возможностей заключения справедливого и длительного мира». Р. Тагвелл полагает, что президентом руководило намерение свести на нейтральной почве Гитлера, Муссолини и Чемберлена для обсуждения условий окончания войны.
С. Уэллесу, выступавшему в качестве личного представителя главы администрации, была дана инструкция не отдавать предпочтения англичанам и не создавать впечатления, что Вашингтон и Лондон сообща обслуживают послевоенные проблемы. Для придания большего веса соображениям, помещенным в портфель заместителя госсекретаря, Вашингтон созвал в начале февраля 1940 года совещание «нейтрального» блока с приглашением Италии, Испании и ряда других государств в основном из Латинской Америки. На совещании речь шла об ограничении вооружений и создании «здоровой международной экономической системы»[298]. Согласно немецким данным, среди фигурировавших модальностей значилось четырехлетнее перемирие между воюющими сторонами вместе с параллельными экономическими переговорами, в которых участвовали бы США, Япония и Италия (и исключался СССР)[299].
Советский Союз заранее вычеркивался также из европейского маршрута С. Уэллеса. Были предусмотрены остановки в Риме (25–26 февраля), Берлине (1–3 марта), Париже (7-10 марта), Лондоне (11–14 марта) и снова в Риме (16–20 марта). Рим не случайно открывал и замыкал кольцо. Рузвельт обдумывал, не потрафит ли немецкому руководству совместный с Муссолини «миротворческий акт» – расширенное издание Мюнхена. Соответственно Италию, участницу «стального пакта», вели по разряду «нейтралов».
Н. Чемберлен проникся подозрительностью к поездке С. Уэллеса. Не желая уступать США лидерство, он через Лозанну передал бывшему рейхсканцлеру Германии Йирту сообщение для оппозиции из пяти пунктов:
1. Даются заверения в том, что британское правительство не воспользовалось бы временным кризисом, который мог бы последовать за акцией оппозиции (против Гитлера), для нанесения ущерба Германии, к примеру – проведением атаки на Западе.
2. Британское правительство выражает готовность сотрудничать с новым германским правительством, которому сможет доверять, и оказать Германии необходимую помощь.
3. Другие обещания требуют предварительного обговаривания с французским правительством. С согласия Франции были бы возможны детальней сформулированные заверения.
4. На случай участия Франции в переговорах желательно получить ориентировку о времени осуществления внутригерманского предприятия.
5. Если бы акцию немецкой оппозиции облегчило проведение со стороны западных стран диверсии, то британское правительство было бы готово в пределах возможного пойти навстречу такому пожеланию.
При передаче этого сообщения чиновники Форин офис говорили, что оно будет связывать Лондон до конца апреля 1940 года (то есть сроком намеченного Гитлером наступления на Западе, потом перенесенного на май). Заслуживающим доверия называлось правительство, члены которого намерены порвать с захватнической политикой рейха и покончить с «прусским духом», а также осуществить определенные «организационные меры», в первую очередь в отношении вермахта. Соответственно в будущем правительстве не может быть ни одного члена действовавшего правительства, в том числе Геринга[300].
Примерно то же подтвердил 22 февраля 1940 года Галифакс в ответ на изложенные фон Хасселем условия заключения мира[301]. На уровне парой ступенек ниже большинство немецких территориальных требований не отвергалось, но, блюдя условности, англичане давали понять, что в Австрии, возможно, придется устроить плебисцит. Здесь же обговаривались технические детали открытия переговоров о перемирии и мире. За оптимальное принималось посредничество папы римского Пия XII.
В ориентировке английскому послу в США лорду Лотиану Н. Чемберлен выражал уверенность, что доведенные до сведения оппозиции условия окажутся приемлемыми «для значительного числа элементов в Германии»[302]. Внешний сигнал для начала намеченных акций – отмена мер по затемнению[303].
Американцы больше полагались на сигналы из «внутренних сфер». Они еще не предали нацистскую верхушку анафеме[304]. Приезд заместителя госсекретаря США в Берлин до посещения британской столицы сам по себе достаточно красноречив, а панегирик, пропетый Герингу в изданной в 1944 году и – надо же – в Лондоне книге С. Уэллеса «Время решений», – прямо-таки повод для спекуляций.
Основными партнерами посланца президента были в рейхе Гитлер, Геринг, Гесс, Риббентроп, Вайцзеккер. Меньше всего ему удался диалог с имперским министром иностранных дел 1 марта. В двухчасовой арии Риббентропа лейтмотивом было признание за Германией права на европейское издание «доктрины Монро» (затем министр поправился – центральноевропейское). В самолюбовании он не уловил смысла сообщения, сделанного Уэллесом: США в качестве нейтральной державы, конечно, не могут вести переговоры о мире за Англию, Францию и Германию, но если бы участники войны сошлись вместе, то Соединенные Штаты включились бы в усилия для достижения «реальных ограничений и сокращений вооружений» и восстановления «экономической системы мировой торговли»[305].
Согласно немецким записям, Уэллес зондировал, какие модели посреднических услуг, по мнению Риббентропа, устроили бы Берлин[306].
Вайцзеккер от разговора по существу уклонился, заметив, что жесткие директивы запрещают ему выходить за рамки сказанного министром. Неофициальная беседа невозможна, поскольку помещение не защищено от подслушивания. Статс-секретарь посоветовал Уэллесу самое важное излагать напрямую Гитлеру, и лучше минуя Риббентропа.
Без Риббентропа не получилось, ибо фюрер пригласил его участвовать в разговоре. При разъяснении американского видения ситуации Уэллес делал ударение на то, что путь к достижению стабильного, справедливого и надежного мира не закрыт и в интересах всех, в том числе нейтральных стран, сохранить его открытым и дальше. Заместитель госсекретаря пролил дополнительный свет на подоплеку американского плана.
Формально мирные переговоры – забота воюющих сторон. Смысл подключения к переговорам США есть сведение воедино усилий во имя двух фундаментальных урегулирований, благодаря которым возник бы более безопасный и упорядоченный мир. Перемирие между странами, оказавшимися в конфликте, перекрывалось бы более широкими решениями. Достоинство последних, между прочим, состояло бы в отторжении идеологических шлаков и в ориентации на непреходящие величины. «Да» – «ограничению и сокращению вооружений», но, естественно, без ущемления принципа равноправия и при обеспечении процветания международных экономических отношений.
Не открывалась ли бы с такой базы, спрашивал Уэллес, перспектива примирения, прежде чем война примет разрушительный характер и дверь, ведущая к миру, окажется захлопнутой?[307] Из самого вопроса вытекало, что широкое урегулирование может предварять конкретные решения и поглощать их. Что осталось бы, например, от блокады Германии, если бы реализовать принципы «свободы мировой торговли»?
Гитлер, наверное, приметил, что представитель президента США не ставил предварительных условий, а нацистской политики экспансии касался вскользь, проецируя задачи на будущее. Прочный и подлинный мир труднодостижим, давал понять Уэллес, пока соседи Германий воспринимают ее как угрозу своей безопасности и независимости. В воздухе висело: рейху пристала иная роль, роль защитника европейской культуры. Истолкованием философии своего визита Уэллес делал ясным даже бетонноголовым, что Гитлеру отводилось весьма почетное место среди «некоторых государственных деятелей», способных предотвратить ужасы войны на уничтожение.
Фюрер, в свою очередь, напирал на желание жить в согласии с Англией и выражал сожаление, что его «искренние и честные предложения», переданные через посла Гендерсона (25 и 28 августа 1939 года), не нашли должного отклика в Лондоне. Он ссылался также на делавшиеся Англии и Франции оферты в части разоружения (ограничение численности сухопутных сил 200 тысячами, в другом случае – 300 тысячами человек), на которые, по его словам, Германия вообще не получила ответа. Тем не менее он, Гитлер, не теряет интереса к урегулированию и выступает за установление пределов в области вооружений, включая военно-морские, и особенно для наступательных систем оружия.
Нацистский предводитель подхватил идею оздоровления мировой торговли и «обогатил» ее требованием признания за Германией преимущественных экономических позиций в Восточной и Юго-Восточной Европе. Главное препятствие на пути к миру, по Гитлеру, – в несовместимости «целевых установок», которыми руководствуются в войне Германия, с одной стороны, и Англия и Франция – с другой. Немцы не хотят уничтожения Британской империи. Британское правительство делает ставку на поражение и расчленение Германии[308].
Внимание Уэллеса привлекала фраза собеседника: он «уверен в триумфе Германии», но, если случится по-иному, «все погибнут вместе». Но в общем фюрер старался внедрить в сознание заместителя госсекретаря для передачи Рузвельту мысль, что он, Гитлер, готов включиться в строительство лучшего мира, если англичане и французы ответят взаимностью.
К 1944 году у С. Уэллеса несколько подослабла память не только в части им услышанного, но и самим сказанного. В этом убеждаешься, штудируя немецкую запись его беседы с рейхсканцлером. Пара иллюс