Никто из министров не произнес ни слова.
— Почему вы все молчите? — спросил адмирал Ионаи. — Нам никогда не удастся решить ни одной проблемы, если мы честно и откровенно не выскажемся по этому вопросу.
Три других «военных» министра с открытым негодованием отнеслись к готовности Судзуки капитулировать, хотя известие о вступлении Советского Союза в войну ошеломило их даже больше, чем атомная бомбардировка Хиросимы. В этот момент в помещение, где собрался кабинет, вошел офицер с донесением о взрыве над Нагасаки второй атомной бомбы.
Эта страшная новость в совокупности с донесениями, пришедшими из Маньчжурии, сделало сдержанное негодование «военных» министров — генералов Анами и Умедзу и адмирала Тойода — совершенно открытым.
В глубине душе все трое понимали неизбежность капитуляции, но упрямо отказывались принять Потсдамскую Декларацию даже при условии сохранения Императора на троне. Они настаивали на допольнительных условиях: чтобы т. н. «военные преступники» судились в Японии по японским законам; чтобы армия была демобилизована самими японцами, а количество оккупационных сил было бы ограниченным.
Министр Иностранных дел Того тщетно пытался вернуть военных к реальности. Зная, что Япония близка к полному краху, союзники без сомнения отвергнут все эти претензии, которые могут только отдалить наступление мира. Имеют ли военные хоть какую-нибудь надежду на победу?
Военный министр Анами такой надежды не имел, но желал, чтобы Япония прошла еще через одно великое сражение — войну на собственной территории.
— Сможете ли вы предотвратить высадку противника на наши острова? — в открытую поинтересовался Того.
— При удаче, мы сможем разбить врага еще до того, как он успеет высадиться, — ответил генерал Умедзу, — В любом случае, я могу с уверенностью заявить, что мы уничтожим большую часть американских сил вторжения. Мы способны нанести им такой удар, от которого они никогда не оправятся.
Того пожал плечами, — Что это изменит?
В случае необходимости, американцы осуществят второе вторжение, а затем — и третье. И нам все равно придется капитулировать.
После трех часов жаркой дискуссии ни до чего договориться не удалось. Судзуки прервал совещание, сообщив об отсутствии результатов маркизу Кидо.
— Остался единственный выход, — сказал адмирал Хранителю Печати. — Нужно сделать так, чтобы решение принял Император.
Это было весьма смелое предложение. Какой бы мощью не обладал Император, он традиционно не мог выступать с политическими инициативами. Но маркиз Кидо был согласен с тем, что только экстраординарные действия Трона способны спасти Японию. Без колебаний Хранитель Печати разъяснил обстановку Императору. Его Величество согласился с тем, что пришла пора нарушить традицию. Собравшийся после обеда кабинет был не более результативен, чем на утреннем совещании. Военные снова сомкнутым строем выступили против гражданских министров. Исключение составлял только адмирал Судзуки, твердо убежденный в том, что продолжением войны уже не достичь ничего. Будет только хуже.
— Нам нужно думать сейчас, как сохранить и возродить нашу страну, — сказал премьер. — Поэтому мы должны забыть о «спасении своего лица» и как можно быстрее капитулировать.
Слова премьера еще более разъярили военных. Почти не скрывая своей откровенной враждебности к премьеру, военный министр Анами заявил:
— Можно не сомневаться в том, что мы нанесем противнику тяжелейшие потери, когда он посмеет вторгнуться на наши острова! И нет ничего невозможного в том, что обстановка при этом изменится самым коренным образом, и предсказываемый вами наш разгром обернется полной победой!
Более того, заметил военный министр, подразделения армии и флота откажутся выполнить приказ о капитуляции. Они просто не сложат оружия, и все! Они хорошо знают, что японский закон и японские традиции запрещают капитуляцию! А потому у нас нет никакой реальной альтернативы, как продолжать войну!
Однако четыре гражданских министра — сельского хозяйства, торговли, транспорта и военных запасов — придерживались совершенно другого мнения. Народ на грани полного изнеможения и голодной смерти. Сражаться больше нет никаких сил.
Анами грубо и нетерпеливо перебил их речи:
— Все это понимают, но честь нации требует от нас сражаться до конца!
Ругань и бесцельные дебаты продолжались до самого вечера. Военный министр казался еще более упрямым и непреклонным, чем прежде. Некоторые предполагали, что Анами просто играет в какую-то собственную игру, называемую по-японски «харагей». Если он искренне верит во все то, что так страстно отстаивает, то должен подать в отставку, за которой, согласно закону, последует роспуск кабинета и формирование нового. Правда, никто не мог поручиться, что новый кабинет не будет также раболепствовать перед милитаристами, как и предыдущий.
Премьеру Судзуки уже стало очевидно, что кабинет самостоятельно не способен прийти к какому-нибудь конкретному решению. Последней надеждой оставался Император.
Объявив перерыв в заседании, адмирал Судзуки позвонил во дворец и попросил немедленно собрать совещание в Высочайшем присутствии. Для этого нужно было представить соответствующее прошение, скрепленное, помимо всего прочего, личными печатями начальников штабов армии и флота. Предвидевший это начальник дворцовой канцелярии Сакомицу уже убедил адмирала Тойода и генерала Умедзу поставить свои печати на прошении и находиться в готовности, т. к. совещание может быть назначено в любой момент.
В пределах часа взволнованные и озадаченные министры, вызванные без всяких объяснений, начали по одному прибывать во дворец. При свете луны они вылезали из своих автомобилей и в сопровождении камергеров спускались в глубокий подвал, где располагался подземный комплекс императорских покоев. Вырытый в подножии холма этот комплекс — «обунко» — состоял из шести комнат и большого помещения для совещаний. Комплекс плохо вентилировался, в нем было душно, воздух был спертым. Низкие потолки поддерживали стальные балки, стены были отделаны панелями черного дерева, придавая помещениям дополнительную мрачность.
Кроме шести основных членов кабинета и четырех секретарей, на совещание был вызван и Председатель Тайного Совета престарелый барон Хиранума. Еще в приемной Тойода и Умедзу в гневе, клацая ножнами мечей, набросились на Сакомицу, обвиняя его в том, что он обманом вынудил их поставить свои подписи и печати под прошением об Императорском совещании. Военных не удалось успокоить даже откровенной ложью, что на этом совещании не предполагается принимать никакого решения. Ему удалось отбиться от военных только, когда последовало приглашение участникам совещания занять свои места.
В помещении для совещаний стояли два длинных параллельных стола. Перед этими столами, на небольшом возвышении, был установлен небольшой столик, покрытый скатертью из золотой парчи. Перед ним располагалось кресло и шестипанельная складная ширма.
За десять минут до полуночи появился Император. Он выглядел усталым и озабоченным, тяжело опустившись в предназначенное для него кресло. Участники совещания поклонились Императору и сели на свои места, глядя, как было положено по этикету, перед собой, ибо никто не смел смотреть в лицо сыну Неба. Некоторых, особенно пожилых, охватил кашель, что еще более усилило чувство неловкости и напряженности.
Премьер Судзуки попросил Сакомицу зачитать текст Потсдамской Декларации. Когда тот читал, слова, казалось, застревали у него в горле.
Затем адмирал Судзуки кратко описал последние дебаты в кабинете и предложил присутствующим высказать свои аргументы.
Выступивший первым министр иностранных дел Того заявил, что Потсдамскую Декларацию необходимо принять немедленно, ибо на карту уже поставлено само существование страны и нации.
— Я полностью согласен с министром иностранных дел, — вставил свою реплику премьер Судзуки.
Следующим вскочил с места военный министр генерал Анами.
— Я категорически не согласен с позицией министра иностранных дел, — почти закричал он, видимо, забыв о присутствии Императора. — Армия никогда не согласится капитулировать, если ей не будет позволено самой провести демобилизацию и самой судить тех, кого называют «военными преступниками». Кроме того, мы требуем ограничения оккупационных сил! Иначе мы будем продолжать сражаться до конца!
Слезы текли по щекам генерала, когда он умолял Императора превратить территорию Японии в поле «последнего и решающего сражения с американскими варварами».
— Даже, если нам не удастся их разбить, — закончил свое выступление генерал Анами, — ведь наш стомиллионный народ умрет с честью, достойный немеркнущей славы своих предков.
Затем поднялся бритоголовый начальник армейского генштаба Умедзу. Это немыслимо, подчеркнул он, соглашаться на безоговорочную капитуляцию после того, как уже столько доблестных героев погибли смертью храбрых за Императора.
Следующим должен был выступать адмирал Тойода, но Судзуки, возможно, по ошибке, а возможно, и намеренно попросил высказать свое мнение барона Хиранума.
Барон задал военным прямой вопрос: а способны ли они в свете последних событий вообще продолжать войну?
Генерал Умедзу уверил его, что новые атомные бомбардировки будут предотвращены силами противовоздушной обороны страны.
— Мы сохранили достаточно сил для будущих операций, — заявил он, — и ожидаем только подходящего времени для перехода в контрнаступление.
Однако, заверения Умедзу не произвели впечатления на барона Хиранума. Он повернулся к Императору: «В соответствии с обычаями Императорских предков. Его Императорское Величество также несет ответственность за предотвращение национальной катастрофы. Имея это в виду, я осмеливаюсь просить Его Величество принять собственное решение».
Адмирал Тойода в своем выступлении пытался вернуться на позицию милитаристов. Но его слова звучали туманно:
— Мы не можем уверенно говорить об окончательной победе, но в то же самое время мы не считаем, что будем полностью разгромлены.