дальнейших завоеваний», – займется наращиванием давления на советских границах.
Косвенно это подтверждают поступавшие от американцев в 1941 году неоднократные «предостережения» о намерении Японии атаковать СССР. Настораживая, приглашали Москву упредить повторение случившегося на Западе, в любом случае – сохранять в готовности весь контингент советских войск на Дальнем Востоке.
Можно попытаться проникнуть в суть, задавая себе сакраментальный вопрос: было ли США выгодно вступление СССР в войну против Японии в 1941 году, снимала ли японско-советская война у Вашингтона головную боль? 15 октября 1941 года Рузвельт писал Черчиллю: «Я думаю, что они (японцы) направляются на север, ввиду этого Вам и мне обеспечена двухмесячная передышка на Дальнем Востоке»[481]. 16 октября адмирал Старк ориентировал командующего тихоокеанским флотом X. Киммелла, что «наиболее вероятна война между Японией и Россией»[482].
Похоже, принятие Вашингтоном капитальных решений по Германии оттягивалось осенью 1941 года из-за непредсказуемости как событий на советско-германском фронте, так и реакции японцев на призывы из Берлина поторопиться с ударом по Советскому Приморью. С американского угла зрения, Япония поступала нелогично и иррационально, бросая вызов стране экономически более могущественной, с нетронутыми ресурсами, располагавшей мощным флотом, вместо того чтобы вцепиться в звено, которое уже подвергалось в тот момент наибольшим нагрузкам на разрыв.
По оценке американского профессора Г. Уайнберга, даже после Пёрл-Харбора президент не исключал, что дело обойдется без войны с немцами, войны в полном и прямом смысле слова[483]. Согласно данным радиоразведки, Германия в начале ноября 1941 года избегала столкновений с американцами, несмотря на участие ВМС США в морских операциях на стороне Англии. Возможно, Рузвельта не вдохновлял союз с государствами, из которых одно, как представлялось, дышало на ладан, а другое состояло на американском кормлении.
Именно Япония и Германия подвигнули Рузвельта на декларирование (и то не сразу) очевидных истин: США не могут помышлять о будущем, замыкаясь в себе или в Западном полушарии, они должны стать полнокровными участниками международного сообщества. То есть на заявление вслух того, что президент 21 января 1941 года написал послу Грю: «Проблемы, стоящие перед нами, столь огромны и так взаимопереплетены, что любая попытка их обрисовать заставляет думать об отношениях пяти континентов и семи морей… Я полагаю, фундаментально важно осознать, что сражения в Европе, в Африке и в Азии являются составными одного единого мирового конфликта»[484].
Но даже когда с глаз спадает пелена и мир предстает в реальном измерении, выводы, которые делаются, не обязательно бывают однозначными. В правящих кругах США кончались одни споры, чтобы уступить место другим, в том числе и тем, что переживут Вторую мировую войну и перейдут в наши дни.
Из поля зрения на время как-то ускользнула военная и гражданская оппозиция в Германии. Чем занималась она в 1941 году? К. Герделер пописывал «патриотические» проекты превращения военных успехов нацистов в приемлемый для германской элиты и западных демократий мир. В его записке «Цель» (99 страниц), подготовленной в начале 1941 года, ставились общие вопросы будущего социального и государственного устройства Германии: корпоративное общество, подчиненное сильной власти, надзирающей за стабильностью и традициями[485]. 30 мая 1941 года, вдогонку Гессу, Герделер переправил в Англию выдержанный в этом духе «мирный план». Реакция из Лондона разочаровала: идея «мира по взаимопониманию» не проходила.
Заключение между СССР и Великобританией соглашения от 12 июля 1941 года, воспрещавшего сепаратные переговоры с противником, Герделер и его круг приняли как тяжкий удар. Впрочем, не слишком оглушающий, как оказалось. После нападения гитлеровского рейха на СССР англичане перевели на этаж ниже контакты с оппозиционерами. Британскому генконсулу в Цюрихе «только» в августе 1941 года было разрешено «принимать сообщения», касавшиеся деятельности противников нацистского режима[486]. Эта инструкция не замыкалась на Швейцарии. Что касается американцев, то их службы вообще не ведали ограничений на поддержание связей с представителями Германии вплоть до объявления немцами войны США.
При значительном размахе контактов и их разношерстности неудивительно, что кое-какие сведения перепадали прессе, становились достоянием парламентариев, доходили до других адресатов. Упреждая разоблачения, Черчилль счел нужным продекларировать 10 ноября 1941 года в палате общин, что его правительство никогда не вступит в переговоры ни с Гитлером, ни с нацистским правительством. 19 ноября англичане передали НКИД СССР памятную записку, в которой говорилось о намерении Германии созвать европейскую конференцию с тем, чтобы при поддержке своих союзников и «нейтралов» обратиться к народам с призывом «к всеобщему миру». Английская сторона квалифицировала этот маневр Берлина как уловку в расчете на выигрыш времени[487].
Факт связей с немцами легализовывался, и возможные упреки заранее отводились. Рузвельт поддержал премьера в его «решимости» не иметь дел с Гитлером. А связи между тем не прерывались. Еще на ступеньку понизили их уровень. Ввели промежуточные шлюзы. Больше делалось оговорок и выказывалось чопорности даже при приеме именитых оппозиционеров и тех, кто выдавал себя за таковых или кого использовали Гиммлер и прочие рейхсфюреры под флагом «оппозиции». Не стоит уже говорить о вполне «нормальных» контактах с деятелями типа Петена, Салазара, Пия XII, испанских и турецких министров, а также эмиссаров спецслужб.
Только все это было, наверное, лишнее, когда перед англичанами лежали предложения Гитлера, доставленные Гессом: заключить мир, чтобы совместно идти против СССР или хотя бы условиться, что Лондон не будет мешать Берлину, как пояснил заместитель фюрера Киркпатрику 9 июня 1941 года, «предъявить России определенные требования, которые должны быть удовлетворены путем переговоров либо в результате войны»[488]. Об этом Черчилль ни тогда, ни позже ничего советской стороне не сообщал и в своих мемуарах упустил поведать.
Миссия Гесса не была ни импульсивной, ни «личной» затеей психически неуравновешенного человека. После первого неудачного старта 10 января 1941 года, прерванного из-за метеоусловий, и до наделавшего шума полета 10 мая заместитель фюрера имел случай обсудить не только с Гитлером «свой» план прекращения «кровопролития». Через Буркхардта вентилировалась модель восстановления мира при условии, что рейх ограничится «прежними германскими владениями». Мотив ограничения программы ревизии статуса 1937 года возвращением рейху территорий, отошедших после Первой мировой войны к Польше, аншлюсом Австрии и Судет прозвучал в беседе Гесса с С. Уэллесом еще в марте 1940 года. Подробности этого разговора скрываются тщательнейшим образом. Впечатление таково, что встреча с американцем зафиксировала Гесса на идее, что ему назначено быть парламентарием между Берлином и Лондоном. Что обещал немцам британский посол в Мадриде Самуэль Хор, замешанный в этой афере, также не раскрыто.
Когда пыль от приземления Гесса в Шотландии осела, Гитлер осенью 1941 года проявил интерес к плану А. Хаузхофера, на которого в мае он для отвода глаз обрушил десницу. Хаузхофер внушал фюреру, что ни одна из сторон не в состоянии взять верх, в войне наступил пат. Выход – в договоренности с Западом. Мир, по словам Хаузхофера, закреплял бы господство рейха в Центральной и Восточной Европе (Польша, Чехословакия, Эстония, Литва, Сербия, Хорватия) и возвращал Германии ее колонии, а Англия взамен получала бы гарантии неприкосновенности своей империи. Представления Хаузхофера, числившегося в «диссидентах», совпадали с тем, что отстаивали Шахт, Хассель, Тротт, Бонхеффер, и были, кстати, «умеренней» требований Герделера[489].
О контактах западных держав с Германией в 1941 году выполнен ряд доброкачественных исследований. Они дают дополнительный повод задать вопросы, которые не назовешь второстепенными.
В 1937–1940 годах Лондон и Париж систематически получали информацию об основных операциях, готовившихся гитлеровцами с применением вооруженных сил или угрозой их применения. Начиная с ремилитаризации Рейнской области и аншлюса Австрии до ударов по Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии и Франции крупных пробелов в осведомленности Лондона в любом случае не возникало. Данные шли непосредственно от высокопоставленных чинов немецкой военной разведки и дублировались сотрудниками германского МИДа. Целевая направленность раскрытия сокровенных тайн рейха – обнажить перед западными державами, включая США, подлинные намерения нацистов, сильные и слабые стороны намеченных акций, чтобы уготовить Гитлеру суровую отповедь[490].
Что стряслось, почему обмелел, измельчал поток, когда Гитлер решил повернуть военную машину против СССР? Британские спецслужбы, согласно сообщению Дж. Соммервила на симпозиуме в Штутгарте, перехватили кодовое название «Барбаросса» только 8 мая 1941 года[491].
Где были Остер и другие «ненавистники» нацизма из аппарата Канариса? Почему Браухич, визируя пересланный в Лондон герделеровский «план мира», не обмолвился, что через три недели откроется главный акт Второй мировой войны? Чем руководствовался сам Канарис, который не убоялся в сентябре 1940 года выдать Франко гитлеровский план втягивания Испании в войну против Англии и приспособления Пиренейского полуострова для проведения операций в Северной Африке и тем сорвал этот план, но утаил информацию о готовившемся «русском походе»?