Когда свернули на одну из улиц, ведших к цели (по понятиям наступившего непростого времени, передвигались пешком), их постепенно обступила группа фальшивых Санта-Клаусов. Дальше идти было невозможно. Сейчас их ограбят, а то и хуже… Угрюмые «Санта-Клаусы» придвинулись вплотную… Курт Вальдек внезапно схватил двух ближайших к нему злоумышленников за фальшивые бороды и рванул так быстро, что вывихнул обоим челюсти. Оба «Санты», завывая, бросились наутёк. В этот же момент Любарский с испугу сделал резкий выпад кулаком левой руки в сторону ещё одного «Санты» и удачно попал тому прямо в глаз. Все неудачливые грабители разбежались. Американцы стояли как вкопанные, дивясь бесцеремонности европейских учёных. Во взгляде Оксаны на Любарского появилось новое выражение.
Больше никаких происшествий не случилось. Участвуя в совместных тостах и временами поддерживая общую беседу по-английски, Любарский и Оксана, тем не менее, в основном вели оживлённый разговор между собой и, незаметно для себя, всё больше увлекались друг другом. Вальдек, отлучившийся на минуту из-за стола, возвращаясь назад, увидел их погружёнными во взаимную беседу и, когда Любарский на секунду скосил взгляд в его сторону, восторженно показал ему «O.K.!» большими пальцами обеих рук.
На обратном пути Любарский не мог не проводить Оксану до её дома в Вест Тауне. Прощаясь недалеко от гостиницы, Вальдек пожелал Любарскому удачи. Лоснящаяся физиономия берлинца лучше всяких слов говорила о том, как он рад за своего московского друга. Выбирая улицы, где было больше светящихся витрин и реклам, а также празднующих обывателей нормального вида, дошли спокойно. Но Оксана, в свою очередь, не пустила ночью Любарского одного в гостиницу… На следующий день они вместе ходили по распродажам, а вечером готовили рождественский ужин. В ночь на Рождество Любарский снова остался у Оксаны.
Да, это оказалась незабываемая неделя тихого счастья, так похожего на семейное, от которого Любарский уже давно отвык! Все дрязги окружающего мира, все тревоги за человечество, все научные расчёты отошли куда-то на задний план и временами казались сущей мелочью перед реальностью личного счастья, на которое каждый человек имеет право во всякое время. Разговоры, особенно когда они долго ещё лежали, не вставая, по утрам, млея от близости, касались в основном их родин. Обоим было о чём рассказать.
– Я была в Москве с родителями ещё в детстве, задолго до войны четырнадцатого года, – говорила Оксана. – Никто тогда не подозревал, что наши страны вдруг схлестнутся. Мне Москва и понравилась, и не понравилась одновременно. Понимаешь, это как весь мир. В мире всегда есть много и хорошего, и плохого. Вот и Москва это прямо целый мир, в котором можно найти всё, что угодно. А что у вас там сейчас? Ну, в смысле, что было, пока ты ещё оттуда не уехал? Расскажи.
И Любарский рассказывал. Про то, как меняется, причём не всегда в лучшую сторону, облик столицы. Про толпы нервно измотанных людей, вечно озабоченных скудостью личного бюджета. Про транспортный коллапс. Про погоду, хмурую и сырую три из четырёх дней в году. Про свою работу. Про интересных людей, которых он встречал в своей жизни. Вспоминая и складывая свои воспоминания во фразы, он осознал, насколько ему всё-таки дорог этот теперь далёкий и, как всегда казалось, не слишком приветливый город, которым он, однако, пропитался насквозь…
– Расскажи лучше мне о Чернигове, – внезапно менял он тему разговора, – я ведь бывал на Украине только в Киеве.
И Оксана ему рассказывала про Чернигов – древнюю столицу, а ныне глухую деревню, тысячи гектар которой застроены деревянными домишками. Про неторопливую тихую жизнь. Про величественные тысячелетние соборы в центре города. Про ледоход и половодье на Десне. Про цветущие весною вётлы над рекой. Про необозримые дали, открывающиеся с колокольни Троицко-Ильинского монастыря. Про пещеры, где подвизался святой Антоний122 и где по сей день являются привидения. Про глухие леса, начинающиеся сразу же за Десной, в которых некогда властвовал Соловей-Разбойник…
– По своей специальности я не могла много заработать у нас и как-то раз, с несколькими подругами, уехала в Прагу. Кем только я там не работала! И парикмахером, и продавала мороженое, и пекла эти… как их называют в Праге – знаешь, такие трубочки с корицей?
– Трдельники.
– Да, точно, трдельники! А потом я прочла объявление, что некий наш соотечественник в Чикаго набирает персонал в фирму только украинцев, со знанием английского. Обещает, мол, оформить грин-карту. Ну, я и приехала сюда. С грин-картой он не обманул, но только бизнес у него не заладился. Два месяца назад я оказалась без работы. Хотела вернуться на родину, но что-то меня удерживало…
Проснувшись утром 29 декабря, Любарский внезапно вспомнил, что сегодня – годовщина Йеллоустонского взрыва, ещё один день поминовения жертв стихийных бедствий из множества таких дней, появившихся за последние два года. И что пора возвращаться к делам, вычислять, прогнозировать, пытаться предвидеть будущее, которое день ото дня становится всё мрачнее и безнадёжнее… Оксана поняла его чувства. Подойдя к окну и подняв жалюзи, она долго молча смотрела на припорошенную свежим снегом улицу, потом сказала:
– Неужели действительно нам всем предстоит пережить ещё худшее, и весь мир, который вокруг нас, канет в небытие? Народится какой-то новый мир, в котором уже не будет нас?
– Когда-то в юности мне очень понравилась трилогия Толкиена «Властелин Колец», – медленно, как бы нехотя, произнёс Любарский. – Там постоянно говорилось про то, что «в нашем мире становится темнее день ото дня». Мне было интересно примерять эту философию на разные ситуации, но никогда не думал, что доведётся жить в такое время, когда потемнение мира будет происходить во всех буквальных смыслах. Героям Толкиена было проще. Их зло исходило от других существ, с которыми можно было бороться. Наше нынешнее зло исходит от нашей же планеты. А другой планеты у нас нет. Конечно, зло от людей при этом усиливается, но оно – только симптом. Причина же болезни от нас не зависит. Мы не можем с ней бороться, хотя предвидим всё, что будет. Это самое страшное. Что-то в этом есть от жизни человека, которому диагностировали рак в неизлечимой стадии.
Новый год сотрудники NIGT встретили все вместе. На товарищеском ужине сперва почтили память погибших год назад от землетрясения и цунами в Индокитае.
20 января привели к присяге нового Президента США. Он не стал перебираться в Канзас-Сити, а остался в Форт-Ноксе, где пребывал в последнее время прежний Президент. Через два дня новый Президент объявил, что государство по-прежнему остаётся банкротом. В это же время некие компании старательно скупали у иностранных правительств обесценившиеся облигации государственного долга США. Главным держателям этих облигаций – Японии и Китаю – такая сделка показалась приемлемым возмещением хотя бы части убытков. Одновременно все средства массовой информации наполнились неведомо откуда взявшимися известиями о начавшихся на высшем уровне ведущих держав мира переговорах по созданию Мирового Правительства. Только такое правительство, по дружному мнению большинства получавших доступ к эфиру и к газетным столбцам политиков и экспертов, способно спасти человечество от глобальных природных катаклизмов.
– Что же, для меня Мировое Правительство может иметь положительное значение, – усмехнулся как-то раз Любарский. – Глядишь, дело, которое завели против меня в России, наконец-то, закроют, и я смогу вернуться в Москву. Может, для меня там найдётся работа, потому что здесь мы будем уже не нужны. Да и семью неплохо бы разыскать…
В кабинет буквально ворвался с листками свежеотпечатанных графиков и диаграмм вулканолог Макдермотт. Случайно услышав последние реплики Любарского, он на секунду осёкся, удивлённо посмотрел на москвича, потом обратился ко всем:
– Друзья мои, не надо никуда уезжать! Мы нужны здесь! Только что! Спутниковые данные! Резкое увеличение теплового потока на стыке границ Анголы, Замбии и Демократической Республики Конго! В ближайшие дни может начаться трапповое извержение! Вот параметры. Срочно предупредить соответствующие правительства и всё человечество!
– Да, мы нужны здесь, – сказал Вальдек, – не уезжай, Вальдемар. Наша, особенно твоя, работа ещё будет востребована не один раз.
В это время завибрировал смартфон у Любарского. На WhatsApp пришло сообщение:
«Родной мой, любимый, я приеду в Спрингфилд завтра поездом Illinois Central Railroad из Чикаго в 12:53. Всегда твоя Xena».
И ниже – его с Оксаной селфи, которое они сделали в один из тех незабываемых рождественских дней на фоне ледяных торосов замёрзшего Мичигана, небоскрёбов и пронзительно синего неба.
По выражению лица Любарского Вальдек понял, что сообщение было для его приятеля куда важнее любых трапповых извержений.
– Что, Вальдемар, – лукаво подмигнул берлинец, – поездка в Москву всё-таки отменяется?
Глава восьмая. Мировое правительство
С некоторых пор у южной окраины гор Митумба, у истоков Луалабы и озера Бангвеулу, на границе Замбии и Демократической Республики Конго, стали ощущаться заметные подземные толчки. Восточно-Африканский рифт заходит сюда одной из своих ветвей. Поэтому в землетрясениях здесь не было чего-то уникального. Однако то, что произошло 26 февраля, выходило за рамки всех наблюдавшихся людьми на Земле явлений.
После серии мощнейших подземных толчков, уничтоживших близлежащий крупный город Лубумбаши, произошёл колоссальной силы взрыв. Верхний слой осадочных пород был просто распылён в атмосфере, причём ударная волна разрушила всё в радиусе двухсот километров, и образовался кратер неправильной формы с диаметрами восемь и пять километров. Кратер просуществовал недолго, так как начал тут же заполняться сверхтекучей высокотемпературной лавой. Уже через несколько часов после взрыва лава потекла через край кратера.