Большинство офицеров в Хиросиме ездили на службу верхом. Свидетелями этого конного парада являлись сотни горожан, направлявшихся в этот час на работу. Лошади, как и их хозяева, резко отличались от горожан тем, что были упитанными и ухоженными, гладкими и лоснящимися. Особенно выделялся конь корейского принца, подполковника РиГу, прикомандированного к штабу фельдмаршала Хата. Это был прекрасный снежно-белый жеребец. Красивый юный принц, изящно державшийся в седле, напоминал о тех днях былой славы, когда императорская кавалерия сметала все на своем пути.
Мэр Хиросимы Авайя и его помощник Кацумаса Маруяма шли на работу пешком. По пути они обсуждали вопрос, что делать с находившимися в Хиросиме детьми? Многие из них, едва начав ходить в школу, были вынуждены идти работать. Маруяма считал, что все дети должны быть эвакуированы из Хиросимы.
Еще в приемной ратуши мэра и его помощника окружила толпа просителей. Сыпались просьбы о распределении продовольствия, жалобы на нехватку топлива и бомбоубежищ, на растущее число детей-сирот, до которых почти никому не было дела.
Через шесть дней подполковник Ойя был вызван на доклад к генералу Арисуе в Токио. Ойя доложил генералу о всех мероприятиях фельдмаршала Хата по превращению всего юго-западного сектора обороны Японии в неприступный редут, который станет могилой для всех захватчиков.
Генерал Арисуе хотел бы, чтобы район вокруг Токио также был приведен в столь же высокое состояние готовности. Было уже 27 июля. Столица Империи и ее окрестности лежали в обугленных развалинах. Промышленные предприятия были либо разрушены, либо парализованы нехваткой рабочей силы и сырья. Воздушные налеты бомбардировщиков B-29 вынудили многих жителей бежать из столицы, уменьшив население Токио с семи до менее четырех миллионов человек.
Доклад подполковника Ойя был прерван появлением рассыльного с узла связи, который принес давно ожидаемое коммюнике из Потсдама. не скрывая волнения, генерал Арисуе стал читать перевод Потсдамской Декларации — наиболее важного сообщения, полученного Японией от Союзников в течение войны.
В Декларации указывались условия прекращения конфликта. Япония должна была сместить свое милитаристское руководство, принять союзную оккупацию, признать уважение к фундаментальным демократическим правам и избрать правительство, желающее мира. Не считая военных преступников, всем японским военнослужащим будет позволено вернуться домой. Промышленность страны будет поднята, и постепенно Японии вновь будет позволено интегрироваться в мировые экономические отношения.
В заключении Декларации говорилось: «Мы призываем правительство Японии немедленно объявить о безоговорочной капитуляции всех японских вооруженных сил… Альтернативой для Японии будет быстрое и полное уничтожение». Министр иностранных дел Японии Сигенори Того доставил копию коммюнике Императору Хирохито. Министр пришел во дворцовую библиотеку, чье здание было скрыто деревьями у северных ворот дворцового комплекса, а потому мало пострадало от превратностей войны. В мае, во время страшной бомбежки Токио зажигательными бомбами, многие дворцовые здания и постройки сгорели дотла. В числе этих зданий была и деревянная императорская резиденция, построенная еще его дедом, императором Мэйдзи.
На рассвете Император и императрица вылезли из бомбоубежища, и император мог обозреть картину страшного опустошения. Хирохито заметил одному из придворных: «Я разделяю муки своего народа, не имея никакой особой защиты со стороны Богов».
Пока Император читал Декларацию, Того, как того требовал придворный этикет, сидел на жестком диване, почтительно склонив голову. Для профессионального дипломата, привыкшего к традиционному протоколу межправительственных отношений, было странным узнавать о намерениях оппонентов из перехвата радиосообщения, переданного на коротких волнах. По его мнению, это был не лучший способ общения правительств друг с другом.
Император внимательно изучал документ, пункт за пунктом, задавая вопросы и делая пометки. Отвечая на один из вопросов Императора, Того признал, что коммюнике дает твердые гарантии относительно гуманного обращения, свободы слова, религий и взглядов. После капитуляции японскому народу будет дано право высказаться по вопросу: какое правительство он хочет иметь.
Наконец, Император Хирохито спросил министра иностранных дел, не считает ли тот, что «при нынешних обстоятельствах это наиболее разумные предложения из всех, которых можно было ожидать». Того ответил, что да, он так считает. На этом аудиенция была окончена.
Того не доложил Императору о весьма жестком отношении к этой Декларации со стороны японского правительства и военного руководства. Премьер-министр Судзуки и многие из его коллег по кабинету склонны были вообще игнорировать это коммюнике, частично на том основании, что оно не было получено Японией официально. Кроме того, многие министры еще продолжали надеяться на Советский Союз как на посредника.
Судзуки собрал пресс-конференцию. Держа в трясущихся руках бумажку, премьер-министр зачитал подготовленное заявление. Он отверг декларацию, заявив, что правительство не видит в этом Документе «какой-либо ценности» и намерено его «мокусацу». Через несколько минут слова премьера были переданы в эфир японским агентством новостей «Домей», которое перевело слово «мокусацу» как «игнорировать».
На следующий день, в 12:50, телефонный звонок на КП лейтенанта Тацуо Екояма предупредил командира зенитной батареи о возможном появлении самолетов противника со стороны военно-морской базы Куре, находившейся в двенадцати милях от базы к юго-востоку.
Радио Хиросимы прервало свои передачи и объявило воздушную тревогу. Доктор Каоро Сима проводил операцию аппендицита в своей частной клинике. Несмотря на сигнал воздушной тревоги, хирург продолжал операцию, в то время, как другие врачи помогали пациентам перебраться в бомбоубежище.
Мэр Хиросимы Сенкичи Авайя и его помощник Кацумаса Маруяма, услышав вой сирен, подскочили к окну, но не увидели ничего. Небо оставалось чистым. Лейтенант Екояма увидел в бинокль два американских бомбардировщика B-29, идущие прямо на него. Они выходили из атаки после бомбежки военно-морской базы Куре. Примерно тридцать бомбардировщиков противника бомбили в Куре «Харуну» — последний из японских линкоров, еще остающийся на плаву. На борту первого американского бомбардировщика, который назывался «Талоа» и управлялся первым лейтенантом Джозефом Бабинским, царила нервная обстановка. Командир и члены экипажа были хорошо осведомлены о том, что японцы часто казнят захваченных американских летчиков. За месяц до этого восемь американских летчиков были публично казнены: их поставили на колени и мечами отрубили головы.
Бомбардир «Талоа» первый лейтенант Роберт Джонстон испытал некоторое облегчение, когда самолет вышел из зоны концентрированного зенитного огня в Куре — японского города, имевшего одну из самых сильных систем ПВО. Впереди были видны портовые сооружения Хиросимы и лесные массивы, подступающие к окраинам города.
За бомбардировщиком «Талоа» шел второй B-29 «Одинокая Леди». Экипажи обеих машин хорошо знали приказ, запрещающий им бомбить Хиросиму. Но они ничего не знали о противовоздушной обороне города и продолжали лететь над ним, держа курс на Йокогаму.
Как только американские самолеты вошли в сектор обстрела его зенитной батареи, лейтенант Екояма приказал открыть огонь. Первый же залп накрыл «Талоа» — шапки разрывов появились выше и ниже бомбардировщика. Екояма скомандовал поправку. В следующем залпе один снаряд угодил прямо в носовую часть американского самолета. Зенитчики завопили от восторга, но Екояма приказал им продолжать огонь.
Небо вокруг подбитого бомбардировщика покрылось пятнами шрапнельных разрывов. Оставляя за собой хвост дыма, «Талоа» резко отвернул влево, в противоположную сторону от горы Футаба. Теряя высоту, бомбардировщик пересек западную границу города. Прежде чем он врезался в ближайшие сопки, из него вывалились маленькие, черные фигурки людей. С позиции батареи Екояма были ясно видны повисшие над городом три парашютных купола. Ветер сносил их в восточном направлении.
«Одинокая Леди» попала под огонь батареи, развернутой вблизи замка Хиросимы. Охваченный пламенем бомбардировщик заложил вираж вправо, как бы направляясь обратно в сторону Куре, но внезапно стал терять высоту, идя в сторону густого леса юго-восточнее Хиросимы. Но прежде чем самолет врезался в землю, из него успели выпрыгнуть восемь человек.
Отряды японской военной полиции ринулись в пригород Хиросимы, чтобы схватить выпрыгнувших американских летчиков. Один из отрядов под командованием старшины Хироси Янагита ворвался в деревню Инокучи, где на деревьях были ясно видны повисшие парашюты.
Старшина Янагита и его подчиненные спасли командира «Талоа» Бабинского, бомбардира Джонстона, хвостового Молнара и еще двух членов экипажа от линчевания разъяренной толпой местных жителей и доставили их для допроса в тюрьму при Замке Хиросимы.
Туда же были доставлены и восемь уцелевших членов экипажа «Одинокой Леди», всего из двадцати человек, составлявших экипажи двух сбитых бомбардировщиков, уцелели и были захвачены в плен тринадцать.
Вместе с этими людьми общее число американских военнопленных в Хиросиме достигло двадцати трех человек.
29 июля 1945 года генерал Карл Спаац, главнокомандующий стратегической авиацией Армии США — нового командования, организованного в преддверии вторжения на Японские острова — встретился на Гуаме с генералом Ле Мэем (своим новым начальником штаба) и ведущими офицерами, вовлеченными в выполнение задачи по атомной бомбардировке противника. Генерал Спаац зачитал присутствующим приказ, написанный по его личному настоянию. Когда в Вашингтоне Гровс ввел Спааца в курс дела относительно атомной бомбы, командующий стратегической авиацией на это сказал: «если я