стихать.
— Досточтимые отцы ивозлюбленные братья, — снова сказал митрополит, — выслушаем очевидцев. О.Иоанн, слово принадлежит вам.
О. Воздвиженскийподнялся со своего места, видимо крайне смущённый. Никогда ему не приходилосьговорить пред такой большой и, главное, именитой аудиторией.
И в церкви своей, где,кроме Бардыгина, не было ни одного сколько-нибудь значительного человека, и то,когда он говорил проповеди, дрожали его руки. А тут сам высокопреосвященный,епископы, почти всё духовенство...
Несколько мгновений о.Воздвиженский не мог выговорить слова. Наконец мысленно произнёс: «Э, была небыла, помилуй, Господи!» и начал:
— Вашивысокопреосвященства, досточтимые отцы и возлюбленные братья! Человек, окотором вы изволите спрашивать, о котором я должен, так сказать, дать показанияочевидца и служителя храма, был у нас два раза. Первый раз — как раз у заутренина Пасхе. Произвёл, конечно, беспорядок. Не к месту, и даже совсем где неподобает, возгласил «Воистину воскрес!». Но тут ничего особенного не произошло.Сторож его моментально вывел. На этом дело и кончилось. Второй раз пришёл напохороны... Ну, и тут... действительно... сие произошло... я ничего объяснитьздесь не могу. Человек я простой, ваше высокопреосвященство; а только чтодействительно говорит другу моему, это покойнику то есть: Лазарь, говорит,встань! Ну, и тут действительно...
О. Воздвиженскийзамялся, не зная, как выразиться. Сказать «Лазарь воскрес» ему представлялосьнеудобным.
— Ну, — нетерпеливоторопил его владыка...
— Лазарь...послушался... встал.
Ропот изумления инегодования прошёл по зале. Епископы крестились. Архимандриты покачивалиголовами. Священники вздыхали...
— Воистину последниевремена, — шептал старичок протоиерей.
— Ну, и что жепоследовало затем? — спросил он.
— А затем я, вашевысокопреосвященство, велел ему удалиться. Он покорно без всяких сопротивленийушёл.
— Больше вы ничего неможете сказать, о. Иоанн?
— Более того ничего-с...
— Слово вам принадлежит,Никанор Никифорович.
— Я, вашевысокопреосвященство, к сказанному о. Иоанном могу прибавить весьма немного.Как вышел этот самый субъект из церкви, я послал околоточного Судейкина навестисправку, кто он и вообще насчёт благонадёжности. Результаты, как и следовалополагать, оказались самые очевидные. Веры назвался жидовской, нигде непрописан, и ко всему — живёт без всякого паспорта... Вот всё, что я могуприбавить, ваше высокопреосвященство...
Он сел.
Все с видимымудовольствием слушали речь миллионера Бардыгина. Теперь хоть что-нибудьразъяснилось.
— Ну, понятно, беглый, —слышались удовлетворённые голоса, — ни паспорта, ни вида...
— Ну что за подлый народэти жиды! Ведь отвели им место: живи! Нас не трогай, и мы тебя не будемтрогать. Так нет, так и лезут, пархатые...
— Ну, теперь всё ясно, —говорил толстый архимандрит старичку епископу.
— Теперь слово за вами,о. Никодим, — сказал митрополит.
О. Никодим встал. Вид унего был испуганный, съёженный. Ни на кого не поднимая глаза, тихим,прерывающимся голосом и даже забыв сказать обычное обращение, он сказалследующее:
— Ко мне в церковь онпришёл утром. Разбросал деньги по полу. Кричал, что нельзя здесь торговать, чтоздесь дом Отца... Потом подполз к нему расслабленный. Он повернулся к нему:прощаю, говорит, тебе грехи! Кощунствуешь, говорю. Он ко мне: хорошо, говорит,я ему по-другому скажу. Возьми, говорит, постель и иди. И тот сейчас же, каксловно здоровый, встал...
О. Никодим не прибавилбольше ни слова и, бледный, взволнованный почти до обморока, сел на своё место.
В зале было тихо.Владыка что-то писал. Отцы задумались.
— Прошу высказаться, — резкопрозвенел голос...
Встал толстыйархимандрит.
— Я, вашевысокопреосвященство, человек простой. По-моему, на Валаам.
Сел.
Встал седой как луньепископ Агафангел.
— Вашевысокопреосвященство! По-моему, дело опасное. Народ суеверен. Лжечудеса этогобогохульника могут иметь страшные последствия для всего православного мира... Япредлагаю ходатайствовать перед администрацией о немедленном запрещении этомучеловеку как устной проповеди, так и литературной деятельности; если возможно,кроме того, по этапу отправить на место жительства...
Предложение Агафангелабыло встречено с большим сочувствием.
Но вдруг на задних рядахподнялся молодой дьякон.
— Вашевысокопреосвященство, — сказал он, — я хотел бы сказать вот что. Нельзя судить,не выслушав обвиняемого. Я верю всем свидетелям, конечно; но свидетелиописывали факты. Нам важно знать, как их объясняет сам обвиняемый. Я предложилбы послать немедленно за ним. О. Никодим говорил, что он ночует у одногосторожа в его приходе. Времени на всё это потребуется полчаса.
Предложение принялиединогласно. Решено было отправить о. Никодима за Иисусом, а покуда сделатьперерыв на полчаса.
__________
В десять часов вернулсяо. Никодим.
— Привёл, вашевысокопреосвященство, — доложил он.
С видимым любопытствомстали рассаживаться отцы по своим местам.
Анания занял своё местои, обратившись к келейнику, сказал:
— Впустите его.
Взошёл Христос. Белые,чистые одежды Его были как снег среди чёрных ряс духовенства, среди чёрныхмонашеских клобуков. Ровным, неслышным шагом вышел он на средину комнаты иостановился перед Ананией...
Благоухание наполнилокомнату, словно дыхание весенних полей.
— Отцы собрались здесь,— начал Анания...
— «Отцом себе неназывайте никого на земле, — сказал Христос, — ибо один у вас Отец, Который нанебесах!»
— Прошу вас неперебивать, — резко остановил Его Анания, — отцы собрались здесь, чтобы решить,как поступить с вами. Нам известно, что вы ходите по городу и сеете смуту; чтовы врываетесь в православные храмы и производите там беспорядок. Мы хотели бы,чтобы вы нам дали свои разъяснения.
— На седалище Моём селикнижники и фарисеи... — тихо проговорил Христос.
— Я прошу вас отвечатьна вопрос, — снова прервал Его Анания...
И вдруг, словно огнём,осветилось лицо Христа. В испуге отшатнулись от него епископы и протоиереи,Анания сгорбился и припал к столу.
Послышался голос Христа,голос гнева, безжалостный, как бич, справедливый, как может быть справедливатолько одна любовь Божия:
— «Горе вам! книжники ифарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами невходите и хотящих войти не допускаете!
Горе вам! книжники ифарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за топримете тем большее осуждение!
Горе вам! книжники ифарисеи, лицемеры, что исполняете с точностью внешнее благочестие, и оставиливажнейшее в законе: суд, милость и веру.
Вожди слепые,оцеживающие комара, а верблюда поглощающие!
Горе вам! книжники ифарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутриони полны хищения и неправды.
Горе вам! книжники ифарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутсякрасивыми, а внутри полны костей мёртвых и всякой нечистоты; так и вы понаружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.
Горе вам! книжники ифарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророков и украшаете памятникиправедников, и говорите: если бы мы были во дни отцов наших, то не были бысообщниками их в пролитии крови пророков». Но если бы к вам пришёл пророк, выизбили бы и замучили ещё более жестоко, чем отцы ваши.
«Дополняйте же меруотцов ваших.
Вы — змеи! Вас породилаехидна! Как убежите вы от осуждения в геенну?
Вот поэтому Я пошлю квам пророков, и мудрых, и праведных; и вы иных убьёте и распнёте, а иных будетебить даже в церквах ваших и гнать из города в город.
Да придёт на вас всякровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля праведного до крови тех,которых вы убиваете в наши дни!»
И повернувшись кименитым старостам, Христос продолжал:
— «Горе вам, богатые! ибовы уже получили своё утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горевам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете».
И умолкнув, повернулся ибыстро вышел вон.
Изумление и ужассменились яростью, бешенством! Оскорбить всё собрание, на котором инымзаслуженным архиереям было уже по восьмидесяти лет! Вместо оправданиянаговорить кучу дерзостей, и перед кем: перед лицом всего столичногодуховенства в присутствии самого митрополита! Это было слишком. Совещатьсябольше было не о чем. Все понимали, что теперь остаётся одно.
— Досточтимые отцы,возлюбленные братья, — прерывающимся голосом начал Анания. — Завтра я буду угенерал-губернатора, а теперь объявляю заседание закрытым.
Снова все поднялись,снова обратились к Распятию и стройно запели: «Днесь благодать Святаго Духа нассобра, и вси, вземше крест свой, глаголем: Приидите, приимите вси Духапремудрости, Духа разума, Духа страха Божия, явльшагося Христа»...
IX
У Бардыгина был сын,нисколько на него не похожий. Худой, болезненный, задумчивый; он целыми днямисидел за книгами. Звали его Колей.
Отец не очень любилсвоего сына и часто с тревогой посматривал на него. «На кого только фабрикуоставлю, как умру? — думал он. — Всё бы ему книги, всё бы философия разная».
Пробовал Бардыгинприучать его к «делу», но ничего не вышло. Тогда он решил вышибить из головыего дурь другим путём. «Только бы его от книг этих проклятых избавить, а тамкак по маслу пойдёт всё. Малый не дурак!»
Стал возить его в театрыи в разные увеселительные места. Нет, ничего не выходит. Посоветовался с о.Иоанном.
— Женить надо, — суверенностью сказал тот.
Стали искать емуневесту. Но когда нашли, Коля сказал очень твёрдо, так что отец даже удивился,откуда у него такая прыть взялась, что, мол, жениться не хочу ни на этойневесте, ни на какой другой. Бардыгин тогда махнул рукой:
— Авось вырастет,поумнеет.
Этот самый Коляприсутствовал на заседании у митрополита. Его взял с собой отец. Он слышал всёот первого до последнего слова и, когда Христос пошёл к выходу, никем не