– Вряд ли у меня получится взломать замок. – Кажется, Грейсон прислонился к двери с другой стороны.
– Нет, но ты ведь можешь… ик!.. просто уйти, – сказала я.
– Я не с тобой разговариваю… И нет, это тоже не получится, потому что таким образом я перебужу весь дом… Лив, что ты там делаешь?
– Ты… ик!.. совсем с ума сошёл?
Я слышала, как Грейсон вздохнул:
– Ты там, случайно, не вены вскрываешь?
Что?
– Нет, я просто зашла припудрить носик.
И тут элегантная золотая крышечка выскользнула из моих рук и упала в умывальник.
– Чёрт возьми! Ик!
– Слышал? С ней всё в порядке.
С кем он там разговаривает? Надеюсь, не с Флоранс. Она оторвёт мне голову, когда узнает, что на её любимой крышке появилась трещина. Может, замазать её золотистым лаком для ногтей? Тем, что я недавно видела у Флоранс на пальцах ног.
Я распахнула тумбочку, в которой она хранила пузырьки с лаками. Их тут было по меньшей мере шестьдесят.
– Нет, идиот, я не могу убедиться собственными глазами! – ругался за дверью Грейсон. – Потому что смотреть сквозь стены я пока не научился… Нет, как я должен, по-твоему… Лив, открой, пожалуйста, дверь! Мне нужно собственными глазами убедиться, что у тебя всё в порядке.
– Ты совсем тронулся, – сказала я.
Вот он, золотой лак для ногтей, рядом с пузырьком светло-коричневого. Флоранс расставила их по цветам.
– Скажи это Генри, а не мне.
Пузырёк с лаком выскользнул у меня из рук, но я вовремя его подхватила – ровно за секунду до того, как он разлетелся бы вдребезги на кафельном полу. Генри! От страха я вмиг перестала икать.
– Он звонил тебе на сотовый, но ты не взяла трубку, поэтому он решил разбудить меня, – сказал Грейсон. – И теперь он доводит меня до белого каления, заставляя околачиваться тут под дверью.
Дрожащими руками я открыла дверь ванной, и Грейсон, зажмурившись от яркого света, протянул мне свой телефон:
– Ну наконец-то!
В первый момент я потянулась к телефону, но не смогла его взять – просто не смогла… Лишь одна мысль о том, что я услышу сейчас голос Генри…
– Скажи ему, что я сплю, – прошептала я.
Грейсон скорчил недовольную гримасу.
– Уже немного поздновато для таких заявлений. Кстати, я тоже спал, но ему было на это совершенно наплевать. – Он зевнул. – Лив, не могли бы вы впредь решать ваши проблемы днём? Я вас очень прошу!
Нет, кажется, эти проблемы уже не решишь. Ни ночью, ни днём.
Грейсон снова приложил телефон к уху:
– Слышал? Она не хочет с тобой говорить. Но с ней всё в порядке.
Ага, именно. В полнейшем порядке. Только вот слёзы снова заструились по щекам.
– Что? – Грейсон пристально оглядел меня, его глаза уже привыкли к свету. Он наморщил лоб. – Да, ясное дело! А теперь я кладу трубку, ладно? Сейчас половина пятого, и всем нам в это время не повредит ещё немного поспать. А если ты снова позвонишь, я не возьму трубку. Тебе ясно? Увидимся на тренировке. – Он хмыкнул и выключил телефон.
– Что ты с ним сделала?
– Я с ним? – Теперь уже был мой черёд громко хмыкнуть, что, в общем, помогло остановить слёзы. – Я всего лишь помешала ему в тот самый момент, когда он крутил роман с какой-то незнакомкой. Может, ты слышал о некой Би?
– Тсс! – Грейсон отодвинул меня и выключил в ванной свет. – Только не надо сейчас будить весь дом.
– Я ещё не закончила, – сказала я и снова включила свет.
– Нет, закончила. – Грейсон снова щёлкнул выключателем. – Тебе пора спать. Ты хоть в зеркало себя видела? У тебя жуткий вид.
– Думаешь, я не понимаю?
Я попробовала закрыть дверь ванной у него перед носом, но Грейсон удержал её, взял меня за руку и потянул вперёд по коридору.
– У нас сегодня вечером важная игра, и тренер специально выбил для нас дополнительную тренировку. С меня довольно. Мне пора спать.
– Вот и шёл бы себе спать.
Я не очень активно попыталась освободиться, но на самом деле была благодарна Грейсону за то, что он вызволил меня из ванной. Кто знает, какие ещё жуткие вещи я могла там натворить с кафельным полом, своей головой и лаком для ногтей?
Но от Грейсона не так-то просто было избавиться. Мы зашли в мою комнату, дверь за нами закрылась, и лишь после этого Грейсон отпустил мою руку. Затем он прислонился к дверному косяку и глубоко вздохнул.
Я тоже. Даже при слабом, мерцающем свете моего ночника я различала, с каким состраданием смотрит на меня Грейсон. И это было просто невыносимо. Я крепко закрыла глаза. Только бы не разреветься перед ним. Я себе этого не позволю.
– Что с твоим лицом?
– Ты имеешь в виду мой нос? Правда, он уродливый? Как и всё во мне. Не удивительно, что Генри меня не хочет.
– Я имел в виду эту белую штуку…
Грейсон провёл указательным пальцем по моему лбу. Я совершенно забыла о креме с экстрактом календулы, который остался на лице. Я размазала его рукавом.
– Ты ни капельки не уродлива, Лив, ты всего лишь немного… покрылась пятнами и опухла от слёз. – Взгляд Грейсона стал совершенно серьёзным. – А что касается Генри… Я понятия не имею, что там между вами произошло, но никогда в жизни я не чувствовал, что он так взволнован.
Взволнован? Кажется, ему тоже не помешает крем от пятен.
– Чем вы там занимаетесь по ночам в ваших снах?! – Голос Грейсона вдруг зазвучал возмущённо. – Почему вы просто не покончите с этим? Почему бы вам не переключиться на реальную жизнь, которая сама по себе уже довольно сложна?
– Об этом тебе лучше спросить Генри. – Я плюхнулась на кровать. – Кстати, события, которые мы переживаем в снах, не менее реальны, чем дневная жизнь. К сожалению… – И слёзы снова покатились по щекам.
Что за идиотство?
– Вот тебе ещё одна причина, чтобы оставить эти игры.
Я зарылась лицом в подушку, но почувствовала, как Грейсон подошёл к моей кровати и нерешительно присел на край.
– Что там между вами произошло – это ваше дело, – сказал он, и голос его заметно смягчился. – Но одно я знаю наверняка: Генри никогда бы не причинил тебе боль, Лив, никогда!
Что, правда? Между прочим, уже причинил. Я от нехватки воздуха всхлипнула прямо в подушку.
– Могу тебе в этом поклясться, – немного настойчивее сказал Грейсон. – Я знаю его с первого класса, и с тобой он… стал совершенно другим.
Я резко села на кровати:
– Ах, вот как? И что же это значит – «другим»?
По лицу Грейсона пробежала тень.
– Мне сложно будет тебе это объяснить.
Я рассерженно задрала подбородок.
– Вообще-то объяснение бы мне не помешало, – сказала я.
Мне хотелось придать голосу саркастический тон, но вместо этого получилась жалостливая просьба.
У Грейсона был такой вид, будто ему очень хотелось оказаться сейчас где-нибудь в другом месте.
– У Генри уже было несколько… много подруг, ясно?
О-о!.. Отличное объяснение. Кажется, он предпочитает женщин постарше, которые прихорашиваются, сидя в джакузи.
Вот уж утешил так утешил, спасибо, Грейсон! Надо было всё-таки попробовать провернуть эту штуку с кафельной стенкой.
– Но все его любовные истории были очень короткими. И поверхностными, – поспешно добавил Грейсон. На его лице было написано чувство вины. – Генри никого не подпускал к себе. Но с тобой всё по-другому. Генри стал совершенно другим. Он… – Грейсон запнулся. – С тобой он стал самим собой. Он стал счастливым.
Эта беседа явно шла в неверном направлении.
Я покачала головой.
– Счастливым? А что же он тогда делал с этой… – Я запнулась.
Необязательно было рассказывать Грейсону о голой русалке, которую, кажется, Генри не в силах был бросить, несмотря на то что он встречался со мной. Это было для меня слишком большим испытанием сейчас.
– Точно. И как раз из-за того, что он такой счастливый, он делится со мной абсолютно всем! – сказала я вместо этого.
– Лив…
– Но ведь это правда. Даже Эмили знает о нём больше, чем я.
Грейсон встал и отвернулся к окну. Сейчас я заметила, что он, в порядке исключения, сегодня решил надеть футболку.
– Генри никогда не любил говорить о себе – ни мне, ни Артуру. Он скорее откусит себе язык, но не скажет лишнего. Прошли годы, пока мы поняли о нём некоторые вещи.
– Что же, например? – спросила я.
Лицо Грейсона отразило напряжённую работу. Он отвернулся, подошёл к окну и, казалось, хотел выглянуть на улицу.
– Когда ему исполнилось восемь лет и он пригласил всех нас на день рождения, нам пришлось разойтись раньше, потому что в гостиную, покачиваясь, ввалилась его мама и вместо торта решила порезать себе вены. Из-за того, что у его отца был роман с экономкой из Швеции. Его тринадцатый день рождения вообще пришлось отменить. Потому что мама Генри как раз исчезла в неизвестном направлении на целую неделю. И Генри остался один с четырёхмесячной Эми и Мило, а его папа в это время разъезжал на яхте где-то в Средиземном море и не брал трубку, когда ему пытались дозвониться. Как, собственно, и всегда, когда Генри нуждался в его помощи. Я вообще молчу обо всех тех случаях, когда Генри опаздывал в школу, потому что дома нужно было срочно о чём-то или о ком-то позаботиться…
Грейсон говорил быстро и отрывисто, будто слова причиняли ему физическую боль, и я тоже чувствовала себя кошмарно. Всё было намного, намного ужасней, чем я предполагала.
Но несмотря на все эти жуткие, обрушившиеся на меня картины из жизни семейства Генри и несмотря на то, что на сердце у меня стало так тяжело, это совершенно не изменяло один факт: Генри чуть не изменил мне с другой, и от этого мне стало ещё больнее, чем раньше. Только теперь я казалась себе такой жестокой, холодной и эгоистичной, ведь я не могла по-настоящему сопереживать Генри с его сложнейшими семейными обстоятельствами и не могла простить ему, что он прыгнул в джакузи к голой женщине.
Грейсон повернулся ко мне. Если он ещё раз посмотрит на меня с таким состраданием, решила я, мне снова придётся бежать в ванную и закрываться там. Навсегда.