[731] и вслед за ней – совещания глав правительств СССР, США, Англии в Тегеране. Их значение для последующего хода событий трудно переоценить. Одновременно Москва и Тегеран дают представление о том, что могло совершиться на полгода или почти на год раньше, не откажи советскому диктатору его хваленая интуиция.
Разумеется, оснований прихорашивать позицию Вашингтона нет.к. Хэлла отправили на Московскую конференцию с предписанием не заключать каких-либо соглашений от имени комитета начальников штабов без особой на то санкции, проводить мысль о единстве англо-американской стратегии на всех театрах, пояснять планы войны с Японией «только в общих чертах», подчеркивать большие преимущества, которые открылись бы для СССР в случае его вступления в войну на Дальнем Востоке, то есть установить некую внутреннюю связь между вторым фронтом в Европе и вторым фронтом на Тихоокеанском театре военных действий.
На самой конференции американские, как и английские представители уходили от раскрытия намеченного срока высадки на континент якобы по мотивам обеспечения «безопасности операции». В действительности ими двигало нежелание превращать предварительные и рабочие планы, что легко менялись в зависимости от привходящих обстоятельств, в обязательства перед СССР. К тому же можно было неоднократно удостовериться, что присутствие англичан стесняло американских представителей, обедняло их информационно-словарный запас.
Об этом говорит, в частности, следующий эпизод. По ходу Московской конференции Рузвельт в телеграмме Черчиллю высказался за отсрочку ранее намеченного заседания англо-американского комитета начальников штабов. Ему, заметил президент, должны были бы предшествовать основательный анализ результатов встречи трех министров и переговоры со Сталиным.
Премьер, однако, категорически возразил. «Русским, – писал Черчилль в ответ, – не следует раздражаться, если американцы и англичане в тесном взаимодействии друг с другом готовят очень крупные операции, которые им предстоит провести в 1944 году на фронтах, где не будет русских войск. Я также не думаю, что нам следует встречаться со Сталиным, если эту встречу (с ним) вообще можно организовать, не договорившись об англо-американских операциях».
Премьер дал понять, что не рассматривает решение об «Оверлорде» как окончательное. «Расположение наших войск на театрах между Италией и Канадой определяется, – утверждал он, – не стратегическими потребностями, а ходом событий, возможностями морского флота и случайными компромиссами между англичанами и американцами». Черчилль предлагал заново взвесить ситуацию, имея в виду, что некоторые гипотетические условия для открытия второго фронта, «весьма вероятно, могут и не сложиться». Он ратовал за «величайшую осторожность и проницательность», чтобы не «дать Гитлеру шанс для потрясающего реванша». «В настоящее время мне многое неясно, и я не способен мыслить или действовать с расчетом на будущее, а это сейчас необходимо, – заключал премьер. – По этим соображениям мне хочется как можно скорее встретиться с Вами» (без Сталина)[732].
Рузвельт попробовал зайти с другого конца. Он предложил Черчиллю пригласить советского военного представителя на совещание англо-американских штабов. За этим делегатом признавалось бы право делать замечания и вносить предложения по ходу обсуждений. На совещаниях не предполагалось рассматривать чисто русских операций, за исключением тех, о которых советский представитель будет уполномочен сообщать. «Московская конференция, видимо, является подлинным началом англо-русско-американского сотрудничества, которое должно привести к скорому поражению Гитлера», подчеркивает президент, и нужно способствовать «дальнейшему развитию этого сотрудничества и в особенности укрепить уверенность Сталина в искренности наших намерений»[733].
Черчилль резко парировал: он «не одобряет идеи приглашения русского военного представителя на заседания нашего Объединенного совета начальников штабов». Премьер предрекал, что советский представитель «просто приставал бы насчет скорейшего открытия второго фронта и препятствовал обсуждению всех других вопросов». И без этого «между нами могут возникнуть серьезные разногласия, и мы можем пойти не тем путем, каким нужно. Или же опять мы можем пойти на компромисс и оказаться между двух стульев»[734].
Глава британского правительства, однако, давал маху: поезд тронулся без него. Лондону оставалось либо смотреть ему вслед, либо забираться в вагон на ходу, оставив большую часть британского багажа на перроне.
Накануне Московской конференции американские начальники штабов пришли к твердому выводу: Советский Союз в состоянии без западных держав разгромить Германию. При любом варианте развития он будет оказывать решающее влияние на положение в Центральной Европе и на Балканах. От США зависит ускорить поражение Германии. Последнее отвечало бы их основной стратегической цели и облегчало получение советской помощи для достижения быстрого разгрома Японии. Если бы СССР вышел из войны с Германией в момент, когда немецкая военная машина сохраняла свою мощь, западные союзники практически ничего не смогли бы предпринять на континенте, и дело свелось к воздушным налетам на рейх[735].
M. Мэтлофф обрисовывает возникшую ситуацию в хлестком афоризме: «Время пустых разговоров кончилось, и сейчас нужно было либо „подсечь рыбу“, либо „сматывать удочки“»[736]. Вступало в действие правило от противного: потребность СССР в военном сотрудничестве с Соединенными Штатами пошла на убыль, готовность американских планирующих органов заняться реализацией утвержденных в Квебеке схем крепла. Единственным основанием для их пересмотра могло бы теперь явиться согласие Москвы с позицией Лондона.
Московская конференция мининделов (19–30 октября 1943 года) значительна в первую очередь своими политическими результатами, той ролью, которую она сыграла в подготовке климата для первой встречи в верхах в Тегеране, а также в создании механизма выработки документов, связанных с капитуляцией Германии и установлением норм послевоенного обращения с нею. Весьма важным было рассмотрение проблем, вытекавших из освобождения порабощенных нацизмом народов Европы и задач обеспечения стабильного мира. В целом конференция проходила под знаком признания необходимости ускорения разгрома агрессоров и приближения сроков победы – вопроса, поставленного на ней во главу угла советской стороной[737].
И все же, думается, М. Мэтлофф перебарщивает, квалифицируя встречу трех министров как «поворотный пункт в развитии военного сотрудничества между союзными державами во Второй мировой войне»[738]. Возможно, так оно и было для штабов США. Вашингтон отрывался от британской пуповины, не чувствовал себя обреченным на сотрудничество единственно с англичанами. Впрочем, отход от Лондона не был равнозначен сближению с СССР. Курс на параллельные действия с нами сочетался с акциями, нацеленными на обустройство особого положения США в мире, если понадобится, без СССР и в перспективе против него.
Для Англии конференция являлась очередным этапом в борьбе за собственную концепцию войны, очищенную от «случайностей и компромиссов», о которых Черчилль писал Рузвельту, – концепцию, ориентированную всецело на сотворение послевоенного порядка в британском вкусе. В конце 1943 года, признает М. Мэтлофф, США и Англия стояли перед задачей «окончательно, раз и навсегда определить стратегию войны в Европе». И он же: «В стратегическом планировании коалиционной войны наступил критический момент. Прошло почти два года со времени событий в Пёрл-Харборе, а определенной договоренности между союзниками по вопросу о стратегии в разгроме основного противника – Германии – все еще не было. И это был не только вопрос о времени начала операции „Оверлорд“ или о целесообразности ее проведения вообще. Стратегия глобальной войны в целом, концепция „разгрома Германии в первую очередь“, роль США, Англии, Советского Союза в коалиционной войне – все эти проблемы ждали своего решения»[739]. До поворота, о котором говорил только что историк, было далековато.
Запомним, что, по предложению англичан, Московская конференция приняла специальное решение «О линии поведения в случае получения пробных предложений мира от враждебных стран». Оно предусматривало, что правительства трех держав будут «немедленно информировать друг друга о всякого рода пробных предложениях мира, которые они могут получить от правительства, отдельных группировок или лиц страны, с которой любая из трех сторон находится в состоянии войны. Правительства трех держав далее договариваются консультироваться друг с другом, с тем чтобы согласовывать свои действия в отношении подобных предложений»[740]. Запомнив, спросим себя: видно, неспроста проклюнулось желание прослыть образцовыми союзниками? Надолго ли его хватит?
После Московской конференции президент США провел ряд совещаний с военными, на которых рассматривались: план «Рэнкин»[741], разделение Германии на зоны оккупации, перевооружение французских войск, вступление Турции в войну, сотрудничество с СССР после войны. Не исключалось, что Германия может капитулировать до высадки союзников во Франции или в ходе нее. Соответственно предусматривалась возможность вычленения американских войск из «Оверлорда» на любой стадии проведения операции, чтобы использовать их для оккупации намеченных в плане «Рэнкин» районов. «Мы должны сделать все возможное, – заявил Рузвельт, – чтобы американские дивизии были в Берлине так быстро, как это возможно». Конструировался некий гибрид «Раундапа» с «Рэнкином», причем элементы последнего перевешивали. Все планирование велось из посылки, что сопротивление немцев войскам США будет малозначительным, а победа над Германией – легкой и быстрой благодаря подавляющему воздушному превосходству союзников и использованию ими высокомобильных соединений.