— Надо испытать на пробу несколько моторов, — сказал Ухов.
— Они в грязи и ржавчине. Их нужно неделю отмачивать в керосине, — вмешался Копнов.
— Набросай, Леонид Васильевич, чертежик большой ванны и дай сварщикам. Пусть сварят, из стальных листов, прямо в ремонтном. Там место есть.
— Хорошо, я займусь…
— А ты, Валентин, — обратился он к Копнову, — сейчас же беги к главному Приднепровского завода. Найдите инженеров, знающих авиационные моторы. Тащи этих инженеров прямо ко мне.
— Хорошо, бегу! — крикнул Копнов и быстро исчез…
На пути в заводоуправление Махова перехватил военпред Чижов. Он был в новой шинели из «генеральского» сукна, в полковничьей папахе.
— Сергей Тихонович, а я вас ищу по всему заводу. Думал, что сумею поговорить на танкодроме, но прозевал… А дело у меня, не терпящее отлагательств.
— Пойдемте ко мне, — пригласил Махов.
В приемной сидели люди из отделов и два начальника цеха.
— Прошу подождать, товарищи. Я скоро освобожусь, — сказал Махов и, пропустив военпреда в кабинет, плотно притворил дверь.
— Я еще раз поздравляю вас, Сергей Тихонович, с первым танком! — начал Чижов воодушевленно, присаживаясь к столу. — Он оставляет сильное впечатление.
— Спасибо! Но пока только один!
— Вот, вот… Я как раз об этом. Фронт ждет от вас…
— Знаю, товарищ Чижов, — прервал Махов. — Знаю, что ждут от нас сотни боевых машин. А что делать? Сегодня прислали старые, списанные с самолетов, авиационные моторы. Вместо того чтоб ставить на танки, их, очевидно, придется ремонтировать. А с орудийными башнями и того хуже. Да и обрабатывать их не на чем. Нет ни одного расточного станка. Кое-как приспособили карусельный, но еще не знаем, как он потянет. С режущим инструментом совсем зарез… Послал людей в Златоуст, а что достанут — не знаю. А пушки? Прислали всего семь танковых пушек. Одну поставили, и только шесть в запасе…
— Я был в цехах, все знаю, — сказал Чижов, закуривая и угощая Махова.
— Хорошо. Что же скажете? — спросил Махов, кивком благодаря за папироску.
— Я слышал, что вы задумали создавать танковую колонну?
— Да, был такой замысел у Васина, но его срочно направили в Нижний Усул.
— Он хотел послать на фронт сразу эшелон танков. Отрапортовать! Нашуметь! Получить награды. Неплохо задумано! А когда бы там получили эти танки? А? Как вы думаете? Очевидно, когда бы немцы уже прорвались в столицу… — Он сдвинул темные, аккуратно постриженные брови, придвинулся ближе. — Уже сейчас идут кровопролитные бои на подступах к Москве. Сейчас важен каждый тяжелый танк. Именно сейчас, а не потом. Иногда даже одна такая грозная машина может остановить прорвавшегося врага. Надо оставить мысль о танковой колонне, а посылать на фронт по одной, по две машины, по мере их готовности. Я считаю преступлением держать на заводе готовые танки.
Махов с нескрываемым удивлением посмотрел на молодое, упитанное лицо военпреда и подумал: «Ты, голубчик, сам был бы не прочь отрапортовать и получить лишнюю регалию. Ведь я знаю, что от тебя исходит понравившаяся Васину мысль о танковой колонне. Должно быть, тебе нагнали холоду из Москвы, потому ты и запел по-другому… Однако что бы там ни было, а танки надо отправлять сразу».
Подумав так, Махов, словно бы еще не утвердившись в этом решении, переспросил:
— По одному, говорите, отправлять?
— Да. Это важно. Даже необходимо… Более того — это требование командования.
«Васин, конечно, будет недоволен, что сорвется «парад», ну да черт с ним», — подумал Махов и решительно сказал:
— Первый танк принимайте и отправляйте сегодня!
— Хорошо, отправлю. А второй?
Махов взглянул сердито:
— Второго не будет! Получите сразу шесть, на которые есть пушки. Они будут готовы через два-три дня. Будем работать по две смены, но дадим.
— Какая от меня нужна помощь?
— Еще бы один стройбатальон для третьей кузницы.
— Постараюсь! — поднялся Чижов.
_ И — пушки! Обязательно — пушки. Нажимайте, где только возможно, но пушки должны быть! Без них же мы не сдвинемся с места.
— Ясно, приму меры. Сейчас же буду звонить по ВЧ, — козырнул Чижов и вышел из кабинета.
В конце октября враг был остановлен под Тулой (на юге), около Калинина (на севере) и на рубеже Волоколамск — Можайск (на западе). На некоторых участках фронта немцы были от Москвы в семидесяти — восьмидесяти километрах.
Спешно перегруппировывая свои войска, они готовились к последнему, решительному броску. Главное преимущество немцев было по-прежнему в танках.
В районе Волоколамска стояли две танковые дивизии врага, в которых было до четырехсот средних танков. В наших частях, противостоящих им, было всего сто пятьдесят легких танков. Против Тридцатой армии около Калинина немцы сосредоточили более трехсот танков, а в нашей Тридцатой армии было всего пятьдесят шесть легких танков с малокалиберными пушками. В Десятой армии Голикова, прикрывавшей Рязань и Ряжск, вообще не было ни одного танка…
Новые танковые части, оснащенные «тридцатьчетверками», только подходили к Москве. А тяжелые танки КВ в войсках исчислялись единицами. Вот каково было положение на фронте в те дни, когда в Зеленогорске начали собирать первые тяжелые танки…
Как-то после работы парторг ЦК Костин собрал коммунистов отделов, главного конструктора, главного технолога, главного металлурга, главного механика и, рассказав им о сражении под Москвой, призвал инженеров и техников встать к станкам на помощь рабочим.
Тут же было принято решение: инженеров-коммунистов, умеющих работать на станках и знающих слесарное дело, — считать мобилизованными, на сборку танков. Сборка танков стала вестись круглосуточно, без перерыва на обед… Еду приносили прямо в цех. Ели по очереди, подменяя друг друга…
Вечером, когда Егор со своей бригадой заканчивал смену, к нему подошел мастер Никонов с пятнами железной пыли на лице, с перепачканными копотью руками:
— Егор, дело-то какое! А?.. Приходил парторг ЦК Костин. Сказал, что танк надо собрать за ночь. Инженеры из отделов стали к станкам. Просил отработать нынче вторую смену.
Мастер не знал, что именно сейчас Егору нужно было собраться с душевными и физическими силами и хоть немного походить на себя прежнего. Мастер не знал, да и не мог знать, что Егора угнетало, мучило и даже бесило собственное бессилие. «Хоть бы неделю, хоть бы три дня дали мне отдыха», — только перед этим думал Егор. И вдруг его просят отработать вторую смену…
— Вторую смену? — переспросил он мастера, и у него как-то вдруг перехватило дыхание.
— Я сам буду работать с вами всю ночь, — ослабевшим, глухим голосом сказал мастер.
Егор взглянул на его заросшее, бледное лицо с ввалившимися, добрыми глазами, и ему стало жаль мастера, сколько раз выручавшего его в Северограде. «Раз Нилыч останется на ночь, разве я могу отказаться?» — думал он, ероша волосы…
— Ну, что ты, Егор?
— Чего опрашивать, Илья Нилыч! Раз надо — значит, надо! Я сейчас скажу ребятам. Только пусть нам поесть принесут…
— Это обещали. Я скажу…
В жестяных мисках, отштампованных здесь же на заводе, принесли суп и кашу с мясом; ели по очереди, чтоб не прерывать работу. Егор сел перекусить последним и, держа миску на коленях, никак не мог начать. «Черт, даже кусок в горло не лезет. Все думаю о Татьяне. Она и виду не подает, а чувствую, что переживает. Старается успокаивать меня, а у самой слезы в глазах. Боится, как бы я не остался калекой… Ведь она и полюбила-то меня за молодость, за силу, за лихость. Я же ее на руках носил, как перышко. Ждала, плакала. И вдруг дождалась совсем доходягу, который еле ноги таскает. Хоть бы на недельку отпустили. Да нет, разве до этого теперь?..»
Егор облизал ложку и, видя, что некоторые еще сидят, поднялся, крикнул:
— По местам, ребята! — И сам взялся за работу.
Утром танк был готов. Егора опять позвали выводить его во двор. Он так устал, что еле забрался в люк. Все тело ломило, и глаза слипались.
Только выведя танк из цеха и вдохнув свежего воздуха, он немного взбодрился и вылез из танка. К нему подбежал один из рабочих.
— Егор, иди скорей в цех, с мастером плохо. Мастер Никонов сидел на перевернутом траке, вытянув ноги и опустив голову на грудь.
— Нилыч, что с тобой? Нилыч!
— Совсем обессилел, Егор. Голова кругом… и все, что вижу, — плывет…
— Надо в больницу его, дошел человек, — сказал кто-то рядом.
— Нет, Егор. Не давай меня в больницу, помру там. Лучше отведи домой. Я тут недалеко.
— Ладно, держись за меня, — сказал Егор и, приподняв мастера, положил его руку к себе на шею.
— Айда потихоньку! — сказал мастер.
Покачиваясь, они вышли из цеха, сели на ящики, отдышались.
— Может, машину попросить? — спросил Егор.
— Еще в больницу отправят. Пойдем, как-нибудь доплетемся.
Егор, взобравшись с Никоновым на второй этаж, нащупал у него в кармане ключ и открыл дверь квартиры. В коридоре худенькая, глазастая девушка расчесывала короткие волосы перед зеркалом.
— Здравствуйте! — сказал Егор, тяжело вздохнув.
— Ой, папа! — вскрикнула девушка и бросилась к двери. — Что с ним?
— Ничего, дочка, ничего. Просто я устал.
— Сюда, сюда, ведите его, вот наша комната.
Егор ввел мастера в маленькую комнатку, где с трудом умещались две кровати, стол, обшарпанный комод и три табуретки. Помог ему раздеться, уложил на кровать.
— Вот спасибо. Теперь отойду, — сказал Никонов.
— Ему бы чайку горячего.
— Да, да, как раз чайник вскипел, — спохватилась девушка. — Я сейчас.
Она выбежала из комнаты и вернулась с чайником. Налила чашку чая, отрезала ломтик хлеба, положила на него кусочек сахару, присела к отцу на кровать:
— Давай, папа, я тебя попою.
— Не, я сам… — Никонов приподнялся на локте, сунул в рот сахар, выпил несколько глотков.
— Спасибо! Теперь совсем хорошо. Буду спать.