— Я к паровозу ходил. Оттуда хорошо видно… Бомбят Североград.
— Эка невидаль!.. Не первую ночь его бомбят.
— Состав мимо прошел — танковые корпуса повезли на Москву. Как думаешь, почему?
— Да, невесело, если так… — кашлянул Подкопаев. — Может, и верно разбомбили завод… Нам все же надо пробираться к своим. Там товарищи, видно, в большой беде.
— Налет сильный. Таких в Москве не было, — сказал кто-то из темноты. — Вдруг мосты разбомбят и поезда встанут?
— Пешком пойдем. Отсюда не так далеко, — спокойно ответил Подкопаев.
— Подождите… Кажется, летят, — сказал Егор, прислушиваясь.
— Ло-жись! — крикнул Подкопаев и сам бросился на землю рядом с сосной. Все кинулись в лес — попадали наземь.
Самолеты шли низко. От их железного рева дрожала земля.
«Отбомбили, сволочи, сколько людей погубили… И летят, как у себя дома, ничего не боясь, — подумал Егор, скрипнув от злости зубами. — А их бы сейчас можно из винтовки достать…»
За первой громовой волной прокатилась вторая, затем третья… Потом еще пролетело несколько одиночных самолетов, на большой высоте, очевидно, остатки разбитых эскадрилий. Грохот утих.
Поезд дал три коротких гудка. Ремонтники бросились по вагонам. Говорить не хотелось. Егор пробрался к окну, надеясь опять увидеть дорогие сердцу Малинские места. «Может, Татьяна еще не уехала? А может, грузятся сейчас… прошел же эшелон с корпусами…» Сердце сжималось от ноющей боли. Но вот что-то знакомое… Большая развесистая сосна… но вместо станции лишь обгорелые остовы печей… В сумеречном небе за деревьями ничего нельзя было рассмотреть. «Может, и поселок сожгли… Где же наши? Вдруг погибли под бомбами?..»
Егор прошел к своему месту, присел. Тревожные мысли стали вытесняться более обнадеживающими. «Если отправляют корпуса, значит, завод еще работает. А если работает, значит, не так сильно бомбили. Может, Татьяна и жива. Теперь уж недолго. Как приеду — сразу же буду разыскивать…»
Поезд пришел в Североград на рассвете, но из вагонов никого не выпускали — был комендантский час. Егор и его друзья томились — спать никто не мог. Хотелось скорей попасть домой, к семьям, узнать, живы ли близкие. Одни хоть изредка да получали письма, а Егор, сколько ни писал Татьяне — ответа не было. Два письма отправил старикам на Урал, но и оттуда не отвечали… Других тоже мучила неизвестность…
Подкопаев старался ободрить товарищей. Ероша густую, пропыленную бороду, он глухо заговорил:
— Как разрешат движение — не разбредаться! Мы, хоть и мало нас осталось, есть рабочий отряд, как бы отделение роты. Должны явиться на завод все вместе и доложить о выполнении задания…
Ремонтники на трамвае добрались до Ленинского, потребовали в проходной свои пропуска и явились к дежурному по заводу.
Дежурный — незнакомый, сурового вида человек, в сапогах, в полувоенном костюме, выслушав их, задумался:
— Что же делать с вами, товарищи?
— Мы пойдем по своим цехам, — сказал Подкопаев.
— Верно! — согласился дежурный и, записав в журнал фамилии прибывших, добавил: — Идите по своим цехам и доложите начальникам или мастерам, что вы вернулись. Пусть поставят на работу и на довольствие. А вы, товарищ Подкопаев, задержитесь. Напишите рапорт на имя директора о выполнении задания.
— Будет сделано! — сказал Подкопаев, остальные вышли из кабинета.
Егор, попрощавшись с товарищами, подтянул свой рюкзак и направился во второй механосборочный.
Вся левая часть завода была окутана дымом, сквозь который еле просматривались корпуса. Вдруг завыла сирена. Егор отскочил. Мимо промчались две пожарные машины. «Видать, ночью бомбили наш завод, — подумал Егор. — Наверное, еще тушат пожары…»
Шагая к своему корпусу, он не увидел помещений модельного и ремонтного цехов. Исчез колесный цех и стоявшие на пути деревянные постройки. «Неужели разбомбили и сожгли?» Место под ними было выровнено, и по нему протянулись железнодорожные пути к большим корпусам.
А дальше Егор увидел деревянные эстакады у корпусов и большие проломы в кирпичных стенах. «Очевидно, через них выволакивали и с эстакады грузили станки…»
Пройдя еще дальше, он увидел длинный железнодорожный состав. На платформах, прикрученные проволокой, стояли станки и другое заводское оборудование, штабелями были уложены грубо сколоченные ящики, очевидно, с инструментами, приспособлениями и с деталями танков.
«Видать по всему — идет эвакуация», — подумал Егор и зашагал еще быстрее…
Второй механосборочный цех, где собирались танки, уцелел. Только слева, в крыше, зияла дыра — светилось дымное небо — след недавней бомбежки. Однако цех шумел, гудел, работал. Этот ровный, ритмичный гуд, так привычный его уху, обрадовал Егора. Он сразу направился на участок сборки фрикционов, где должна была трудиться его бригада.
— А, чертушка, вернулся! — встретил его улыбкой мастер Никонов. — Здорово! — он облапил Егора длинными жилистыми руками. — Ишь, прокоптел как! Должно, понюхал пороху?
— Всего хлебнул, — усмехнулся Егор. — А вы как? Все живы-здоровы?
— Из твоей бригады только Васька шестипалый остался… и тот в ночную работает. Кого на фронт забрали, кого поранили… Но я рад-радешенек, что ты вернулся, Егор. Будешь опять бригадиром.
— Ладно, договорились…
— Пойдем, я тебя определю в общежитие. Мы ведь теперь на казарменном положении. Тут и спим при цехе. Карточки у тебя имеются?
— Есть, московские. Я ведь там на заводе ремонтировал танки.
— Потом расскажешь. А теперь — айда! Надо уладить с койкой, со жратвой — и тут же за работу!
Егор попросил, чтоб его поставили в ночную смену: надеялся днем съездить в Малино, узнать, что с Татьяной.
Оформив все дела по бригаде, он пошел домой помыться, побриться, привести себя в порядок и на полу, под дверью своей комнаты, увидел письмо от Татьяны.
«Дорогой Егор! Сегодня мы неожиданно уезжаем на Урал. Берут в свой вагон знакомые из института, который эвакуируется в Зеленогорск. Едем в неизвестность и очень боимся… Если ты вернешься — напиши родным. Очевидно, мы пока остановимся у них. Так тяжело оставлять родное гнездо. Мама плачет… Я очень боюсь за тебя. Целую и обнимаю. Твоя Татьяна».
— «Твоя Татьяна», — повторил Егор последнюю фразу и улыбнулся. Оттого что Татьяна жива и теперь вне опасности, ему захотелось плясать. Он тихонько притопнул и тут же сел за письмо, решив описать все, что с ним было. В эти минуты Егор и подумать не мог, что все случившееся, все пережитое им за эти два месяца — только прелюдия к тому, что предстояло ему испытать…
Когда, помывшись и часа два поспав, он снова пришел на завод, пред ним предстала страшная картина разрушений, которая утром была не видна из-за дыма.
Свернув чуть вправо, он пошел к главным корпусам и сразу же остановился: на месте ремонтного цеха, где он когда-то работал, высились опаленные огнем, закопченные стены с черными провалами окон. В них были видны искореженные взрывом балки перекрытий, остовы бетонных колонн…
Постояв, он пошел дальше и скоро снова вынужден был остановиться. На месте перед войной возведенного нового корпуса торчали остатки стальных ферм и дыбилась груда мусора из обломков бетона, стекла, железа.
Там копошились люди, работали два крана, стояли машины с красными крестами.
«Должно, пытаются еще спасти погребенных под обломками», — подумал Егор и торопливо пошел ко второму механосборочному. У двери, в напряженных позах, задрав головы стояли рабочие.
— Да это же наш СБ — скоростной бомбардировщик.
— Чего же он снижается и делает круг над заводом?
— Верно, верно, смотрите…
— Может, заблудился…
— Вот непутевый… Надо на фронт лететь, а он в Североград приперся.
Самолет еще больше снизился и пошел над главными корпусами.
— Наш! Наш! — закричала какая-то женщина. — Красные звезды на нем.
В этот момент люк самолета раздвинулся и оттуда выскользнуло что-то черное, остроносое.
— Бомба! Бомба! Ложись! — взвился чей-то голос.
Егор видел отчетливо, как бомба скользнула вниз и исчезла из глаз. Он бросился на землю, закрыл глаза, ожидая взрыва.
Секунды летели томительно. Люди лежали, как приговоренные к смерти. Вдруг вздрогнула земля от глухого удара и стало тихо.
Егор первый вскочил и побежал туда, где должна была упасть бомба. Пришлось огибать большой корпус. Когда Егор прибежал, пространство между корпусами уже было оцеплено военными. За ними толпились рабочие, обсуждая случившееся.
— Неужели среди наших летчиков есть подлецы и предатели?
— При чем тут наши летчики? — густым басом отвечал старик в кожаном фартуке. — Ясно, что это немцы прилетали на захваченном самолете.
— А бомба-то умнее их оказалась. Не взорвалась. Не захотела своих убивать.
— Не захотела? — усмехнулся старик-рабочий. — Видите, угодила в кучу песка, который привезли для тушения зажигалок.
— Верно. Так и есть. Выходит, не рассчитали фрицы. Думали, пройдет номер.
— Он бы и прошел, если б не песок, — сердито проговорил басовитый голос.
— Куда глядят наши противовоздушиики?
— То-то и оно! — назидательно сказал старик-кузнец. — Война не забава. Тут надо глядеть в оба…
С той поры, как на заводе появился Махов, Шубов все острей ощущал ложность своего положения. Он был директором огромного завода, который продолжал выпускать тракторы и артиллерийские тягачи и должен, обязан был выполнять план, о чем беспрестанно напоминали из Наркомата. В то же время на заводе командовал другой человек, распоряжения которого должны были выполняться беспрекословно. «Глупо получилось, — размышлял Шубов. — Я сам же отдал приказ, чтоб его распоряжения выполнялись безоговорочно, и сам себя поставил в дурацкое положение… Из-за этого двоевластия порой моя роль сводится к нулю. Смородин, который раньше пикнуть не смел, нахамил мне. Дважды я пытался говорить с Парышевым, а у него одни ответ: «Надо помогать Махову». Я скрепя сердце терпел этого узурпатора, думал, что пройдет какое-то время и меня назначат директором танкового завода. Но Парышев молчит, а Махов все больше и больше забирает в свои руки власть. Сегодня пришел и потребовал двести такелажников и двадцать тракторов, чтоб перетаскивать станки. Я сказал, что подумаю… Он ушел недовольный и, очевидно, будет жаловаться или самовольно возьмет людей. Парышеву звонить бесполезно. Поеду-ка я в обком, вс