– Второй отрицательный эффект, – продолжал учёный, – состоит в неизбежной новой океанской трансгрессии. Уровень Мирового океана и так уже поднялся на тридцать метров по сравнению с эпохой до катастроф. Он поднимется за короткое время ещё примерно настолько же, если не больше. Ещё в 60-е годы прошлого столетия исследованиями в рифте Красного моря было доказано, что вместе с вулканическими газами на поверхность Земли выходят глубинные, причём очень солёные воды. При извержениях на суше они сразу превращаются в пар. Тут они будут вливаться в океан, повышая не только его температуру, но и солёность. Мы знаем много великих вымираний целых групп морских животных в истории Земли. Очевидно, все или почти все они имели ту же причину, что и сейчас – усиление вулканизма и вызванное им резкое изменение температурного режима и солёности океанов. Что ж, своими взрывами мы усилим это пагубное воздействие недр на биосферу, но ради спасения человечества, полагаю, мы сейчас не можем поддаваться сантиментам в духе «зелёных» из прошлой нашей цивилизации.
– Теперь о гарантиях такого мероприятия, – геолог глубоко вздохнул. – Понятно, что подобная акция предпринимается людьми впервые, и никаких гарантий, кроме приблизительной оценки вероятности, никто дать не может. Мы сейчас в таком положении, что необходимо попытаться. Не делая ничего, мы только приблизим конечную гибель человечества. Хуже ему от нашей попытки не станет, но может стать лучше. Одна такая надежда стоит того, чтобы ради неё решиться на такой невиданный акт.
– Что касается третьей и новой опасности, – Любарский перешёл к самому важному вопросу, – то она заключается в теоретической возможности явления, не отмеченного для Земли даже в её геологическом прошлом, хотя, быть может, тут наши познания о прошлом недостаточно полны. Расчёты показывают, что это явление весьма возможно именно вследствие тех процессов, которые сейчас происходят в земных недрах. Перестройка глобальной циркуляции вещества мантии (по-видимому, и ядра) нашей планеты уже вызвала многочисленные гравитационные аномалии. Их следствием может стать – подчеркну, что не обязательно станет, но может стать – смещение оси вращения Земли. Почему мы должны обратить особое внимание на эту опасность? Потому что, если её вероятность, которую мы совершенно не в состоянии оценить из-за полного отсутствия данных о подобных явлениях в прошлом, осуществится, то она окажется намного гибельнее всего того, что уже пережило человечество в нынешнюю эпоху катастроф.
Совет притих. Даже коллеги Любарского, которые уже знали излагаемое, как будто заново проникались сознанием зловещей угрозы всему живому на нашей планете, а возможно, и самой Земле как небесному телу.
– Смещение оси вращения может произойти двояким образом, – разъяснял учёный. – Центр массы земного сфероида просто может сместиться на несколько километров или десятков километров, и тогда сместятся полюса. Это обернётся разовыми, но катастрофическими ураганными ветрами и приливными волнами. Погибнут десятки миллионов людей, но это не самый худший сценарий. Сей последний возникнет, если сдвиг оси будет происходить по образцу того, что случилось на Марсе больше миллиарда лет назад. Там, по-видимому, гравитационные аномалии, также связанные с активностью недр, воздействовали, прежде всего, на верхнюю твёрдую оболочку планеты – её литосферу, на кору Марса. Она как единое целое прокрутилась почти на девяносто градусов поверх верхнего слоя мантии с пониженной вязкостью – астеносферы. В результате прежние полюса оказались на новом экваторе, о чём свидетельствуют найденные там в начале нынешнего столетия признаки некогда бывших там полярных шапок. Весьма возможно, что полное и окончательное исчезновение жидкой воды на поверхности Марса произошло в результате этого катаклизма.
– Но на Земле подобное явление, если оно возникнет, станет протекать иначе, чем на Марсе, – возвысил голос Любарский. – Наша литосфера состоит из отдельных плит. При её прокручивании поверх астеносферы неизбежно возникнут разрывы между плитами, которые приведут к новым, невиданным доселе Землёй, вулканическим и сейсмическим катастрофам. Это не говоря уже об инерционных ураганах и цунами, сила и направление которых даже не поддаются прогнозированию. Центробежные эффекты могут оказаться настолько сильны, что нашу Землю просто разнесёт на куски в космическом пространстве, и всё живое на ней исчезнет навсегда. Вплоть до начала нынешнего столетия учёные спорили о происхождении пояса астероидов. Тем, кто двести лет утверждал, что астероиды – обломки распавшейся планеты, аргументировано возражали другие, считавшие, что это, наоборот, осколки первичного «строительного материала» Солнечной системы, так и не собравшиеся в планету из-за приливного воздействия близкого Юпитера. В пользу происхождения астероидов, а также метеоритов и комет, из одного небесного тела достаточно большой величины всегда говорила разность их составов – от железно-никелевых до силикатных метеоритов и до водно-ледяных комет. Такая дифференциация вещества могла быть достигнута только в теле значительной массы, причём за долгий, космологического порядка, срок. Эту гипотетическую распавшуюся планету, которую большинство учёных так и не признало, сторонники её существования назвали Фаэтон. Правда, они так и не могли убедительно сказать, почему Фаэтон, пробыв долгое время нормальной планетой, потом вдруг распался. Это казалось невероятным и подрывало доверие к данной гипотезе. Однако теперь мы уверены: да, даже на пятом миллиарде лет своей жизни планета может распасться из-за взрывных эндогенных процессов.
– Был Фаэтон на самом деле или нет, – завершал Любарский при всеобщем молчании, – но нашей Земле реально угрожает такая опасность. И в заключение о самом главном в этой связи. Как я уже сказал, мы не можем предсказать данное явление хоть сколько-нибудь удовлетворительно точно из-за недостатка эмпирических знаний о том, что творится на глубине шести тысяч километров, а также из-за того, что следов чего-либо подобного в истории Земли не отмечено. И мы не знаем также, приведут ли планируемые нами взрывы, с целью вызвать серию искусственных извержений на дне океана, к уменьшению такой опасности. Может быть, даже наоборот, они её спровоцируют. Но я – за проведение взрывов по одной очень простой причине. Если мы вообще ничего не станем делать, то рано или поздно земное человечество, да и вся биосфера на ней, погибнет. Если мы гарантированно предотвратим хотя бы одну опасность, то тем самым увеличим наш шанс на спасение. Этим шансом, по-моему, пренебрегать нельзя.
– Я должен добавить, – внезапно охрипшим голосом промолвил в наступившей тишине Сударшан Чатурведи, – что незадолго до нашего бегства из Форт-Нокса Бруно Вайнштейн – тот самый, кто был осведомителем Мирового правительства в наших рядах – в своих расчётах получил такие результаты, что Земля неизбежно должна распасться. Прежде всего этим и объясняется его самоубийство.
Смутный шум поднялся в рядах советников. Полковник Делакрузо произнёс:
– То есть, фактически нам предлагается потратить весь наш скромный атомный боезапас на проведение эксперимента с неясным исходом, во всяком случае не гарантирующим безопасность человечества от внезапного наступления новых стихийных бедствий. При этом расчётной мощности нашего атомного потенциала заведомо недостаточно для осуществления намеченных взрывов во всём объёме.
Кириллов не выдержал и резко поднял вверх руку.
– Что такое, господин атташе?
– Я должен подтвердить сейчас, перед лицом Совета, то, что сообщил вам во время нашей личной встречи, – сказал Кириллов. – Мой лидер, направивший меня сюда, обещал достать недостающие ядерные боеприпасы и объединить их с вашими для осуществления той акции, о которой здесь говорилось.
– Но как мы можем быть уверенными в том, что он сможет это сделать? – не выдержал один из военных советников командора.
– Будьте в этом уверены, – совершенно серьёзно ответил Кириллов. – Он не из политиков прошлой цивилизации. Я служу под его началом больше десяти лет. Никогда не было такого, чтобы он что-то публично обещал и не сделал.
– Хорошо, допустим, мы объединим усилия с русской освободительной армией, а может быть и с другими крупнейшими сражающимися группировками в масштабах всей планеты, – сказал командор. – Мы добудем нужное количество мегатонн и даже гигатонн. Есть две проблемы. Самая сложная – как нам предотвратить помехи, которые станут чинить агенты правительственных сил в осуществлении нашей операции? Вторая по сложности, но первая по времени – как нам объяснить нашему сражающемуся народу, что ценнейшие ядерные боеприпасы будут все до единого потрачены не на его защиту от врага, а на проведение эксперимента с непредсказуемым исходом? Ведь сегодня ночью правительственные силы перешли от выжидания к прощупыванию нас на предмет нашей реакции. Они отказались от временного моратория на неприменение ОМП и подвергли ракетно-ядерным ударам несколько наших объектов в Скалистых горах. Как мы можем оставить безнаказанной эту вылазку, имея теперь в своих руках такое же оружие? Как мы объясним народу своё воздержание от ударов возмездия?!
– Господин командор, полагаю, в использовании ядерного оружия нам нужно исходить из непосредственных военных потребностей, – твёрдо сказал пожилой военный советник, получивший звание бригадного генерала, очевидно, ещё от легитимного правительства Соединённых Штатов. – Когда в нашем распоряжении будет больше ядерного оружия, так, что мы сможем одновременно решать задачи и нашей обороны, и активного воздействия на природные процессы, тогда придёт пора ставить вопросы о проведении таких экспериментов. Не раньше. Сейчас мы должны защищаться от врага, чтобы выжить.
– Теоретически вы рассуждаете правильно, мистер Олдхэм, – сказал командор Франко, – но что, если, защитившись от врага и даже победив его, мы не сможем выжить потому, что вовремя не вмешались в природные процессы? Дилемма не простая.
Никто из советников не нашёлся, что на это возразить.