Зоной оккупации США Рузвельт хотел видеть Северо-Западную Германию до линии Берлин-Штеттин. Англичане получили бы районы к югу и западу от американской зоны. Территория к востоку отводилась СССР. По этим линиям Германия должна была быть разделена позднее на три (или пять) государств. Идея «поощрения сепаратистских тенденций» предполагала (или, как минимум, допускала) проведение различной политики в каждой из зон уже на этапе оккупации. Карта с собственноручными пометами президента была передана 19 ноября начальнику штаба армии Дж. Маршаллу.
Симптоматичен ход американских рассуждений по Франции. Считалось нецелесообразным способствовать наращиванию французского военного потенциала до размеров, допускающих его использование для восстановления власти Франции на всех ее заморских территориях или для оккупации стран оси, а также в военных действиях против Японии. Рузвельт предрекал, что «Франция не сможет стать великой державой еще по крайней мере 25 лет». Он был против возвращения французам Индокитая, Новой Каледонии, Маркизских островов и Дакара. Последнему отводилась роль «аванпоста Америки на Африканском материке» (при формальном контроле над портом, аэродромами и прочими военными объектами со стороны Бразилии, которая действовала бы от имени Объединенных Наций). Рузвельт, таким образом, ужесточал свою позицию в сравнении с началом 1943 года[742].
Что касается будущих отношений с СССР, то сведения о дискуссиях на сей предмет более чем скудны. Судя по линии Рузвельта в беседах с Черчиллем и Чан Кайши в Каире и затем на встрече глав трех держав в Тегеране, президент, претендуя на неоспоримое лидерство при определении политики и стратегии западного блока, не отрицал необходимости и целесообразности долговременного сотрудничества с СССР «путем согласования интересов сторон».
Каирские переговоры стали остужающим душем для Черчилля. Балканский вариант был отвергнут. По оценке Маршалла, он привел бы к сокращению американских военных возможностей «ровно на одну треть» и затяжке войны как в Европе, так и на Тихом океане. Соединенные Штаты отказались втягиваться в операции на Восточном Средиземноморье (остров Родос и прочее). Были отклонены попытки Лондона подчинить подготовку «Оверлорда» развитию военных действий в Италии. Американцы выступали за немедленное назначение Верховного главнокомандующего для руководства «всеми операциями Объединенных Наций против Германии со стороны Средиземного моря и Атлантики». Англичане уклонились от этого предложения, ибо главнокомандующим стал бы американский генерал[743].
«Условное» согласие американцев взвесить возможность новых операций в районе Средиземного моря было навеяно донесениями генерала Дина из Москвы, приписывающего советскому правительству тягу к балканско-средиземноморскому варианту и утрату интереса к второму фронту. «Наблюдения» Дина подкрепляли британские службы. Не исключено, что они-то и подсказали американцу гипотезу, которая рассыпалась ровно через три недели.
В Тегеране американские доводы в пользу «Оверлорда» и против распыления сил на Средиземноморском театре встретили с советской стороны полную поддержку. Согласно записи американцев, Сталин заявил, что «с русской точки зрения Турция, Родос, Югославия или даже занятие Рима не имеют значения». Он предложил дать штабам следующую директиву: «1) Для того, чтобы русские могли оказать помощь с востока в проведении операции „Оверлорд“, надо наметить определенную дату и не переносить ее. 2) Если возможно, операция в Южной Франции должна быть предпринята за два месяца до операции „Оверлорд“, но если это невозможно, тогда она должна быть начата одновременно или даже несколько позднее операции „Оверлорд“. 3) Главнокомандующий операцией „Оверлорд“ должен быть назначен как можно скорее».
Черчилль предпринял все, чтобы подвесить операцию «Оверлорд», сделать обязательства западных держав аморфными. В беседе с премьером один на один 30 ноября Сталин прибег к крепкому приему: если в мае 1944 года не будет высадки в Северной Франции, Красная армия воздержится в течение года от всяких операций. «Погода будет плохая, будут затруднения с транспортом, – заявил, согласно английской записи, Председатель Совнаркома. – Разочарование может вызвать недоброжелательство. Если не произойдет крупных изменений в европейской войне в 1944 году, русским будет очень трудно продолжать войну»[744].
Была установлена взаимозависимость между конкретной датой начала «Оверлорда» и подготовкой СССР новых ударов по Германии. Имея на руках документы, отражавшие американский и британский подходы к рассматривавшимся в Тегеране вопросам, а также донесения о раскладе сил в готовившейся англо-американской высадке на континент, Сталин де-факто превращал «Оверлорд» в составную часть как бы общей союзнической стратегии. Это не исключало шашней Лондона и Вашингтона на стороне и коварства типа плана «Рэнкин», но до какой-то степени все же сдерживало их.
Только в этот день, 30 ноября, Рузвельт сообщил Сталину, что форсирование проливов назначено на май. Москва, в свою очередь, обязалась организовать крупное наступление на Восточном фронте «примерно в это же время» и тем помешать переброске на Запад сколько-нибудь значительных германских сил. Соглашение было оформлено как «военное решение» конференции. Оно вменяло военным штабам трех держав держать тесный контакт друг с другом в интересах предстоящих операций в Европе[745]. Под второй фронт была подведена договорная основа.
Черчилля осадили, хотя зуд интриговать у него не иссяк. Главе администрации США пришлось отказывать англичанам в привлечении средств, переадресованных с «Баканира» на «Оверлорд», для «попутного» участия в высадке десанта в Анцио (Италия), как и в выделении транспорта под планы захвата острова Родос (операция «Геркулес»). 27 декабря 1943 года Рузвельт телеграфировал премьеру, что «в связи с англо-советско-американским соглашением, достигнутым в Тегеране, я (президент) не могу без санкции Сталина одобрить какое-либо и где-либо использование сил и средств, которое могло бы задержать или нанести ущерб успеху операций „Оверлорд“ и „Энвил“»[746].
Тогда Черчилль занялся противопоставлением «Оверлорда» «Энвилу», «Энвила» – операциям в Италии. В конце концов он добился того, что высадка на юге Франции была обусловлена продвижением союзных войск на Рим. Тем не менее навязать американцам совместную экспедицию в Югославию он не смог.
Из сказанного не следует, что советско-американские отношения после Тегерана засверкали теплотой, искренностью, последовательностью. Эти качества можно было зарегистрировать в лучшем случае как тенденцию, угасавшую по мере понижения уровня контактов. Указания Рузвельта многое теряли в своей конкретности и энергии, пройдя через руки таких деятелей, как У. Леги, К. Хэлл, Дж. Маршалл. Информация, которую получал президент от посольств, штабов, разведки и контрразведки, препарировалась в расчете на сдерживание его благостных порывов, подпитывание настороженности, закрепление симптомов великодержавного эгоизма. Министры, руководители ведомств, военачальники злоупотребляли принципом разделения ответственности и подчас проводили собственную линию, далеко не во всем схожую с президентской.
Поэтому приходится отличать решения, принимавшиеся наверху, от их практического исполнения, намерения – от поступков. Разная степень централизации и государственной дисциплины в СССР и США – при невозможности каждый раз докапываться до корней – оборачивались недоразумениями, осложнениями и разногласиями, порой на пустом месте.
Негативно на общем климате в коалиции сказывались скрытые и явные попытки Вашингтона обустроить позиции, ставившие Соединенные Штаты в особое положение на перспективу. Ряду проектов, ориентированных главным образом на послевоенный период, согласно информации, поступавшей в Кремль, отдавался наивысший приоритет. Если к этому времени судьба Германии была предрешена, то не случайным казался вопрос: о чьей еще судьбе пеклись за океаном?
Не обязательно было буквально принимать слова генерала Гровса, руководителя «манхэттенского проекта», что атомная бомба мастерится в расчете на следующий конфликт – для войны против СССР. Но, зная о подобных откровениях, совпадавших, заметим, с британскими, оставлять их неучтенными тоже не очень получалось.
После решения Московской конференции о «пробных шарах» из вражеских стран связи демократов с противником не оборвались. Их упаковка становилась все непроглядней, отчего доверие тоже не выигрывало. Существует сводная справка Управления стратегических служб США о связях и зондажах, осуществлявшихся при участии американской разведки в Европе с представителями вражеских стран и их посредниками. Опубликована пока лишь сопроводительная записка У. Донована к докладу-справке[747]. По-видимому, в справке содержатся кое-какие изюмины, иначе чего бы таиться. Но сверхновое по сути, не по именам, вряд ли там присутствует. Хотя чего не бывает.
Контакты англичан и американцев, в том числе с нацистской верхушкой, поддерживались вплоть до мая 1945 года, чаще через «двойников» из рядов верхушечной оппозиции, через деловые круги, «нейтралов», при посредничестве турецкой, шведской и швейцарской разведок, представителей правительств Испании, Португалии, Турции, Швейцарии, Швеции и Ватикана[748]. Этот слепок дает некоторое представление о размахе операций на невидимом фронте. Но в 1943 году и позже нарастанием количества дело не обошлось. Складывалось новое качество, которое приглашает к корректировке целого ряда устоявшихся оценок и понятий.
Нельзя принимать за данность утверждения, будто западные державы оставались «безразличными» и «безучастными» к активности антигитлеровской и антинацистской оппозиции внутри Германии. В данном случае собирательные понятия «Вашингтон» и «Лондон» не всегда годятся, ибо способны сбить с толку.