– Самое забавное и страшное в этой связи – то, что мы совершенно не знаем, как проявят себя гравитационные аномалии после нашего эксперимента, – заметил Вальдек Любарскому на борту «Джона Ф. Кеннеди», когда до первого взрыва оставалось чуть меньше часа, – и долго ещё можем не знать. Если всё будет стабильно, это не может означать, что в следующее мгновение с Землёй не произойдёт самая худшая беда, которой мы страшимся. Могут пройти ещё годы, десятилетия, столетия, а опасность всё равно будет висеть, неясная, неоценимая в вероятностных числах. Человечеству теперь с этим жить неведомо сколько.
– Если Земля всё-таки предоставит людям достаточный срок и не разлетится вдребезги, то человечество, надеюсь, найдёт возможность расселиться отсюда на какие-нибудь более спокойные планеты, – заметил Любарский. – Жалко, что мы сами до этого не доживём. Это с детства было моей мечтой: увидеть, как люди осваивают новые миры, под новыми солнцами. Увы, если такое время когда-нибудь наступит, то не при нас и даже вряд ли при наших внуках. Интересно, много ли будут ли те наши далёкие потомки знать о нашем времени и о том, что мы совершили? А если будут знать, то какую они дадут нам оценку? Не окажется ли, с высоты их познаний, которые будут несравненно превосходить наш нынешний уровень, что мы сильно заблуждались во многом? В частности, что этой своей операцией мы подвергли будущее планеты и человечества неоправданному риску?
– Надеюсь, что они по достоинству оценят две следующие вещи, – тут же ответил Вальдек. – Первая: при нашем уровне познаний мы могли действовать только так и никак иначе. Вторая: мы сделали всё, чтобы предотвратить максимальное количество известных нам угроз, и мы боролись, боролись до конца за них, за этих будущих людей. Очень надеюсь, что они не утратят способности к таким оценкам.
– Мне сейчас больше интересно, чем заняться после того, как всё это закончится, – сказал Любарский. – Если всё пройдёт по наилучшему сценарию, то наша миссия окажется выполненной. Мы больше никому не станем нужны. Что делать? Куда податься? Возвращаться ли мне в Америку или на мою бывшую родину, в Россию? Пытаться ли завести, под старость, новую семью или поискать старую, если она уцелела в этом кавардаке? Ничего не понятно! Слишком долго я занимался глобальными вопросами, чтобы адекватно понять, чего же я хочу от жизни лично для себя, в конце концов! Но и в глобальном масштабе для меня многое непонятно. В какую сторону пойдёт развитие цивилизации по окончании этой войны?
– Пожалуй, ты в самом деле создан для решения глобальных вопросов больше, чем для личного счастья, – заметил Вальдек. – Если люди будущего смогут слагать мифы, как древние греки, то ты останешься в их памяти кем-то вроде Прометея. И не пытайся изменить своему предназначению. Ты хочешь уйти в частную жизнь? Не получится! Скажу так – у тебя нет на это права. И у меня нет. И у всех наших коллег нету.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты разве не видишь, какое мы, поневоле, приобрели политическое значение в новой, нарождающейся всепланетной цивилизации? Не в той, которую пытался насадить мировой олигархат и которая сейчас корчится в агонии, а в настоящей, которую представляют Франко, Смертин и им подобные бойцы в других странах? Ты видишь, они не могут друг без друга сражаться против Мирового правительства. Оно действительно восстановило и объединило всё человечество – против себя. Объединение человечества – вещь свершившаяся. Возврата к национальным государствам не будет. Но кто возьмёт на себя руководство объединившимся человечеством? Да, Франко и ему подобные – лучшие люди старой цивилизации. Но – старой! Они сокрушили, не без нашей скромной помощи, мировых тиранов – честь и хвала им. Но они не смогут повести людей дальше. Да и не особо захотят. Наступает прекрасный переломный момент, когда власть по всей Земле перестанет, наконец, соединяться с какими-то особыми привилегиями. Власть будет обусловлена только знаниями и способностью к стратегическому мышлению и будет предполагать только высокую ответственность.
– К чему ты клонишь?
– К тому, что раньше миром правили властолюбцы, потом расчётливые бизнесмены, а теперь, в новейшую эпоху, миром будут править учёные. Конкретно – ты. Ну, и все твои коллеги, кого ты дальше захочешь видеть рядом с собой.
– Я не потяну, – улыбнулся Любарский, – давай лучше ты порулишь вместо меня?
– Я не шучу, Вальдемар. То, чем мы уже располагаем, это не власть в привычном за тысячелетия смысле этого слова. Это руководство. Даже больше, это духовное водительство. У тебя просто не получится отказаться от той роли, которую ты играешь в мировой истории последние двенадцать (или сколько там?) лет. Да и не позволят тебе. Как и всем нам.
– Ладно, Курт. Сколько там осталось времени до последнего взрыва? Восемь часов? Вот и славно. Можно выспаться. А потом посмотрим, что будет с Землёй, и что нам на ней делать дальше. Если, конечно, останемся живы к тому времени.
– Не сомневаюсь, – сказал немец, – что если ты или я оставим мемуары об этих годах и, в частности, опишем этот наш исторический разговор на борту авианосца, то последующие историки обязательно попытаются завершить его какой-нибудь патетической фразой. Требование жанра!
– Это точно! – рассмеялся Любарский. – Все историки, которых я в своей жизни читал – такие выдумщики! Для них любое важное историческое деяние обязательно должно сопровождаться пафосными речами главных персонажей. Хотя всё действительно великое в истории совершается буднично и прозаично.
– «Вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир; неслышно вращается он»129 – написал когда-то наш философ. Пожалуй, и я пойду вздремнуть.
Авторское послесловие
Мы привыкли, что всё в природе идёт установленным порядком, и что этот порядок в общем удобен для нас. Сменяют друг друга сезоны, мигрируют косяки птиц и рыб, стрелка компаса указывает на север, а солнце и луна не взойдут завтра на той же стороне, где они сели вчера. Конечно, случаются опасные стихийные события: опустошительные ураганы, наводнения, землетрясения, извержения вулканов. Но и те, если поразмыслить, подчинены своим закономерностям. Они не происходят вне известных мест или сезонов, да и в последнее время мы даже понемногу учимся их предсказывать.
Только недавно мы стали догадываться, что всё, представляющееся нам случайностью, на самом деле подчинено какой-то ещё неведомой нам закономерности. Природная катастрофа, выходящая за степень обычной, кажется нам случайно выпавшей на долю испытавшего её поколения. Но если составить долгий, за многие тысячи лет, список таких катастроф, то окажется, что данное поколение людей – случайность для катастрофы. Сами же такие разрушительные явления совершаются с некой статистической закономерностью, которой мы пока не знаем. Сколько времени насчитывают самые долгие летописи человечества? Тысяч пять-шесть лет. Что это по сравнению с теми четырьмя с половиной миллиардами лет, в течение которых существует наш мир? Считать нормальным для мира то его состояние, в котором живёт человечество – всё равно, что случайно измерив температуру воздуха в Москве в самый жаркий июльский полдень или в аномально морозную ночь января, объявлять именно данную температуру для Москвы типичной для любого сезона и любого времени суток в нём.
26 декабря 2004 года на дне Индийского океана у берегов индонезийского острова Суматра произошло землетрясение. Вслед за этим гигантское цунами обрушилось на берега всех стран, расположенных по побережью Индийского океана – от Австралии до Индии и Южно-Африканской Республики. За считанные часы погибло более 300 тысяч человек. Летописи человечества до сих пор не знали такой массовой одновременной гибели людей от цунами. Но сколь длинны, эти наши летописи? Для нас это нечто экстраординарное. Для природы такие мощные цунами – наверняка нечто регулярно происходящее.
В конце прошлого века в Мексике был обнаружен гигантский кратер Чикксулуб. Многие считают, что метеорит, его проделавший, вызвал на Земле подобие «ядерной зимы», погубившей динозавров. Был ли он аномалией? Потом в разных местах обнаружились другие гигантские кратеры, проделанные в другие эпохи. Значит, в данный конкретный момент, когда вы живёте, вероятность падения метеорита, подобного чикксулубскому, близка к нулю. Но на отрезке в сто или двести миллионов лет она оказывается уже статистически значимой величиной. Причём вряд ли такие метеориты падают по строго определённому расписанию, как садятся авиалайнеры. И откуда вам заранее знать, что вам повезло? Последним динозаврам, как видим, не повезло совсем.
Конечно, мы знаем, что на протяжении последних четырёх миллионов лет, как возник род человеческий, не случилось ничего такого, что погубило бы его совсем. Какие бы природные катаклизмы ни были, и сколько бы в них не погибало, отдельные люди переживали их и продолжали человечество. Мы знаем о резких возрастаниях космического излучения (это они, видимо, заставили наших далёких предков убраться в пещеры), мы знаем об извержении вулкана Тоба 70 тысяч лет назад, в результате которого фактически только одна оставшаяся семья (генетические Адам и Ева) дала начало всему остальному человечеству. Сейчас нас больше, мы технически сильнее. Всё это добавляет нам уверенности. Но что, если те катастрофы, которые способны положить конец нашему бытию, совершаются с большей периодичностью, и нам пока просто повезло проскочить между двумя ближайшими?
Что подумать о самом великом вымирании в истории Земли, случившемся на рубеже между палеозоем и мезозоем? Тогда навсегда исчезло более семидесяти процентов всех сухопутных видов организмов и девяносто шесть процентов видов морских. Знаем ли мы настолько достоверно об его уникальных причинах, чтобы уверенно заявлять: нет, это никогда не повторится!? По крайней мере, мол, на наш век хватит!?
Мир создан не для нас. Мы – всего лишь одни из многих гостей в нём. Бродили и плавали по нему до человека, будут бродить и плавать и после него. Но даже те, кто верит, что человек – Божественный венец творения, верят также и в то, что создавшее его Божество может и уничтожить его в один момент. Почему же все мы так беспечны?!