Оставим в стороне различия между правительственной и неправительственной линиями. Но и в том, что нельзя вычленить из государственных структур, имелся веер цветов и оттенков, на любой вкус – «личный», «деловой», «профессиональный». Подчеркнутую «сдержанность» в политическом пентхаусе касательно зондажей истинных и мнимых оппозиционеров из рейха этажами ниже и особенно в пристройках да флигелях не принимали за «нет» Белого дома или Даунинг-стрит, за амбарный замок на шлагбауме. Интерес к «альтернативам Гитлеру» никогда не угасал. Со временем он приобрел специфический характер.
На этом последнем – специфическом – интересе, не отменяющем значения политических, дипломатических, экономических контактов и в известной мере пересекавшемся с ними, надо бы задержаться.
Интеллидженс сервис (МИ-5) располагала солидной базой в Германии. Если в 1938–1939 годах информация в Лондон шла с уровня начальников отделов абвера, то не позднее декабря 1940 года на прямую связь с известным «С» – шефом британской разведки – вышел сам адмирал В. Канарис. Их личная встреча в 1943 году упоминалась. Естественно, ее надо понимать как нечто экстраординарное, призванное освятить договоренности, которые не вверяются даже сверхдоверенным агентам. Мы не отклонимся от истины, приняв гипотезу: руководители двух разведслужб обговаривали действия, призванные обеспечить успех операции «Рэнкин». В июне 1944 года сэр Стюарт Грэхем Мэнзис («С») получил от немецкого коллеги обстоятельную информацию о планах верхушечной оппозиции по физическому устранению фюрера.
Даже имея в наличии все без изъятий архивные материалы МИ-5 и Управления стратегических служб США, было бы сложно установить, кого Канарис жаловал больше – англичан или американцев – и кто – Лондон или Вашингтон – эффективней пользовался возможностями шефа абвера[749]. Западные союзники скупо делились между собой разведанными секретами. Факт контактов УСС с заговорщиками 20 июля был раскрыт без «излишних» подробностей перед англичанами лишь после взрыва в «волчьем логове». Вроде бы и Мэнзис своих тайн американцам не поведал.
Можно считать доказанным, что У. Донован и В. Канарис состояли в личном контакте не менее 2,5–3 лет до ареста и казни адмирала. Сотрудничество с абвером открывало американской (и британской) стороне доступ к аутентичным сведениям о самочувствии нацистского режима и его институтов, о важнейших операциях вермахта, к немецким оценкам жизнеспособности СССР, а также союзников Берлина. В какой мере собственные действия Канариса, сорвавшие или серьезно осложнившие реализацию планов Гитлера в Испании, Италии и Северной Африке, являлись отзвуком его связей с МИ-5 и УСС, – требует отдельного исследования. Так или иначе, навар от связей с абвером не уступал в ценности данным, что добывали спецслужбы Запада от любых других видов и групп внутригерманского противодействия Гитлеру.
Нелишне заметить, что Канарис выводил УСС и МИ-5 на те круги в рейхе, которые располагали определенным весом, но нуждались во внешних стимуляторах для перехода от слов к делам. Параллельно создавалось впечатление, что антигитлеровская фронда или оппозиция представляет собой некоторую величину. Наиболее заметными именами среди двух-трех десятков деятелей, выполнявших поручения адмирала или прибегавших к его услугам, были Гельмут Джеймс фон Мольтке, Ганс фон Донани, Дитрих Бонхёффер, Йозеф Мюллер.
СД и гестапо знали о факте утечки критически важных государственных секретов, но редко добирались до горизонтов, что давали течь, до организаторов и исполнителей трансакций, до их покровителей. Это свидетельствует не столько об умелой конспирации, сколько о необходимости дополнительно разбираться в россказнях насчет «всевидящего ока», будто бы державшего в поле зрения всех и вся в Третьем рейхе.
Мало надежд пробиться к истокам, принимая за чистую монету все то, что рассекречивается разведками, или предположив, что с обретением пары-другой монет особого достоинства наша нумизматическая коллекция становится завершенной. Сотрудники спецслужб сплошь и рядом понимают себя свободными от условностей и ограничений, предписываемых законами, не только вовне, но и внутри собственных стран. Возникают закрытые сообщества, живущие по собственным нормам и правилам, вкусившие от свобод, что дарит бесконтрольность.
Президент Рузвельт, к примеру, не одобрял контактов с фон Папеном и эмиссарами Гиммлера или сомневался в наличии концептуальной базы для продолжения сотрудничества с Мольтке и его единомышленниками. Конечно, это было неприятно для УСС. Но «человек действия» Донован, как называет его Ю. Хайдекинг, республиканец и предприниматель, не испытывавший никакой брезгливости по отношению к немецким консерваторам[750], не впадал в отчаяние. «Нельзя» означало лишь, что надо было быть разборчивей при докладах наверх, где в сутолоке дел утрачен вкус к разведывательной интриге и хвалу воздавали лишь за зримый и ощутимый результат. Еще меньше информаций посылалось в Белый дом, почти ничего – в госдепартамент и британскому союзнику. Особая статья – какие сведения не должны были ни при каких поворотах попадать «к русским»[751].
Принимается решение использовать под ответственность Управления стратегических служб связи в рейхе, чтобы двигать вперед – на базе, понятно, плана «Рэнкин» – приготовления к вторжению на континент, «пренебрегая любыми соображениями, касающимися будущего Европы или будущего Германии». Даются указания рассматривать группу Мольтке (и других) в качестве «потенциального резервуара двойных агентов». Их следовало «по холодному расчету иным образом (не только в качестве двойных агентов) вводить в действие, невзирая на личности отдельных немцев, их безопасность, личные связи с ними или конечный эффект для Германии в случае успешного вторжения». Иными словами, отмечает Ю. Хайдекинг, УСС «инструментализировало свои связи с противником в интересах вооруженной борьбы». Управление также монополизировало эти контакты, чтобы набрать козырей в вашингтонской бюрократической круговерти[752].
Для полноты картины прибавим, что пример Донована нашел подражателей в его собственном хозяйстве. Шеф УСС свободно истолковывал приказания президента, а Даллес и другие не молились на Донована. Вот и извольте гадать, когда же А. Даллес вошел в контакт с группой немецких деятелей, которых он в январе 1944 года окрестил во «взломщики». Если верить письменным донесениям резидента, это случилось не позднее 29 ноября 1943 года[753]. Тогда непонятно, зачем Доновану понадобилось докладывать Рузвельту (22 июля 1944 года), что «в первый раз два делегата группы заговорщиков вышли на представителя УСС в Берне в январе 1944 года»[754]. «Высокие соображения» мешали сказать нечто похожее на правду Лондону и Москве, но проводить собственного президента?!
По данным, имевшимся в Москве, интенсификацию деятельности УСС с задачей склонить германских генералов к сотрудничеству в интересах «скорейшего окончания войны» следует датировать августом-сентябрем 1943 года. И не случайно из-под пера Даллеса вышла фраза: «Если мы скоординируем меры в психологической и военной областях ведения войны, мы можем (подчеркнуто в оригинале. – В. Ф.) расколоть Германию и окончить войну в этом (1943) году»[755].
Утверждение в Квебеке близкого сердцам американских спецслужб плана «Рэнкин» вдохновляло. На каждый из трех принятых военно-политических сценариев: немцы оказывают «нормальное сопротивление» и им должно быть нанесено поражение («Рэнкин-А»); сопротивление незначительно, а Западный фронт частично будет открыт («Рэнкин-Б»); нацистский режим рухнет в канун или во время высадки («Рэнкин-В»), – отрабатывалась своя тактика поведения. Под кодовым названием «Герплан» спешно составлялись списки лиц, «заслуживающих доверия» и готовых к сотрудничеству, которые могли бы быть полезными при спешной оккупации территории рейха войсками западных держав[756].
На войне как на войне. Не возникало бы особого повода упрекать разведку США за то, что она стремилась создать наивыгоднейшие предпосылки для высадки союзнических войск в Северной Франции, если бы… если бы речь шла в основном о военных аспектах операции. Если бы имелась в виду операция против общего противника, а не фактически акт демонтажа антигитлеровской коалиции и ступенька к тому, что позднее войдет в летопись под названием «холодная война», но в тех конкретных условиях вполне могло стать прологом к глобальной катастрофе.
Гельмут фон Мольтке – один из учредителей «Крайзауского кружка», в котором группировались главным образом либерально мыслящие выходцы из аристократической и церковной среды, делового мира, профессуры, – отправился в ноябре 1943 года в Турцию. Поездка выполнялась по заданию Канариса для установления контакта с Верховным командованием западных союзников. В Турции должна была состояться встреча Мольтке с посланником США в Каире Кирком, о чем имелась предварительная договоренность. Кирк, однако, от встречи уклонился. Вместо него на беседу отрядили американского бригадного генерала Р. Г. Тиндэлла, который отнесся к графу Мольтке как к заурядному агенту. Никакого доверительного разговора не получилось. Перед отъездом из Турции Мольтке написал Кирку письмо, в котором выделялась мысль о необходимости безотлагательно кончать войну и уже затем справляться с возникающими проблемами[757].
Соображения, которые Мольтке должен был довести до сведения руководства США, обобщили после разговора с эмиссаром Канариса сотрудники УСС Г. Вильбрандт и А. Рюстов в форме докладной записки Доновану. Записке дан характерный заголовок: «Экспозе о готовности влиятельной немецкой группы подготовить и поддержать военные операции союзников против нацистской Германии». Основные ее положения состояли в следующем.