Ему приказали раздеться. Сидевший за большим столом пожилой человек в белом халате, очевидно главный врач, взглянул на него с прищуром:
— Жалобы есть?
— По линии медицины — нет.
— Пишите: годен! — сказал главный врач и наклонился к военному в очках, сидевшему рядом. — Парень здоровенный! Может, в артиллерию?
— Пожалуй… Дайте-ка мне документы.
Ему подвинули документы Клейменова.
— Вы инженер?
— Да. Работал в Зеленогорске на тракторном. Делал гусеничные тягачи.
— Для пушек?
— Да.
— Плохие тягачи делали. Плохие! — поморщился военный. — Трактором управлять умеете?
— А как же, могу.
— А танком?
— Не знаю… Танки только собирались делать.
— Только собирались, — недовольно фыркнул военный. — Надо было давно сообразить…
— Так куда же его? — спросил писарь с конца стола.
— В танковые войска! — нахмурясь, сказал военный. — Пусть повоюет, инженер… Это пойдет на пользу…
Максима остригли наголо, сгоняли в баню, одели в военную форму и вместе с другими призывниками отправили в казарму.
В пятницу, на шестой день войны, по цехам Зеленогорского тракторного ходила важная комиссия из Москвы, сопровождаемая директором завода Шубовым, главным инженером Спириным и секретарями обкома партии Сарычевым и Усовым.
Рабочие опознали среди приехавших наркома Парышева — седого человека с черными бровями — остальные были им не знакомы.
В комиссии выделялся своей живостью и любопытством самый маленький из всех, черноволосый и чернобровый человек с орлиным носом и жгучими глазами. В сапогах, в гимнастерке защитного цвета, он все время вырывался вперед и, вскидывая голову с густой шевелюрой, задавал вопросы долговязому, худому, раздражительному Шубову.
Если ответ не удовлетворял его, он тотчас обращался к наркому, словно они были друзья или равные по должности. Секретари обкома были рядом, но почти не вступали в разговор.
Следом за ними шел молодой военный в фуражке, из-под которой озабоченно смотрели карие блестящие глаза. С ним рядом шли главный инженер и главный технолог.
Члены комиссии и сопровождающие их лица обошли весь завод и, отказавшись от обеда, вместе с секретарями обкома уехали в город. После беседы с первым секретарем Сарычевым их пригласили обедать и тотчас увезли на аэродром, где дожидался самолет, на котором они прилетели.
Это была правительственная комиссия, прилетевшая с особым заданием. Помимо наркома Парышева в нее входили: директор Ленинского завода Васин — маленький, чернявый и шустрый человек, и молодой военный — главный конструктор Колбин, один из создателей тяжелого танка КВ, и заместитель наркома строительства, тучный, молчаливый человек, — Самсонов.
Им было поручено осмотреть Зеленогорский тракторный и определить, можно ли его приспособить для массового производства тяжелых танков. Комиссия должна была доложить, сколько времени займет демонтаж оборудования Ленинского завода, перевозка его и многотысячного коллектива рабочих и специалистов на Урал, а также установка оборудования на новом месте и налаживание массового производства.
Всю дорогу в самолете члены комиссии с карандашами в руках делали прикидки, подсчеты, вычисления…
— Выходит, эвакуация и становление производства займет не меньше трех месяцев? — спросил Парышев.
— Раньше не уложиться, — подтвердил Колбин. — Да еще могут в дороге разбомбить…
— И за эти три месяца мы не выпустим ни одного танка, — сердито скривил губы Васин. — Я считаю, что завод должен продолжать работу в Северограде.
— Но ведь его могут разбомбить, — высказал сомнение Колбин.
— Попросим усилить зенитную оборону.
— В спокойной обстановке на Урале мы сможем быстро наверстать упущенное, — настаивал Колбин.
— Через три месяца? — приподнял густые брови Парышев. — Немцы как раз и рассчитывают на нашу медлительность. А чтоб их остановить — нужны танки. И не через три месяца, а именно сейчас! Ведь каждая ваша машина стоит пяти немецких танков.
— Да, военные говорят так, — согласился Колбин, и на его строгом лице мелькнула улыбка гордости.
— Завод должен работать и днем и ночью, все время наращивая темпы, — решительно сказал нарком. — Иначе мы не спасем Северограда.
Оба взглянули на суровое лицо наркома и поняли: он твердо решил пока не перевозить североградцев.
— Но как же мы будем организовывать производство на Урале без нашего оборудования? — спросил Колбин.
— Часть станков годится, остальные возьмем с других заводов.
— Если так — тут двух мнений быть не может. Я тоже за то, чтоб пока оставаться в Северограде.
Из-за испортившейся на Волге погоды в Москву прилетели только ночью. С аэродрома Парышев позвонил в приемную Молотова.
— Товарищ Молотов ждет вас завтра в двенадцать, — сказал дежурный помощник. — Просил согласовать вопрос со смежными наркоматами…
— Сейчас вас завезут в гостиницу, а завтра в девять — у меня, — сказал нарком. — Я приглашу представителей наркоматов строительства, черной металлургии и Госплана. Надо хорошо обосновать наши выводы…
У Молотова в приемной ждали две-три минуты. Он, здороваясь, дважды снимал и протирал замшей пенсне.
— Что-то плохое стряслось, Вячеслав Михайлович? — осторожно спросил Парышев.
— Да, — вздохнул Молотов. — Наши оставили Минск… Сейчас дорога каждая минута. Прошу доложить, и как можно короче. Говорите прямо: годится ли Зеленогорский завод? Когда думаете начать эвакуацию?
— Собственно, да… Завод великолепный! — присев, заговорил Парышев. — Но мы считаем, что эвакуацию надо отложить.
— Как отложить? Ведь немцы рвутся к Северограду?
— Вот поэтому мы и предлагаем отложить эвакуацию, а все силы Ленинского завода бросить на производство танков. Да! Да! А там, на Урале, будем начинать параллельно производство танков, используя в основном местное оборудование.
Парышев, воодушевившись, стал приводить примеры, подкрепленные расчетами.
— Неужели надо три месяца, чтобы перевезти завод? — переспросил Молотов.
— Чтобы перевезти, смонтировать и пустить! Мы подсчитали, Вячеслав Михайлович.
— Много. Очень много… Это невозможно… Я согласен, что надо отложить эвакуацию. Однако этот вопрос мы не можем решить без товарища Сталина… Он почти не спал нынче… Но я сейчас позвоню.
Молотов снял трубку и, услышав голос Сталина, спросил, можно ли зайти с танкостроителями. Ответ был утвердительный. Молотов поднялся, опять протер пенсне и сказал:
— Пойдемте, товарищи.
В большом кабинете, с высокой ореховой панелью, за широким столом сидел человек в белом кителе, с жесткими, зачесанными назад волосами и держал в руках трубку. Его рябоватое лицо с густыми усами казалось бледным. Глаза с покрасневшими веками словно округлились. Волосы, тронутые сединой, были зачесаны небрежно и кое-где свисали на невысокий лоб. Кивком ответив на приветствие, он жестом указал на длинный стол, глухо сказал:
— Садитесь, товарищи. Сейчас придут военные.
И почти в ту же минуту вошли Ворошилов, Тимошенко, Жуков и еще несколько генералов. Сталин кивнул им, жестом пригласил садиться. Все быстро расселись.
— Докладывайте, товарищ Парышев! — сказал Сталин и, взяв из коробки несколько папирос, размял головки, стал этим табаком набивать трубку.
Парышев, поднявшись, начал четко рассказывать о Зеленогорском заводе.
Сталин, слушая, продолжал набивать трубку, пальцы его слегка дрожали.
Люди, видевшие Сталина каждый день, знали, что он не мог обрести равновесия с той зловещей ночи, когда его разбудила война.
А сегодня ночью, узнав о падении Минска и об окружении двух наших армий, он снова разволновался и пока еще не мог прийти в себя.
Набив и закурив трубку, он поднялся и стал ходить по ковру между окнами и столом, слушая Парышева, но мысли его то сосредоточивались на падении Минска и окружении наших армий, то опять переносились к той роковой ночи и ко времени, предшествовавшему ей…
Он встряхнулся, сунул в карман потухшую трубку и стал слушать окончание доклада Парышева.
Тот еще раз повторил выводы комиссии и сел довольный, видя по лицам собравшихся, что выводы комиссии ни у кого не вызывают сомнений.
— Скажите, товарищ Васин, — остановился Сталин против директора. — Сколько вы делаете танков ежесуточно?
— Пока у нас еще нет потока, товарищ Сталин. Собираем по два-три танка. Но мы костьми ляжем, а будем выпускать по десять.
Парышев кашлянул в кулак и даже привстал, чтобы возразить, но Сталин, уже сосредоточившись, поднял палец.
— Значит, за три месяца вы дадите около тысячи танков?
— Да, около тысячи, товарищ Сталин! — выпалил Васин.
— Это довод! Танки сейчас определяют исход сражений. И если фашисты не помешают, мы многое выиграем… Эвакуировать надо лишь самое важное из оборудования, а людей не трогать. Ленинский завод должен работать!
На этом заседание закончилось.
Никто не мог подумать, что немцы будут продвигаться так стремительно. Ведь прошла всего лишь неделя войны, а немцы заняли Минск… В тот день, когда об этом стало известно, Гаврила Никонович вернулся с работы поздно, угрюмый и злой.
Ни с кем не разговаривая, он один поел на террасе и, выйдя за калитку, сел на скамейку, где, покуривая трубочку, дожидался его дед Никон.
— Чего-то припозднился ты, Гаврила, сегодня?
— С сегодняшней смены стали работать по двенадцать часов. С трех смен перешли на две.
— Это зачем?
— Много рабочих в армию призвали… и добровольцами порядочно ушло.
— Стало быть, нашли выход? — спросил дед, высоко пуская дым.
— Это не только у нас. Это по всем заводам…
— Так, так. Понятно… А мы и не знаем ничего. Верно ли бают, что немцы Минск захватили?
— Верно, отец, — с глубоким вздохом подтвердил Гаврила Никонович. — У нас теперь сводки в цеху читают.
— Да, дела… Как же дальше-то будет?