смотрит на меня с неприкрытой обидой. – Могла бы и предупредить, чтобы я знал, как играть в подобные игры. Но ты специально бросила меня, как щенка, в воду. Что я такого тебе сделал?
Я тотчас же вспоминаю свою истерику на автозаправке. И для полного комплекта внесение «Провиденса» в бульдозерный список его папаши. Но Тедди не подозревает о своих прегрешениях. А больше всего действует на нервы то, что я не могу сорвать на нем свое раздражение. Ведь он мой друг, хочу я того или нет.
– Я знала, что ты справишься.
Тяжелый недовольный вздох.
– Когда я похоронил белую рубашку под лимонным деревом, Рената заявила, что я выбрал неправильное дерево. Откопав рубашку, я перезахоронил ее и вздохнул с облегчением. Однако Рената решила, что, возможно, рубашка не так уж и плоха, поэтому я ее снова выкопал и постирал вручную в прачечной.
– Ну да. Конечно.
– Ты, похоже, ни капельки не удивлена. Какую еще безумную хрень тебе приходилось видеть? – Его взгляд становится диким.
– Я видела все. И не забывай, каждый раз, когда кто-то из вас увольнялся, мне приходилось откапывать и снова закапывать. В любом случае тебе пора к ним возвращаться. – Меня мучает непреодолимое желание срочно прогуляться к досуговому центру.
Тедди останавливает меня взмахом руки:
– Погоди. Я еще не отвел душу. Вся эта дребедень продолжалась до девяти пятнадцати. Рути, вещи, которые я делал сегодня утром, просто нелогичны. Скажи, она… в своем уме? – Тедди качает головой. – Я прошел Проверку Тортом Из Буфета.
– А… Я это тоже делала.
Нужно было приготовить торт из всего, что есть под рукой.