Танин подмигнул Стурму, сохраняя на лице абсолютно серьезное выражение.
— Ты только что встретил сразу двух таких, Дуган Красный Молот, — сказал он, откинувшись на спинку стула так, что тот заскрипел под его весом. — Мы перепили многих гномов, Стурм и я, отправив их под стол, а сами были достаточно трезвыми для того, чтобы оттащить их на кровати.
— А я, — ответил Дуган, сжав кулаки и побагровев, — перепил десять крепких людей и не только донес их до кроватей, но и надел на них ночное белье и помыл полы!
— С нами это не пройдет! — поклялся Танин.
— Хочешь поспорить? — взревел гном, схватившись за бороду.
— Значит, пари? — воскликнул Стурм.
— Пари! — заорал Дуган.
— Назови правила и ставки! — сказал Танин, склоняясь вперед.
Дуган задумчиво погладил бороду.
— Каждый пьет по очереди, я пью против каждого...
— Ха! — расхохотался Стурм.
— ...одну за другой, — невозмутимо продолжал гном, — пока ваши безбородые лица не уткнутся в пол.
— В пол уткнется твоя борода, а не наши лица, гном, — заявил Стурм.
— Каковы ставки? Дуган задумался.
— Победитель будет иметь огромное удовольствие помочь проигравшим добраться до кроватей, — сказал он после паузы, накручивая на палец длинный ус.
— А проигравший оплачивает за всех счет, — добавил Танин.
— Согласен, — произнес гном, усмехаясь, и протянул руку.
— Согласны, — сказали вместе Танин и Стурм, отвечая ему рукопожатием, после чего гном протянул руку Палину.
— Я в этом не участвую! — подчеркнуто решительно заявил юный маг, бросив гневный взгляд на братьев. — Танин, — произнес он тихо, — вспомни о наших деньгах. Если вы проиграете, то мы...
— Маленький брат, — оборвал его Танин, вспыхивая от гнева, — когда мы в следующий раз соберемся в путешествие, напомни мне оставить тебя дома, а с собой взять жреца Паладайна! Проповедей станет меньше, а забавы — больше.
— Ты не имеешь права так со мной говорить! — воскликнул Палин.
— Вы должны быть втроем, — перебил их Дуган, качая головой, — или я отказываюсь от спора. Нет ничего особенного в том, чтобы гном перепил двух людей. И еще — это должна быть «гномья водка». Он с таким же успехом может пить материнское молоко, а не эту эльфийскую воду (эльфийской водой гномы называют вино, которое просто не выносят).
— Я не стану пить... — начал Палин.
— Палин, — голос Танина был суров и холоден, — ты нас позоришь! Если не можешь веселиться, отправляйся в свою комнату!
Сердитый, тот начал вставать, но Стурм ухватил его за рукав.
— Да ладно, Палин, — бодро сказал брат. — Расслабься! Во имя бороды Реоркса! Отца-то здесь нет! — Он потянул Палина, усаживая обратно. — Ты слишком много учился, и мозги у тебя затянуло паутиной. На, попробуй, мы большего не просим. Если не понравится, то не будем и говорить об этом.
Пододвинув младшему брату полную кружку, Стурм склонился к уху Палина, прошептав:
— Не беси Танина, ладно? Ты же знаешь, какой он, а нам с ним еще ехать до самого замка Лорда Гунтара. Старший брат заботится о твоей же пользе. Мы оба заботимся. Мы просто хотим, чтобы ты немного повеселился, и все. Хотя бы попытайся, а?
Взглянув на Танина, Палин увидел, что лицо брата сурово и мрачно. «Может, Стурм прав? — подумал он. — Может, следует расслабиться и немного повеселиться? Танин вовсе не шутил, когда сказал, что в следующий раз оставит меня дома. Раньше он так никогда не разговаривал. А все потому, что я хотел, чтобы они приняли меня всерьез, перестали относиться ко мне как к ребенку. Наверное, я действительно зашел слишком далеко...»
Принужденно рассмеявшись, Палин поднял кружку.
— За моих братьев, — проговорил он грубым голосом и с удовольствием заметил, что зеленые глаза Танина прояснились, а лицо Стурма расплылось в широкой ухмылке.
Поднеся кружку к губам, Палин отхлебнул печально известного напитка, именуемого «гномьей водкой». Вкус оказался неплох. Сильный и терпкий букет заставлял думать о подземных жилищах гномов Торбардина. Подержав напиток во рту, Палин, приятно удивленный, кивнул и проглотил...
Внезапно в голове взорвалась шаровая молния. Во рту вспыхнуло пламя. Огонь вырвался из ушей и ноздрей, заревел в горле и высушил желудок. Палин не мог дышать, ничего не видел. Он понимал, что умрет... сейчас, здесь... в этом грязном, забытом Богами трактире...
Кто-то — у него возникло смутное подозрение, что это Стурм, — колотил его по спине, и наконец Палин оказался в состоянии сделать вдох.
— Приятно видеть, когда человеку нравится напиток, — серьезно сказал Дуган. — Теперь моя очередь. Пью за юного мага! — Гном поднес кружку к губам, запрокинул голову и осушил емкость одним длинным глотком. Когда кружка была отставлена, стало видно, что глаза Красного Молота заслезились, а большой нос-луковица стал ярко-красным. — Эх-х-х! — выдохнул он, пытаясь проморгаться, и вытер рот концом бороды.
— Согласны! — воскликнули Стурм и Танин, поднимая кружки. — За нашего брата-мага!
Они выпили свои порции — хотя и не так быстро, как гном, но все же не прерываясь для того, чтобы сделать вдох.
— Спасибо,— проговорил растроганный Палин и осторожно сделал еще один глоток.
На этот раз результат оказался не столь ужасным. В действительности было даже здорово. Палин снова глотнул, затем еще раз и наконец осушил кружку. Поставив ее на стол под одобрительные выкрики братьев и Дугана, молодой человек почувствовал, как по телу растекается приятное тепло, а душу наполняет радость. Кровь бурлила в жилах. Танин глядел на него с гордостью и одобрением; Стурм вновь налил ему до краев. Дуган опрокинул в себя еще две порции подряд, Стурм и Танин выпили свои, и опять настала очередь Палина.
Он поднес кружку к губам...
Юный маг сидел, не в силах сдержать улыбку. Он любил Танина и Стурма больше всех на свете и стал говорить им об этом, потом совсем расчувствовался, уткнулся в широкое плечо Стурма и заплакал. Но нет! Он еще кого-то любит... Ах да! Гнома!
Палин поднялся на ноги и поплелся вокруг стола, чтобы пожать Дугану руку. Он даже произнес речь:
— Близкие друзья... вечные друзья, как мой отец и... старый Флинт, гном...
После этого маг пошел назад, но там было уже четыре стула вместо одного. Выбрав, Палин сел, промахнулся и очутился бы на полу, если бы Танин не поймал его. Он выпил еще одну кружку, глядя на братьев и нового друга глазами, полными пьяных слез, то и дело выплескивающихся на щеки.
— Я говорю вам, парни, — Палину казалось, что голос Дугана доносится откуда-то издалека, — люблю вас как собственных сыновей. А еще говорю: больше вы не выпьете.
— Нет! — оскорбленно заорал Стурм, ударив кулаком по столу.
— Мы от тебя не отстанем, — проговорил Танин, тяжело дыша; его лицо стало пунцовым.
— Абс'лютно пр'вильно...— сказал Палин, тоже пытаясь ударить по столу, но тот внезапно и необъяснимо отпрыгнул в сторону.
И затем Палин уже лежал на полу, думая, что это очень интересное место намного безопаснее, чем вверху, на четырех стульях, где мечутся столы... Посмотрев вокруг, он разглядел рядом, на полу, свой посох, протянул руку, любовно погладил его и с трудом выговорил:
— Ширак!
Кристалл вспыхнул ярким светом.
Поднялось небольшое волнение; где-то далеко заговорили высокие писклявые голоски. Палин захихикал и уже не мог остановиться.
Откуда-то с огромной высоты до него донесся голос Дугана.
— Теперь в кровать, — сказал гном. — Пришло время колыбельной!
И если и присутствовала злорадная нотка в хриплом голосе и даже явно слышался торжествующий смех, Палин не обратил на это никакого внимания. Гном —его друг и брат. Он любит его как брата, как своих дорогих братьев...
Палин опустил голову на прохладное дерево посоха. Закрыв глаза, он переместился в другой мир, — мир маленьких существ в коричневых плащах, которые подняли его и куда-то побежали...
Глава втораяПо-настоящему тяжелое похмелье
Мир мерно вздымался и опускался, словно палуба корабля, а вместе с ним поднимался к самому горлу и обрывался вниз желудок Палина.
Юноша перекатился на бок, и его немедленно стошнило. Он лежал на чем-то, чего не мог разглядеть, потому что веки оказались словно склеенными. Палину хотелось поскорее умереть и прекратить страдания.
Когда желудок был полностью опустошен, Палин почувствовал, что едва не выблевал внутренности, и со стоном повернулся на спину. В голове немного прояснилось, и он вдруг понял, что руки стянуты за спиной. В замутненном мозгу вспыхнул страх, и эта вспышка разогнала туман, вызванный «гномьей водкой». Юноша не чувствовал ног, но вовремя сообразил, что веревка, связывающая щиколотки, просто нарушила кровообращение. Скрипнув зубами, он немного поворочался, пошевелил пальцами ног в мягких кожаных сапогах, поморщившись, когда почувствовал покалывание, и движение крови восстановилось.
Палин лежал на деревянных нарах, как ему удалось определить, ощупав их руками. Нары странно двигались, раскачивались взад-вперед, заставляя голову юноши раскалываться, а живот — поднимать восстание. Звуки и запахи тоже были странными — скрип дерева, загадочный плеск и бульканье. Время от времени раздавался дикий рев, глухие удары, грохот, будто несется табун диких лошадей, или... — от этой мысли у Палина перехватило дыхание — или похожий на тот, что описывал отец, рассказывая о нападении драконов.
Маг осторожно открыл глаза.
И тут же закрыл их снова.
Солнечный свет, льющийся через маленькое круглое окно, пронзил мозг, как стрела, глаза тут же взорвались болью.
Нары качнулись вновь, и Палина опять начало рвать.
Когда он несколько оправился и решил, что не умрет в ближайшие десять секунд — о чем очень сожалел, — юноша уговорил себя снова открыть глаза.
Это ему удалось, но ценой страшного приступа рвоты. К счастью — или сожалению, — желудок был уже совершенно пуст, и вскоре Палин смог кое-как отдышаться и оглядеться. Лежал он, как и предполагал, на нарах. Они были приделаны к вогнутой деревянной стене небольшого помещения и задуманы как грубая кровать. Вдоль стен странной формы тянулось еще несколько нар, и там Палин увидел своих братьев, лежащих без сознания, связанных, как и он, по рукам и ногам. Другой мебели в помещении не было, кроме нескольких деревянных сундуков, которые почему-то странно елозили по тисовому полу.