Задыхаясь, я села в кровати – я ненавидела, когда такое случалось. Это было ужасное чувство – падение в небытие, когда не хватает кислорода и ты задыхаешься, в то же время летя в бесконечность. Честно говоря, я уверена, что смерть выглядит так же.
Электронное табло моего будильника показывало десять минут пятого. Воскресенье, шестое января. Последний день каникул. К сожалению, его нельзя было провести в безделье, потому что во второй половине дня нам предстояло знаменитое крещенское чаепитие у миссис ВВЖ Спенсер, а мне все еще нечего было надеть, поскольку я не успела подыскать ничего соответствующего в гардеробе мамы или Лотти. Тем не менее оставалось еще достаточно времени, чтобы отдохнуть, и это казалось гораздо более важным, чем заниматься поисками гардероба.
Но сначала мне срочно требовался туалет. Вздохнув, я встала с кровати и поплелась к двери. Стояла почти полная луна, и на втором этаже было совсем светло, но я уже так привыкла к этому дому, что могла найти дорогу к ванной комнате даже с закрытыми глазами и не наступив при этом на скрипящую половицу, которую Эрнест уже вечность как собирался поменять. Она издавала довольно неприличный звук, если надавить на нее. Миа говорила, что это «похоже на то, как тетя Гертруда ест фасолевый суп», и поэтому очень охотно наступала на нее намеренно.
Сейчас я аккуратно обогнула половицу, так как не хотела никого будить. Но когда я протянула руку к дверной ручке, то услышала внутри шум сливного бачка.
Я инстинктивно приготовилась к побегу, но тут же остановилась, сообразив, что я в реальном мире, а значит, встретить здесь сенатора Тода невозможно. Да и вряд ли бы сенатор Тод так тщательно мыл руки. Так что я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, пока наконец дверь ванной не распахнулась, и оттуда, шаркая ногами, не вышел Грейсон в одних пижамных штанах, без футболки, как это часто бывало (и неважно, какая температура в доме). Но кто я такая, чтобы на это жаловаться? Кроме того, в это время суток я не носила ни контактных линз, ни очков, так что в любом случае видела все очень размыто.
– Тоже не спится? – дружелюбно спросила я, и Грейсон издал короткий испуганный звук.
Очевидно, он еще наполовину спал и не увидел меня. Он попытался сфокусировать на мне взгляд.
– Лив! Не пугай меня так.
– Прости.
– Ты мне просто только что снилась.
– Очень мило с твоей стороны.
Грейсон вздохнул.
– Да нет, это был не очень хороший сон. Больше похоже на кошмар. Мне снилось, как я полностью провалил устный экзамен по биологии. Когда сказали, что я не сдал, я проснулся от ужаса. У меня сердце до сих пор колотится как сумасшедшее.
Ага, потому что ты ничего не знал об антидиетическом масле – боже, ну прямо тепличный цветочек. Лично я сегодня встретилась с Артуром и сенатором Тодом – но разве ты слышишь, как я ною?
– А ты?
– Хм?
– Почему ты не спишь?
– Э-э. Полнолуние, – сказала я. – Ну ладно, я пошла.
Тем временем глаза Грейсона привыкли к темноте.
– У тебя моя старая футболка. Она была на тебе в моем сне.
Ой-ой. Опасная территория. Я сделала короткий вдох.
– А еще в моем сне у тебя был хвост, – задумчиво продолжал Грейсон.
– Хвост? – повторила я, попытавшись звучать так же неодобрительно, как Эмили.
Я могла бы поклясться, что Грейсон покраснел. Правда, трудно сказать наверняка в этом лунном свете.
– Хвост леопарда, – сказал он.
Нет же, черт подери! Не леопарда, а ягуара!
– Как странно. – Я покачала головой. – Что бы сказал об этом доктор Фрейд? А белочка перед этим не появлялась?
Грейсон не ответил. Затем он тихо сказал:
– Вы же больше этим не занимаетесь, а, Лив?
Я сглотнула.
– Что ты имеешь в виду?
– Сны, двери... Вы же больше не ходите в этот коридор, ты и Генри, правда же? С этим покончено?
Его голос звучал так серьезно и обеспокоенно, что я не могла ему соврать. Понятия не имею, что бы я ответила, если бы в этот момент в коридоре не раздался звук «тетя Гертруда поела фасолевого супу». Кто-то наступил на скрипучую половицу. Это была Миа, которая выглядела очень мило и изящно в белой ночной сорочке с рюшами, подаренной тетей Гертрудой мне на Рождество три года назад. Я ее не носила, но Миа она нравилась, потому что она чувствовала себя в этой сорочке как пансионерка в викторианском приключенческом романе, а Лотти тоже любила эту сорочку, потому что считала, что Миа выглядит в ней как ангелочек. Поэтому Лотти самоотверженно разглаживала на ней каждый рюшик и каждую складочку.
– Я первая, – сказала я, когда Миа приблизилась.
Она ничего не ответила и пошла, глядя мимо нас, к лестнице.
– Эй! – позвала я чуть громче.
Никакой реакции.
Куда она пошла? В туалет на первом этаже? Или тайком добраться до уцелевших пончиков, которые Грейсон оставил для себя?
– Миа?
Что-то с ней было не так.
– Она ходит во сне, – прошептал Грейсон. – Должно быть, это из-за полнолуния.
Конечно, он был прав – она ходила во сне. Как и я, когда была ребенком.
Немного покачиваясь, но не останавливаясь, Миа спустилась по лестнице. Мы с Грейсоном последовали за ней.
– Может, лучше ее разбудить? – прошептала я.
– Лучше не надо. Она может упасть с лестницы.
Очутившись внизу, Миа некоторое время смотрела прямо перед собой. А затем целенаправленно пошла к входной двери.
– А вот теперь ее лучше разбудить, – решил Грейсон.
Миа уже взялась за ручку двери.
Я положила руку сестре на плечо.
– Миа, детка, на улице минус восемь – без обуви лучше не гулять.
Миа повернула голову, но взгляд ее словно прошел сквозь меня.
– Мне страшно, – сказала я.
Грейсон несколько раз щелкнул пальцами прямо перед носом Миа, но у нее даже ресницы не шевельнулись.
Странный пустой взгляд сестренки не прояснился, но ее, по крайней мере, можно было отвести вверх по лестнице. Я взяла Миа за правый локоть, Грейсон за левый, и вместе мы доставили маленькую викторианскую пансионерку обратно в ее комнату. Когда Миа снова улеглась в постель, а я укрыла ее одеялом, ее веки внезапно поднялись, и она пробормотала:
– Я знаю вас, мистер Холмс. Вы раскроете это дело.
– Тогда ты можешь отдохнуть, Уотсон, – прошептала я и прилегла рядом с ней. Совсем ненадолго.
– Я лучше пойду. Закрой дверь, на случай, если она снова начнет ходить, – зевнул Грейсон.
– Спасибо.
Я прижалась к сестре под одеялом. Я слишком устала, чтобы возвращаться в свою комнату. Слишком устала, даже чтобы просто дойти до туалета, как собиралась.
– Ты такой милый, Грейсон.
– Не торопись, Шерлок, – пробормотала Миа, а Грейсон сказал:
– Ты тоже милая.
Но, может, это мне уже приснилось.
Глава 8
Конечно же, Лотти не пригласили к миссис Спенсер на крещенское чаепитие, и слава богу. Во-первых, ВВЖ выбрала именно этот день, чтобы познакомить Чарльза (обладателя приза за самый романтичный рождественский подарок) со свежеразведенной внучкой ее подруги, и это бы только расстроило Лотти. А во-вторых, она заявила всем, что гордиться хорошим воспитанием, которое нам дали, нет никакого смысла.
Все начиналось довольно неплохо. Точно в назначенное время, одетые идеально подходяще к случаю, мы позвонили в дверь миссис Спенсер.
Я чувствовала себя отдохнувшей и готовой к дальнейшему обмену любезностями с ВВЖ. Мама разбудила меня только около полудня, когда позвонил Генри, чтобы сообщить, что он не был злодейски убит сенатором Тодом. На самом деле как раз в тот момент, когда мы пытались спастись во сне Грейсона, Генри разбудила его сестренка Эми. А о возвращении в сон не могло быть и речи, потому что Эми стошнило прямо на ковер перед его кроватью. Правда, Эми уже стало лучше, но Генри сказал, что теперь заболел он.
Тем не менее мы договорились увидеться следующей ночью – что хорошо в этих снах, так это то, что можно встретиться, даже если ты слаб и лежишь в постели, и заразиться не получится, даже если долго целоваться. Перед поцелуями мы бы, конечно, все обсудили еще раз, ведь сегодня ночью сделать это не получилось.
Но для начала я должна была пережить это чаепитие.
Дом ВВЖ оказался ближе, чем я думала, в конце тихой улицы чуть выше парка Голдерс-Хилл. Это было очень красивое старое здание, сложенное, как и большинство других здесь, из красного кирпича, с дверями и окнами, выкрашенными белой краской. Хоть и не огромное, оно излучало благородное обаяние и казалось мне слишком большим для одинокой пожилой женщины. Но, возможно, у нее была экономка. Или две. И еще дворецкий. В любом случае, уж садовник-то должен быть обязательно. В палисаднике перед домом росли бесчисленные кусты тиса и самшита в виде шаров и колонн, очищенные от снега и так аккуратно постриженные, будто их форму только сегодня утром подправили при помощи маникюрных ножниц. В самой середине сада возвышалась птица, спереди похожая на гигантскую утку или жирного аиста, а сзади, скорее, на павлина, которая, несмотря на то, что была всего лишь самшитовым кустом, казалось, смотрит на нас исключительно насмешливо.
– Садовник здесь немало потрудился, – заметила мама.
– Да, – немного вымученно улыбнулся Эрнест. – Садовники меняются очень часто, потому что соответствовать маминым высоким требованиям весьма непросто. – Он указал на утко-аисто-павлина. – Мистера Снаглза никто и пальцем не может тронуть, кроме нее самой.
Ох уж эти англичане! Даже растениям дают имена!
– Какой мастерски сделанный... коршун, – сказала мама.
На секунду улыбка Эрнеста превратилась из вымученной во вполне настоящую.
– Это павлин, – поправил он и поцеловал маму в щеку. – Ты же видишь, вот хвост.
– О! Конечно. Если присмотреться, то действительно павлин.
Мама нервно подергала прядь волос. Было ясно, что она ужасно боится миссис Спенсер и ее друзей, но ни за что этого не признает. Наоборот, она делала вид, будто испытывает огромное удовольствие. Нам с Миа было немного страшновато, но только потому, что перед выходом из дома Грейсон случайно спросил у нас, все ли куплеты национального гимна мы помним. Потому что таков был «старый бабушкин крещенский обычай» – на празднике всем полагалось отдать честь портрету королевы, а затем, положив руку на сердце, спеть гимн.