е расскажу Сарычеву, может быть, он позвонит в Москву…»
В приемной первого секретаря обкома партии было много народа. Все терпеливо ждали. Но Шубов, привыкший к тому, что его принимали вне очереди, кивнув всем, направился прямо к двери.
— Извините, Семен Семенович, — остановил его помощник, — у товарища Сарычева — уполномоченный ГКО.
«Черт возьми! — выругался про себя Шубов. — Еще одного командира прислали на нашу голову». Но не единым мускулом не выдав возмущения, неторопливо подошел к дивану и сел. Ждать пришлось порядочно. Шубов еле сдерживал себя, чтоб не уйти. И здесь, казалось ему, он был поставлен в унизительное положение. Он нервно сжимал и разжимал пальцы: «Черт меня дернул ехать — надо было позвонить, договориться. Совсем забыл, что война…»
Наконец дрогнула дверь, и взгляды ожидающих устремились к ней. Каждому хотелось увидеть грозного уполномоченного ГКО. Но из двери вышел весьма неприметный человек среднего роста и средних лет в поношенном штатском костюме. Подойдя к помощнику, спросил глухим голосом:
— Меня кто-нибудь проводит на завод?
Помощник вскочил и по-военному отчеканил:
— Так точно, товарищ Черепанов! У подъезда вас ждет с машиной заведующий промышленным отделом Юрезанцев.
— Благодарю вас! — негромко сказал Черепанов, взглянув на помощника голубыми глазами, и неторопливо вышел.
Помощник юркнул в кабинет.
«Ну, теперь меня», — подумал Шубов и приготовился встать.
— Товарищи с Украины! — объявил помощник, выходя из кабинета.
Поднялись сразу трое и скрылись за дверью.
Помощник извинительно взглянул на Шубова и развел руками, как бы говоря: «Что я могу поделать — война!..»
Шубов, скрипнув пружинами дивана, встал, прошелся и, взглянув на генералов у двери, опять сел.
Его вызвали только четвертым.
Шубов, войдя в просторный кабинет, увидел, что Сарычев что-то пишет, остановился. Но Сарычев тут же положил ручку, вышел из-за стола. Небольшого роста, смуглый, с вьющимися волосами, он встретил Шубова почти на середине кабинета и, пожимая руку, сказал:
— Извини, Семен Семенович, что заставил ждать. Неотложные дела с эвакуирующимися заводами. Прошу садиться.
По приветливому тону и доброжелательности Шубов понял, что Сарычев к нему не изменил отношение, и начал сразу о деле:
— Осложняется положение на тракторном, Семен Николаевич. Махов сегодня потребовал двести такелажников и двадцать тракторов. Будут перетаскивать станки… Скоро совсем перестанем делать тракторы.
— Знаю. Только вчера был у вас.
— Так как же быть? — озабоченно спросил Шубов.
— Делайте отдельные узлы, запчасти, детали.
— Ведь рушат такой завод.
— Не рушат, а перестраивают в танковый. И ты должен помогать всеми силами. Теперь главное — танки. Этому должно быть подчинено все!
Шубов шевельнулся на стуле и вмиг понял, что ему нужно резко изменить свое поведение. Не только понял, но тут же заставил себя перестроиться.
— Разве я не понимаю, Семен Николаевич. Ведь война! Но старая любовь, говорят, сильнее новой, — переходя на шутливый тон, заключил он. — Мы жили тракторами.
— Теперь надо полюбить танки, — не принимая шутливого тона, продолжал Сарычев. — Поезжай на завод и помогай Махову. — Шубов поднялся и протянул руку Сарычеву.
— Все, Семен Николаевич. Буду как проклятый создавать танковый завод…
Вернувшись на завод, он тут же выделил Махову двадцать тракторов и требуемых людей и приказал в кузнице готовить стальные листы для перетаскивания станков. Он надеялся, что Парышев, увидев такое рвение, изменит свое отношение и назначит его директором танкового завода.
Владимир Павлович Черепанов был ученым-металлургом и занимал высокий пост в Наркомате черной металлургии. До войны он почти пять лет прожил в Германии, работал на заводе Круппа, хорошо изучил процессы выплавки и проката качественных сталей, в том числе и броневой.
Именно это обстоятельство еще до войны сблизило его с танкостроителями. Как один из руководителей треста он участвовал в разных комиссиях по испытанию танков. Случалось ему бывать на танковых заводах, а на заводах бронекорпусов он был своим человеком.
Очевидно поэтому в конце августа он был вызван к Сталину, который его знал.
— Мы тут посоветовались, товарищ Черепанов, и решили послать вас уполномоченным ГКО на Урал, — сказал Сталин. — Надо наладить массовый выпуск бронекорпусов тяжелых танков.
— Когда ехать, товарищ Сталин? — спросил Черепанов, чувствуя, что вопрос о нем уже решен.
— Не ехать, а лететь! И лететь немедленно. Сегодня. Сейчас…
— Хорошо, товарищ Сталин. Я вылетаю немедленно, — поднялся Черепанов.
— Желаю успеха! — вдогонку сказал Сталин…
Черепанов вылетел в тот же день, не успев попрощаться с семьей, которая была на даче, и даже не получив мандата, так как никто в секретариате не решился без времени нести его на подпись к Сталину.
Прилетев в Зеленогорск, Черепанов вышел из самолета с набитым портфелем и пошел к остановке автобуса, надеясь поймать такси, чтоб добраться до города.
— Вы, случайно, не товарищ Черепанов? — остановил его белобрысый человек.
— А вы кто? Почему интересуетесь?
— Я из обкома партии, — он показал удостоверение. — Поручено встретить… Я с машиной.
— Спасибо! — сказал Черепанов, удивленный такой заботой.
— Заедем в гостиницу, для вас приготовлен номер. А оттуда прямо к товарищу Сарычеву. Он ждет…
— Спасибо! Поехали, — Черепанов зашагал рядом с встречающим…
Пробыв у Сарычева около часу, он вышел к машине и увидел того же белобрысого человека.
— На завод? — спросил Юрезанцев.
— Да, на завод…
Пропуск был уже заказан. Юрезанцев провел Черепанова на второй этаж, представил директору и, поклонившись, ушел.
Директор завода имени Куйбышева, Петр Афанасьевич Шумилов, несмотря на свою фамилию, был весьма тихим человеком. Худощавый, смуглый, с пышными, свисающими на лоб волосами, он смотрел из-под темных бровей голубовато-серыми грустными глазами, словно война уже успела нанести ему тяжелую рану.
— Я знаю о вашем назначении, товарищ Черепанов, — пожимая протянутую руку, негромко сказал директор. — Присаживайтесь. Рад познакомиться.
Черепанов за свои сорок с небольшим повидал много разных директоров. Все они были чем-то похожи друг на друга.
Несмотря на разные характеры, манеры, привычки, каждый из них сохранял в себе особенные черты хозяйственного руководителя большого размаха. По осанке, по обращению и манере говорить, наконец, по одежде и даже по походке Черепанов мог бы узнать директора среди сотни других людей.
Шумилов же своей простотой и скромностью больше напоминал провинциального учителя средней школы.
— Вы давно директорствуете, Петр Афанасьевич?
— Третий год всего. А до этого был начальником цеха.
— Вы, очевидно, информированы о цели моего приезда, Петр Афанасьевич?
— Да, меня известили.
— Тогда позвольте узнать, как обстоят дела с производством корпусов? Сколько вы свариваете в сутки?
— Мы ведь только получили такое задание, — смущенно заговорил Шумилов, — и еще не начинали…
— Как не начинали? — удивленно, с тревогой во взгляде, спросил Черепанов.
— Мы еще не получили ни одного листа броневой стали.
— А оборудование? — спросил, бледнея, Черепанов.
— Неделю назад привезли из Донбасса штамповочный пресс.
— И что же?
— Мы сразу начали делать под него фундамент. Он давно готов. Сохнет… Но у нас нет специалистов, которые бы могли смонтировать такой пресс. Наш завод другого профиля. Вот механическую обработку деталей и сварку корпусов мы сможем освоить.
— А башни? Как же башни?
— Сваривать и отливать сможем. У нас есть замечательные литейщики, — так же просто и спокойно продолжал Шумилов, словно речь шла об отливке утюгов. — Смущают лишь детали в танковой башне. Их надо штамповать… Без мощного пресса не обойтись…
— Да, скверно, — тяжко вздохнул Черепанов. — Я этого не ожидал. Ведь сюда вот-вот приедут североградские танкостроители. Спросят про корпуса. Как будем выходить из положения?
Тревога, охватившая Черепанова, передалась и Шумилову. Он, облизав сухие губы, заговорил слегка задрожавшим голосом.
— Я звонил на соседние заводы, но пока ничего не удалось… Послал также телеграмму в Наркомат, в трест, что брони не шлют…
— Что же ответили?
— Ответили, что принимают меры.
Черепанов в волнении тихонько постучал пальцами по столу:
— Придется лететь в Магнитку. Как вы смотрите?
Шумилов растерянно пожал плечами, как бы говоря: «Где мне об этом знать…»
— Давайте договоримся так, Петр Афанасьевич, — придвинулся к нему Черепанов. — Я сегодня же лечу в Магнитку, а вы едете в обком и просите помочь срочно найти монтажников для пресса. Ведь приезжают же заводы с людьми. Без этого мы не сдвинемся с мертвой точки.
— Согласен с вами полностью, товарищ Черепанов. Но очень прошу — заедемте в обком вместе. Вы своим авторитетом очень поможете делу.
— Машина есть?
— Есть, есть! Стоит у подъезда.
— Тогда едемте сейчас же.
Черепанов поднялся и торопливо пошел к двери.
Сарычев одобрил решение Черепанова лететь в Магнитку, хотя предупредил, что задание прокатывать броневую сталь там получено. «Если вы поторопите — будет хорошо, — сказал он, — однако лучше поезжайте поездом — самолета сегодня не будет».
Оставив Шумилова в обкоме, где ему обещали навести справки о монтажниках на эвакуированных заводах, Черепанов поехал на вокзал — до поезда оставалось меньше часа.
Купив билет в кассе брони, он вышел на перрон, забитый народом, и поспешно пошел к третьему вагону. Вдруг на него налетел, чуть не сбив с ног, человек с забинтованной головой, с чайником в руке.
— Извините! Не скажете ли, где кипятилка?
Черепанов хотел было выругаться, но, взглянув на колючее лицо с большим сизым носом, радостно воскликнул: