— А как с прокатом?
— Сказал, что из Донбасса привезли бронепрокатный стан. Просил поторопить на месте с монтажом. Днями прилетит сам.
— Видимо, до прокатки еще далеко, — вздохнул и как-то поежился Шумилов. — Вы не спешите обратно, Владимир Павлович. Добивайтесь быстрейшего налаживания проката. Здесь я управлюсь.
— За тем и еду, Петр Афанасьевич! Ну, будьте здоровы! Желаю успеха! — Он пожал руку директору и быстро зашагал к проходной.
Утром, выйдя из вагона, Черепанов остановился, задумался: «Черт возьми, я не могу даже вызвать машину. До сих пор не получил мандата. У меня нет и обыкновенной командировки, чтоб получить место в гостинице. Как же я буду требовать, чтоб быстрей прокатывали броневую сталь?..»
На площади Черепанов расспросил, как проехать к комбинату, и почти на ходу вскочил в трамвай. В дороге его тревожили те же мысли. «Даже если и пропустят меня на завод по старому служебному удостоверению, то как же я буду говорить с директором? На пальцах, что ли, доказывать ему, что я уполномоченный ГКО?.. Просить позвонить Сарычеву — тоже неловко. Да, попал я в положение…»
Однако наркоматовское удостоверение в бюро пропусков произвело впечатление. Ему выдали пропуск на пять дней во все цехи.
Черепанов сразу же пошел в заводоуправление, надеясь встретить кого-нибудь из наркомата и уже через них представиться новому руководству.
Поднимаясь по лестнице, он внимательно присматривался к проходившим, но знакомых не попадалось. На втором этаже вдруг кто-то потянул его за рукав:
— Не узнаете?
Черепанов взглянул на невысокого человека с рыжеватой бородкой, в очках.
— Сбитнев? Не может быть…
— Я, я, Володя. Здорово! Ты, взлетев высоко, уже перестаешь узнавать старых друзей. Наверное, забыл, как меня зовут?
— Ленька! Дружище! Да разве тебя забудешь? Здорово!
Они крепко обнялись.
— Давно ли ты здесь?
— Да уж лет шесть. После академии работал в Донбассе, а потом перевели сюда. А ты? Как же ты здесь оказался? В командировке?
— Назначен уполномоченным ГКО по танкам. А вы броню не даете… Вот и приехал ругаться.
— Узнаю старого студенческого комсорга, — усмехнулся Сбитнев. — В цехах был?
— Нет, иду к начальству. Но я так срочно вылетел, что даже мандата не успел получить.
— Что за беда. Тебя же все знают.
— У вас же новое руководство…
— Не с неба же оно свалилось. Все металлурги… Проводить тебя, что ли? Представить?
— А ты куда идешь?
— В блюминговый. Хочешь взглянуть? Там кое-что новое.
— Пойдем, пойдем, интересно…
Они спустились на первый этаж, прошли длинный коридор. Сбитнев отпер дверь своим ключом, и они оказались в большом громыхающем цеху.
Миновав несколько пролетов, вошли в пышущий жаром корпус. Сбитнев потащил Черепанова по железной лестнице. Там подвел к перилам и, повернув за плечо, сказал:
— Теперь смотри!
Черепанов увидел, как навстречу ему из огромной машины, из ее черного зева выползали и катились по валкам длинные, широкие, раскаленные добела листы стали.
Опытным глазом Черепанов сразу определил — начали прокат. На лице его появилась радостная улыбка.
— Неужели катаете броневую? — спросил он.
— Ее! — весело подмигнул Сбитнев. — Ее, голубушку.
— Подожди, да уж не разыгрываешь ли ты меня, Леонид? — вдруг посуровев, спросил Черепанов. — Когда же успели смонтировать бронепрокатный? Разве вы давно получили стан?
— Присмотрись, Володя! Неужели не видишь — катаем на блюминге.
— Черт возьми! Это невиданная дерзость! Никто в мире не пробовал катать броневую на блюминге.
— А мы попробовали и освоили новый метод. Да еще как катаем!
Черепанов отер платком как-то сразу вспотевший лоб и стал всматриваться в громоздкую машину, стоящую посреди цеха на двух толстых лапах, напоминающую какого-то доисторического страшного молоха, который с тяжким грохотом выплевывал из своего зева огнедышащие листы.
«Конечно, это блюминг. Как же я не узнал его сразу?» — подумал он и взял Сбитнева под руку.
— Как же вы отважились, Леонид? Ведь могли загубить блюминг? А?
— Знали, что в случае неудачи, нас ждет тюрьма. А что оставалось делать? Ведь бронепрокатный стан только привезли. Месяца два-три уйдет на монтаж. А фронт ждет танки. Как бы ты поступил?
Черепанов снова взглянул на проплывающие мимо толстые, массивные, дышащие жаром листы, и уже более спокойно спросил:
— Сделали усовершенствования?
— Поставили гладкие валки, и, пожалуй, больше ничего.
«Хитрит, — подумал Черепанов. — Не хочет открывать тайну. Ладно, сделаю вид, что поверил». Он опять взял Сбитнева под руку.
— Скажи, Леонид, только как на духу: качество брони проверяли?
— А как же. Я сам был на испытаниях. Стреляли бронебойными с разных расстояний.
— И как?
— Комиссия дала высокую оценку.
— Ну и изумил ты меня сегодня, Леонид. Пойдем, посидим в холодке.
Они вышли во двор, сели под липами. Черепанов достал коробку папирос.
— Закуривай, дружище.
— О, довоенные, спасибо!
Молча курили, посматривая друг на друга, стараясь отрешиться от дел и вспомнить хоть и трудные, но счастливые годы юности.
— Ишь ты, каким бородачом стал. Наверное, детишек полная квартира?
— Трое растут, — не без гордости сказал Сбитнев, поглаживая бородку, — а у тебя?
— Сын и дочка. Уже большие.
— Отстаешь, Володя. Отстаешь, — усмехнулся Сбитнев, — зато вон куда поднялся! Скоро наркомом будешь!
— Наркомом не наркомом, а дело поручили ответственное. А ты, Леонид, кем же работаешь?
— Да тут в цехе, сменным инженером, — потупившись, сказал Сбитнев.
— Ну, заводище у вас! — восхищенно поглядывал на корпуса Черепанов.
— Вот с нас и требуют, как с богатого дяди. И то дай, и это подай! Только успевай поворачиваться.
— Леонид Иванович! Леонид Иванович! — выбежала на аллейку девушка в пестрой косынке. — Вас срочно к телефону — вызывает парком.
— Сейчас иду! — крикнул Сбитнев и, кинув папироску в урну, подмигнул Черепанову: — Ты посиди тут, Володя, я скоро вернусь.
Черепанов, погрозив ему пальцем, поднялся и тоже пошел в заводоуправление.
Смуглая, стройная, похожая на цыганку, с карими, живыми глазами и темными, чуть вьющимися волосами, Зинаида Клейменова нравилась многим. Когда она впервые появилась в технической библиотеке, туда зачастили молодые специалисты. Брали книги, которые им совершенно не были нужны, пытались завести разговор, познакомиться поближе. Зинаида вышла замуж, и читателей в библиотеке стало меньше. На это обратила внимание даже заведующая. Но после, когда мужа Зинаиды Николая призвали в армию, опять появились читатели. То приглашали ее в кино, то покататься на лыжах.
Зинаиде льстило это ухаживание, но она держалась строго, как исстари было заведено у них в семье. Да и мысли ее были там, на границе, где служил Николай.
Вспыхнула война, и многие из ее поклонников ушли на фронт, и библиотека совсем опустела. Изредка заглядывали за справочной литературой солидные, занятые инженеры и тут же уходили.
Зинаида целые дни проводила в грустных раздумьях, в тоске. «Хоть бы какая-нибудь весточка от Николая. Хоть бы одно слово… Ведь и Ольга, и Татьяна наконец получили известия от своих. Почему же мне так не везет…»
В Зеленогорске несколько школ оборудовали под госпитали и привезли раненых, и Зинаида вместе с девушками из центральной библиотеки организовала для них библиотечки-передвижки. Иногда она читала раненым воинам веселые рассказы Чехова и О’Генри, искала фронтовиков, которые в первые дни войны были под Брестом. Хотелось хоть что-нибудь узнать о Николае или его части. Но таких не находилось… И когда Татьяна поручила ей подобрать газеты для отца, Зинаида с радостью взялась за это дело.
Ей удалось найти в газетных подшивках несколько статей и даже брошюрку: «Как создавали блюминг».
Аккуратно вынув из подшивок газеты со статьями, она положила их в большой конверт вместе с брошюрой и, отпросившись у заведующей, приехала домой пораньше.
— Это именно то, что нам нужно, милая Зинуша, — воскликнула Татьяна, взглянув на газеты. — Ты и представить не можешь, какую помощь оказываешь заводу.
— Да, может, в этих газетах и нет ничего такого?
— Есть, есть!.. А вон, кажется, и Гаврила Никонович идет! Зови его скорей.
Зинаида бросилась навстречу отцу, но тот, выслушав ее, усмехнулся в усы.
— Раз газеты привезла — они никуда не денутся. Вот помоюсь, переоденусь, тогда и почитаем.
Татьяна и Зинаида нетерпеливо ждали его на террасе.
— Погоди, мать, не до еды! — послышался глуховатый бас, и Гаврила Никонович вышел на террасу.
Зинаида тут же принялась читать вслух, иногда останавливаясь на непонятных словах, которые поясняла Татьяна.
— Ну, башковит у вас народ на заводе! — ласково поглядывая на Татьяну, басил Гаврила Никонович. — Ловко они удумали — в яме отливать. А ведь литейка-то, поди, похуже нашей была?
— Не знаю, но наш завод очень старый. Хотя его и реконструировали, но все же с новыми не сравнится. А вот мастера у нас замечательные.
— Что говорить, раз такую штуку удумали. Молодцы! Я так смекаю, дочка, что нам свою работу по их модели надо строить. Вот только не пишут, как охлаждали отливки. Ведь экие махины должны долго остывать. А литейщиков тоже, должно, подгоняли.
— Пишут, что к Первому мая брали обязательство.
— Вот, вот! Может, студили холодным воздухом?
— Этого я не знаю, Гаврила Никонович, — озабоченно сказала Татьяна. — Но думаю, что искусственное охлаждение могло повлиять на качество отливки. Его вряд ли применяли. Трудно было добиться при холодной струе равномерного остывания.
— Вот и я опасаюсь этого. А все же в яме-то будет похолодней, чем наверху?
— Конечно, Гаврила Никонович. Вы же сами, очевидно, отливки из качественной стали остужаете в колодцах?
— А как же? Как же… Обязательно. Стало быть, и в этом отношении в яме отливать выгодней?