Не прошло и минуты, как все трое пустились в обсуждение событий идущей кампании. Даже Танин, недоверчивее всех относящийся к магу, в деталях начал описывать засаду, которая отбросила отряд минотавров от города Каламана. Данбар внимательно слушал, иногда задавая грамотные вопросы, и, казалось, наслаждался беседой. Но его глаза зорко следили за самым младшим.
Видя, что троица углубилась в военные тонкости и не обращает на него внимания, Палин с облегчением выскользнул из-за стола и вновь направился к огню. Он не замечал быстрых взглядов Данбара, которыми тот иногда пронзал его. Лицо Палина побледнело, руки бессильно упали на колени. Его сосредоточенность была так велика, что он начал говорить некоторое фразы вслух. И хотя его бормотание не было громким, маг за столом слышал его.
— Зачем меня вызвали? Неужели они могут разгадать секреты моего сердца? И расскажут все отцу? Он так страдал, эта новость совсем расстроит его...
Кивнув себе, будто получив ответ на вопрос, Данбар вздохнул и полностью погрузился в рассказ о битвах с минотаврами.
Глава третья
— Ты ошибаешься, — спокойно сказал Карамон, — мой брат мертв.
Юстариус, подняв брови, посмотрел на Даламара, который лишь пожал плечами. Они были готовы к любой реакции на их известие, но не к такому спокойному опровержению. Архимаг неуверенно нахмурился:
— Ты говоришь так, словно у тебя есть веские доказательства.
— Конечно есть.
— Можно узнать какие? — саркастически бросил Даламар.— Дверь в Бездну закрылась, не без помощи твоего брата, кстати, оставив его в ловушке на той стороне.— Эльф понизил голос. — Ее Темное Величество не убило его, ведь Рейстлин помешал ей войти в наш мир, потому гнев королевы не знал границ. Она собиралась мучить его вечно — смерть была бы спасением Рейстлина.
— Да, так все и было, — мягко произнес Карамон.
— Что за сентиментальная... — гневно начал Даламар, но Юстариус вновь положил ему руку на плечо, заставляя темного мага замолчать.
— Я слышу уверенность в твоем голосе,— искренне удивился архимаг, — это значит, ты обладаешь неизвестным нам знанием. Поделись им, прошу, я знаю, как это болезненно, но мы оказались в крайне затруднительном положении, новости могут повлиять на будущее...
— Это имеет отношение к сыну? — заколебался Карамон.
— Да.
Силач потемнел лицом, он пристально смотрел на меч, машинально проводя пальцами по рукояти.
— Ладно, я расскажу вам, — решил он наконец, — этого не знают ни жена, ни Танис, вообще никто.
Карамон минуту помедлил, собираясь с мыслями. Затем тяжело вздохнул и, прикрыв одной рукой глаза, начал рассказ:
— После того что случилось в Палантасе, я был словно оцепенелый... Я не мог думать, вернее, не хотел, дни пролетали перед глазами, словно у сумасшедшего. Я ходил, говорил, но при этом ничего не чувствовал. Это было так легко...— Воин пожал плечами.— Еще надо было столько сделать... Город лежал в руинах, Даламар, — Карамон бросил краткий взгляд на эльфа, — был почти мертв, Праведная Дочь Крисания ужасно изранена, да еще Тас увел Воздушную Цитадель... — При воспоминаниях о проделках кендера лицо силача озарила улыбка, впрочем, скоро пропавшая. Покачав головой, он продолжал: — Я знал, мысли о Рейстлине придут со временем, мне придется разложить все по полочкам.— Карамон упрямо посмотрел в глаза Юстариуса. — Нужно понять, кто был Рейстлин и что он сотворил. Я осознал его преданность Злу — абсолютному Злу. Мой брат подверг риску целый мир из-за собственной жажды власти, невинные люди страдали и умирали из-за него...
— И вот потому ему гарантировали спасение, — расхохотался Даламар.
— Подожди, — поднял руку Карамон, снова наливаясь краской. — Я многое понял. Я любил Рейстлина, своего единственного брата-близнеца, самого близкого мне человека...— Воин с трудом перевел дух, вертя клинок в пальцах, как тростинку. — Рейстлин сделал не много хорошего... Но без него мы не победили бы драконидов. Он беспокоился о тех, кто... был искалечен, болен.... Вроде него самого... Но даже это, я знаю, не смогло бы его спасти в конце... — Губы Карамона дрогнули, он смахнул слезу. — Когда я встретил его у края Бездны, вы знаете, он был близок к победе. Ему надо было только снова войти в портал и вытащить Темную Королеву в наш мир, где он будет способен нанести ей поражение, а затем занять ее место. Он исполнил бы свою заветную мечту и стал Богом... Но таким образом он уничтожил бы Кринн... Я был в мире будущего и показал его Рейстлину — он Бог, но правит лишь мертвым миром. И тогда брат понял, возврата нет — он сам себя приговорил к этой судьбе. Но он знал, на что идет, когда вновь шагнул в Бездну.
— Верно, — заметил Юстариус, — это соответствовало его амбициям — поставить все на карту. Что ты хочешь этим сказать?
— Только одно, — вздрогнул Карамон. — Рейстлин сделал чудовищную, трагическую ошибку. Ему хватило храбрости попытаться все исправить, даже если в данной ситуации это означало лишь жертвоприношение.
— Ты стал мудрее, Карамон Маджере, и говоришь убедительно... — Почтительно склонил голову архимаг Юстариус. — Однако это философский вопрос, а не доказательство. Извини, что заставил вспомнить неприятные минуты, но...
— После я прожил месяц у Таниса, прежде чем рискнул отправиться домой. — Карамон продолжал говорить как ни в чем не бывало. — Именно в его тихом и мирном доме я смог все обдумать и взвесить. Именно там я смирился со страшным фактом: мой брат, друг с детства, человек, которого я любил больше всех в этом мире, — ушел навсегда. Пропал. Попал в ловушку, где терпит страшные мучения... Однажды, напившись «гномьей водки», я подошел к краю, за которым боль уже не была властна надо мной. — Карамон, вздрогнув, закрыл глаза. — И вот, приблизившись к границе безумия, я ушел в комнату и запер за собой дверь. Вынув меч, я смотрел на него и думал, как будет с его помощью легко... убежать. Я прилег на кровать, совершенно точно решив убить себя, но вместо этого провалился в глубокий сон. Не знаю, сколько я спал, но когда проснулся, за окном была глухая ночь, серебристый свет Солинари заливал комнату, наполняя ее миром и покоем. Я, помню, удивился... а затем — увидел его.
— Увидел кого?! — воскликнул Юстариус, обмениваясь взглядом с Даламаром. — Рейстлина?
— Да.
Лица сидящих магов помрачнели.
— Да, это был он,— прошептал Карамон,— он спал рядом точно так же, как спал, когда мы были детьми... Тогда его часто мучили кошмары... Я будил его и вытирал слезы, а потом веселил, заставляя смеяться... Затем он обычно засыпал, успокоившись... И когда я его увидел...
— Ты видел только сон! — выкрикнул Даламар.
— Нет, — решительно покачал головой Карамон, — все было слишком реально. Я видел его лицо так же ясно, как сейчас вижу вас. Точно такое же, как на границе с Бездной, только теперь разгладились ужасные морщины, печать Зла и алчности покинула черты Рейстлина. Он был такой умиротворенный... словно отдыхал, как сказала Крисания. Это было лицо моего брата, а не того незнакомца, которым он стал...— Карамон вновь промокнул глаза. — На следующий день я отправился обратно, успокоившись и зная, что все в порядке. В тот день я впервые в жизни поверил в Паладайна, я знал, он оценил жертву Рейстлина и благосклонно принял ее.
— Он переиграл тебя, Юстариус, — раздался чей-то голос. — Что ты скажешь о подобной вере?
Оглянувшись, Карамон увидел, как из теней залы вышли четыре фигуры. Троих он узнал мгновенно — даже в слабом свете и несмотря на слезы, застилавшие глаза, — это были его сыновья. Двое старших, нарочито громко гремевшие броней, казались угнетенными, и неудивительно, после стольких историй про Башню, услышанных от него и его друзей... И так же как и сам Карамон, старшие сыновья не доверяли магии и не любили ее. Они, как обычно, охраняли младшего, стоявшего в середине. Палин с тревогой оглядывался по сторонам с того момента, как они вошли.
Юный маг приблизился к Юстариусу, не поднимая глаз, и поклонился, как полагалось ученику низшего ранга. В свои двадцать он не стал еще даже помощником, и будет оставаться учеником еще добрых пять лет, до тех пор, пока не пройдет Испытание — этот изнурительный экзамен, проверяющий навыки и таланты в Искусстве, который должны сдать все, кто хочет обрести новые знания. Полноправный маг владеет слишком большой силой, поэтому Испытание разработано для отсечения малоталантливых и относящихся к профессии слишком легкомысленно. Оно крайне эффективно — ведь провалившийся погибает. Безвозвратно. Человек или эльф, пусть даже людоед, вошедший в Башню Высшего Волшебства, навсегда передает тело и душу магии.
Палин был так взволнован и обеспокоен, словно прибыл в Башню именно для того, чтобы пройти Испытание. «Но это смешно, мальчик еще слишком молод», — напомнил себе Карамон. Конечно, Рейстлин прошел Испытание как раз в этом возрасте, но только по особому решению Конклава. Он был необычайно искусен для своего возраста, но все равно Испытание едва не погубило его. Силач словно наяву видел, как брат лежит на запятнанных кровью ступенях Башни... и сжал кулаки: «Нет! Палин умен и подготовлен, но еще не готов и так молод...»
— Если только не... — зашептал он себе под нос, — не дать ему пару лет для принятия решения, а там, глядишь, он и сам откажется.
Словно услышав отца, Палин приподнял голову и чуть улыбнулся. У пожилого воина сразу потеплело на сердце — может, это сверхъестественное место открыло сыну глаза?
Четверка приблизилась к полукругу кресел, на которых сидели Юстариус и Даламар, а напротив нахохлился напряженный Карамон. Увидев старших сыновей в боевой готовности (а они при необходимости могли наломать дров), силач, чуть ободрившись, принялся разглядывать четвертого, который первым заговорил с Юстариусом о вере.
Незнакомец выглядел удивительно, Карамон никак не мог припомнить, видел ли он похожих людей, хоть и объездил большую часть Ансалона. Цветом кожи тот походил на мореплавателей Северного Эргота. А голос незнакомца был таким, словно он привык отдавать команды, перекрикивая рев ветра и шум волн. Карамон даже оглянулся украдкой, не стоит ли позади него появившееся из ниоткуда парусное судно...