– Неужели все так плохо?
– Угу. Но выхода нет ни у них, ни у нас: они не могут работать без ординатуры, а мы задыхаемся без притока «свежей крови»!
– И как давно работал у вас Тимур Семагин?
– Месяцев пять. Поначалу он меня вполне устраивал. Учитывая, что ординаторам зарплата не полагается, так как они учатся, а не работают (во всяком случае, так считает Минздрав), Семагин вел себя довольно сносно. Он не возражал против беготни по вызовам, не хныкал из-за того, что ему, ординатору-де, положен шестичасовой рабочий день… Мне казалось, что Тимур понимал необходимость стажировки.
– Казалось?
– Вот именно. Но потом он перестал проявлять интерес и даже, не побоюсь этого слова, стал нарушать режим.
– То есть прогуливать?
– Нет, иначе я бы давно избавился от него! Прогуливать не прогуливал, но опаздывал, а чаще – просто уходил раньше. Вы же понимаете, в нашем деле приход и уход проконтролировать сложно, но, бывало, Семагин оставлял пациентов сидящими в коридоре и испарялся. Он оправдывался тем, что много вызовов на дом, но у всех же, черт подери, одинаковое положение! Мы должны обслуживать от трех до пяти пациентов на дому, а на деле выходит гораздо больше, и нам, заметьте, за это не доплачивают. Я понимаю, дело молодое, но ведь должна же быть у человека ответственность: не устраивает, ищи другое место, где и денег побольше, и работа не такая собачья! А ведь я уже собирался похлопотать, чтобы Семагина взяли в штат – негоже, когда молодой парень сидит на мели и даже девушку не может пригласить в кафе!
– Собирались, – зацепился за слово терапевта подполковник, – но передумали?
– У меня появились кое-какие подозрения на его счет.
– Что за подозрения?
– По-моему, Тимур что-то употреблял.
– В смысле алкоголя или наркотиков?
– Ну да. Обыватель вряд ли заметит, но я все-таки медик: красные глаза, нервный тик, перепады в поведении и настроении – все это говорит в пользу моего предположения.
– Может, он в компьютерные игры переиграл? – сказал Карпухин. – Или с девицами гулял до самого утра?
– Да нет, не то, – тряхнул головой Громыкин. – Трудно объяснить, но ему… как бы это сказать – все равно было, что у него на рабочем месте делается, что о нем подумают начальство и больные, как будто у Тимура, помимо этой жизни, имелась еще и запасная, а эту, нашу, можно, в случае чего, и отодвинуть, понимаете?
– Интересно… – пробормотал Карпухин.
– Вот и я говорю, – закивал терапевт. – А Тимура точно убили, а? Это не несчастный случай?
– Нет, – вздохнул подполковник. – Убийство. Не подскажете, с кем можно поговорить насчет личной жизни Семагина?
Павел Трофименко, как и любой сотрудник сыска, больше всего на свете ненавидел визиты к родственникам потерпевших, особенно если требовалось сообщить, что в больницу бежать уже бесполезно. И все же он постепенно убеждался в правоте слов подполковника Карпухина о том, что ко всему, даже самому плохому, привыкаешь. «Понимаешь, Паш, – говорил Карпухин, – не то чтобы ты черствеешь… Хотя, наверное, и это тоже, но со временем у любого из нас вырабатывается своего рода иммунитет, заставляющий отрешиться от личностного аспекта и думать только о деле». Вот и сейчас, нажимая на кнопку звонка, Павел пытался абстрагироваться от того факта, что за дверью находятся отец и мать Даши Семеновой, найденной в лесополосе, едва прикопанной и заваленной хворостом, словно убийце не хотелось долго возиться. Трофименко, опять же следуя указаниям шефа, предварительно позвонил, сообщив семье жертвы о предстоящем визите. Они уже знали о гибели дочери, ведь отделу Карпухина его передал другой следователь.
Дверь открыл подросток лет четырнадцати – по-видимому, брат погибшей, Аркадий.
– Мы вас ждали, – сказал он, окинув Павла разочарованным взглядом. Видимо, парнишка ожидал увидеть кого-нибудь более внушительного – вроде тех дюжих парней, что показывают в отечественных боевиках. Павел не из их числа. Небольшого роста, крепко сбитый, курносый и белобрысый обладатель веснушчатого, располагающего лица, он и сам прекрасно знал, что не производит впечатления матерого сыскаря. Да и бог с ним, ведь и возраст у него еще «детский»… Хотя со временем вряд ли что-то изменится во внешности Павла: он всегда будет похож на большого розового пупса с широко распахнутыми голубыми глазами производства ленинградской игрушечной фабрики.
Квартира, располагавшаяся в элитной новостройке, поражала размерами – не меньше двухсот метров, прикинул Трофименко. Дорогой ремонт и красивая мебель говорили о том, что здесь живут люди небедные. Как получилось, что их дочь обнаружили у черта на куличках, в таком месте, куда девочки из хороших семей никогда не заходят? Что занесло Дашу в лес – не за грибами же она ходила!
Мать Даши, Анна Сергеевна, держалась стойко, как и ее муж, Платон Данилович Чумаков. Это показалось Павлу непонятным.
– Когда мы сможем похоронить ее? – тихо спросила женщина.
– Как только будут проведены все необходимые мероприятия по определению причины смерти, – ответил он уклончиво, как и полагалось. У патологоанатома полным-полно работы, и он каждый раз раздраженно фыркает, когда слышит от следователей и прокурорских работников просьбы «ускорить процесс». Об этом родственникам погибшей знать необязательно – пусть считают, что все управление занимается исключительно гибелью Даши.
– Мы постараемся все сделать как можно быстрее, – добавил он, честно глядя в глаза Анне Сергеевне и полностью сознавая, что откровенно врет: ни от него, ни от Карпухина это не зависит. – Скажите, как ваша дочь оказалась в лесополосе?
Муж и жена переглянулись.
– Кто ж ее знает? – ответил Платон Данилович. Он был высоким, очень крупным и слегка одутловатым, хотя и молодым еще мужчиной. Дорогая стрижка, золотые часы на пухлом запястье и перстень с огромным бриллиантом на мизинце – все эти атрибуты были призваны создавать впечатление успешности. – Даша редко появлялась здесь. В последний раз, если не ошибаюсь, мы виделись на прошлый Новый год.
– Давненько! – присвистнул Павел. – Как же так?
– Даша с нами давно не жила, – вмешалась Анна Сергеевна. – Когда мы с Платошей поженились… Дашенька, как бы это сказать, не слишком приветствовала этот брак. У нее с моим мужем часто случались конфликты абсолютно на пустом месте!
– Это еще мягко сказано! – кивнул Платон Данилович. – С ней совершенно невозможно было разговаривать. Даша никого не слушала, авторитетов не признавала и приходила лишь тогда, когда ей требовались деньги.
– И вы давали?
– Разумеется. Если уж у меня так и не получилось стать ей отцом, то хотя бы роль бумажника я выполнял с блеском!
– Зачем ты так, Платоша! – укорила мужа Анна Сергеевна.
– Прости, дорогая, – произнес хозяин дома. – Я не хотел быть резким, но…
– Конечно, – мягко прервала его жена. – Мы все сейчас на взводе, ведь это понятно, да?
Последняя фраза была обращена к Павлу, и ему ничего не оставалось, как согласиться. Однако в глубине души он был уверен в том, что «раскусил» их. Они отселили старшую дочь, попросту избавившись от нее. Даша не вписывалась в идеальную картинку, и ее вырезали из семейного альбома, дабы она своим непокорным поведением и недовольным видом не портила фасад благополучной и преуспевающей семьи. Отчим предпочитал откупаться от падчерицы, вовсе не интересуясь, что происходит в ее жизни, – это еще ладно, но мамаша-то? Получается, ей тоже все равно?
– Вы в курсе, с кем общалась Даша? – спросил Павел, не ожидая, впрочем, получить вразумительный ответ. – Или хотя бы от кого она была беременна?
– Бе… ременна?
Мать произнесла это слово с запинкой, при этом на лице ее читалось недоумение. Значит, патологоанатом ничего не говорил. Ну, он мог посчитать, что родителям все известно, а заключение о вскрытии, как и само тело, они еще долго не получат.
Аркадий проводил Павла до двери. Уже на пороге он вдруг сказал:
– Дашка хорошая была.
– Что? – переспросил Трофименко, не ожидавший, что угрюмый паренек заговорит с ним.
– Она всегда делилась со мной деньгами – отец давал слишком много, чтобы потратить одной… И подарки покупала.
– Значит, у тебя с сестрой были нормальные отношения?
– Ага. Жалко ее… А вы с Леркой поговорите – она все про Дашку знает!
– Что за Лерка? – насторожился Павел, вытаскивая блокнот. Родители понятия не имеют о круге знакомств дочки, а брат вот в курсе!
– Лера Проханова, – пояснил Аркадий. – Они со школы корешатся.
– Аркаша! – раздался встревоженный голос Анны Сергеевны из гостиной. Надо же, сына нет всего пару минут, а она уже волнуется: где было ее волнение, когда пропала дочь, ведь ее даже не искали, пока следователь не сообщил о смерти – с глаз долой, из сердца вон!
– Адрес и телефон напиши, – быстро попросил Павел, протягивая парню ручку.
Ашот Егиазарян оказался вовсе не таким, как я себе представляла. Вместо пузатого, ярко выраженного представителя восточной национальности, какими мы всегда рисуем рыночных торговцев, я увидела высокого, атлетически сложенного и привлекательного мужчину европейской наружности, с голубыми глазами и густыми темно-каштановыми волосами. Немудрено, что он возбудил в Илоне чувства определенного рода!
– Значит, Илона в больнице? – уточнил он после того, как вежливо предложил мне присесть и поинтересовался, удобно ли мне и не принести ли чаю или кофе. Ашот не мог не заметить моего «интересного» положения и повел себя в высшей степени предупредительно.
– В реанимации, – кивнула я. – Ее пришлось ввести в искусственную кому, чтобы предотвратить нежелательные последствия травм.
– И когда ее можно будет навестить?
– Вы хотите навестить Илону? – изумилась я.
– А что тут удивительного? – пожал плечами Ашот. – В конце концов, мы давно друг друга знаем!
– И она от вас забеременела, – добавила я.