Парышев, посмотрев, вздохнул и следом за Васиным и Маховым вошел в приоткрытую дверь ремонтного цеха.
Там стояло до десятка таких же искореженных КВ, а в проходе столпились рабочие и мастера.
Увидев начальство, рабочие расступились, и Махов увидел на полу женщину в сапогах, в бушлате, повязанную шерстяным платком, около которой копошилась медсестра.
— Что с ней? — спросил Махов знакомого мастера.
— Она из бригады мойщиц. Влезла в танк, стала убираться. Смыла запекшуюся кровь и вдруг увидела оторванную, почерневшую руку. Ей стало плохо. Еле вытащили из танка…
Понюхав нашатырного спирта, женщина пришла в себя.
— Ой, увольте меня с этой проклятущей работы. Не могу я больше смотреть на кровь. У меня два сына воюют.
— Переведите на другую работу, — негромко сказал Парышев и пошел из цеха, спрашивая Махова, как он думает организовать ремонт танков. Васин, прислушиваясь, шел рядом.
Придя в заводоуправление, Парышев велел запереть дверь и долго обсуждал с Васиным и Маховым положение на заводе…
Когда устроили перерыв, чтоб перекусить, Васин впустил помощника, который ему что-то сказал на ухо и передал записку.
— Что случилось? — спросил Парышев.
— Доложили, что в термическом цехе умер один из лучших рабочих из сборочного цеха с участка мастера Никонова — Иван Андреевич Рыкачев.
— Североградец? — переспросил Парышев.
— Да. Был дважды награжден. Семейный.
— Похороните, как героя, со всеми почестями. Чтоб был оркестр и гражданская панихида. Семье выдать единовременное пособие и позаботиться, чтоб она не знала нужды.
Глава пятнадцатая
Когда была объявлена эвакуация Ленинского завода, многие рабочие, несмотря на бомбежки и начинавшийся голод, решительно отказывались ехать на Урал. «Мы будем продолжать делать танки и оружие. Мы будем сражаться за свой город, за свой родной завод, пока хватит сил. А если придется умереть — умрем здесь, вместе с другими, защищая свой дом. На миру, говорят, и смерть красна!..»
Васин не ожидал такого оборота дела. Он позвал секретаря парткома Костина:
— Ты знаешь, что творится в цехах? Многие не хотят эвакуироваться.
— Да, знаю. Если б было можно — я бы тоже остался в Северограде.
— Да ведь там же они будут в безопасности, черт возьми! А здесь — либо погибнут под бомбами, либо подохнут с голоду.
— Ты, Александр Борисович, на заводе без году неделя, — вскипел Костин, — а они родились и выросли тут! Мальчишками пошли в цеха. Их отцы и деды работали на этом заводе. Это их родной дом. Так как же его оставить, бросить, отдать на поругание фашистам?
Васин задумался, прошелся по кабинету:
— Черт знает что получается. Можем сорвать задание ГКО… Собери митинг, — я объясню им задачу.
— Хорошо. Соберу. Но учти, что завод живет революционными традициями. Еще работают старики, которые отстаивали Советскую власть на фронтах гражданской войны. Им не просто покинуть Североград и оставить родной завод.
— Учту. Собирай! — крикнул Васин…
Увидев огромную толпу изнуренных голодом и работой, но несломленных духом, ожесточенных людей, Васин на мгновенье растерялся, не зная, с чего начать, чтоб слова дошли до сердца. И вдруг вспомнил то, что говорил Костин.
— Товарищи рабочие-ленинцы! Я понимаю вас. Завод — ваш дом, и оставлять его тяжело. Но ведь мы оставляем только полуразрушенные стены. А сердце завода — увозим с собой! Там, на Урале, мы возродим свой Ленинский завод и снова начнем делать танки. Он так и будет называться: «Ленинский завод на Урале». А когда разобьем фашистов, организованно вернемся в Североград. Вот все, что я хотел вам сказать. А теперь вы скажете мне: согласны ли выполнить, боевое задание ГКО — перебазировать Ленинский завод на Урал и делать там танки?
Васин умолк, ожидая шумного протеста и уже приготовив фразу, которая должна была их переубедить… Вдруг зал загудел:
— Со-глас-ны! Поедем! — раздались слабые, но решительные голоса. — Пусть только завод назовут «Ленинским»…
Перед тем, как Васину разрешено было из Нижнего Усула вернуться в Зеленогорск, его вызвали в Москву, лично к Сталину. В комнате за приемной ждал его Парышев.
— Нас вызывает товарищ Сталин для очень серьезного разговора, — сказал он, поздоровавшись. — Под Москвой идет жестокое сражение. Срочно нужны тяжелые танки, и как можно больше.
— Я понимаю, — сказал Васин. — Ленинцы сделают невозможное… Но рабочие просили меня добиться распоряжения именовать Зеленогорский тракторный — «Ленинским заводом на Урале». Они хотят и на Урале чувствовать себя и называться ленинцами. Это придаст им сил. Я прошу вас, Алексей Петрович, сказать об этом товарищу Сталину.
Парышев знал, что СГЧТЗ до войны назывался «Зеленогорский тракторным заводом имени Сталина»: «Просить Сталина снять свое имя с названия завода?» — подумал Парышев и вздрогнул от этой мысли.
— Пожалуй, вам самому, Александр Борисович, как директору, удобней об этом спросить, если окажется подходящий момент, — сказал он. — К вам товарищ Сталин весьма расположен.
Васин, крякнув, промолчал…
В это время в дверь заглянул Жданов:
— А, вы уже пришли? Здравствуйте!
Он обоим пожал руки и спросил:
— Ну, как на Урале? Налаживаете производство танков?
— Налаживаем, Андрей Александрович. В нижнем Усуле теперь — порядок, — быстро заговорил Васин, — на Ленинском организуем поток, но наш завод пока не имеет имени.
— Разве вы его не называете, как прежде, «Ленинским заводом»?
— Называем, но пока неофициально. Мы же на тракторном…
— Хорошо. Я поговорю с товарищем Сталиным, — сказал Жданов и прошел в кабинет. Скоро туда позвали Парышева и Васина.
Сталин, в военном кителе, сидел за своим столом, читая какую-то бумагу. Жданов сидел по другую сторону стола.
Услышав вошедших, Сталин приподнял голову и, не отвечая на приветствие, кивком указал на кожаные стулья:
— Садитесь, товарищи. Прошу кратко доложить, как с производством танков на Урале? — При этом его тяжелый взгляд остановился на Васине, на его молодом, энергичном лице.
Васин встал и заговорил четко, по-военному:
— В Нижнем Усуле, товарищ Сталин, удалось поднять народ. Работа ведется днем и ночью. Отменены выходные и все праздники.
— Начали делать танки? — прервал его Сталин.
— Да, начали делать «тридцатьчетверки», — не моргнув глазом, выпалил Васин.
— Сколько собираете в сутки?
— Пока еще не собрали ни одной машины, но скоро начнем собирать десятками. Производство ставится на поток, на конвейер.
— Вы подтверждаете это, товарищ Парышев? — спросил строго Сталин.
— Да. В Усуле организуется поточное производство.
— Летите туда немедленно и организуйте поток как можно быстрее. Будет нужна помощь — звоните мне в любое время суток.
— Слушаю, товарищ Сталин!
— А вы, Васин, летите к себе в Зеленогорск и заставьте коллектив работать по-боевому. Вам даются широкие полномочия. Запомните: каждый день фронт под Москвой должен получать тяжелые танки. Добейтесь этого любой ценой. Если не будет танков — вы сами пойдете воевать простым солдатом? Ясно?
— Ясно, товарищ Сталин. Танки будут! — воскликнул Васин.
— Хорошо, желаю вам успехов.
Парышев и Васин поднялись.
— Минутку! — остановил Жданов. — К вам есть просьба, Иосиф Виссарионович, от рабочих Ленинского завода.
— Какая просьба?
— Коллектив Ленинского завода просит сохранить и на Урале за ними имя товарища Ленина. Как быть?
— Называйте его, как и раньше, «Ленинский завод». Я думаю, что это заставит коллектив танкостроителей сохранять боевые и трудовые традиции ленинцев. Воодушевит его на новые подвиги.
— Безусловно! — подтвердил Жданов…
Васин вышел сияющий. «Очевидно, Сталин забыл, — думал он, — что тракторный носил его имя».
Парышев думал другое: «Верховный не мог забыть, что Зеленогорский тракторный назывался его именем. Но он поступил мудро, назвав танковый «Ленинским заводом»…
Парышев с Васиным расстались в Кремле. Парышев должен был еще заглянуть к Молотову, поэтому даже не успел сказать Васину, что он был в Зеленогорске и утвердил проект постройки фундамента под большой молот. Да ему и не хотелось говорить на ходу. Он знал, что увидит Васина скоро, так как наркомат переводился в Зеленогорск…
Васин, воодушевленный разговором со Сталиным, обещавшим ему «широкие полномочия», прилетев в Зеленогорск, сразу же прошел по цехам и, собрав начальников, принялся «подкручивать гайки»…
Семья Клейменовых жила интересами и жизнью танкового завода; и то, что происходило на заводе, нередко обсуждалось за ужином, когда все работающие и домочадцы собирались за большим столом. Как-то Максим, жадно впитывавший все заводские новости, спросил Гаврилу Никоновича:
— Верно ли, отец, что Васин погнал под конвоем на карьер, чуть ли не босого, начальника третьей литейки?
— Да, был такой случай, — помрачнев, сказал Гаврила Никонович. — И пригрозил, что если не обеспечит формовочной землей литейные — передаст в трибунал.
— А Зинка говорила, — продолжал Максим, — что у них в цехе Васин бегал с пистолетом в руках, грозил рабочим и будто бы двух начальников участков отправил на фронт в штрафную роту.
— Так и меня он же спровадил на фронт в Северограде, — сказал Егор.
— Это за что же? — спросил, перестав есть, отец.
— А что план не выполняла бригада. У нас в ту пору половину людей мобилизовали. Орать начал, ну я ему и ответил по-рабочему.
— Я так и подумала, Егор, что ты из-за своей горячности попал на фронт, — сказала Татьяна.
— Я еще мягко обошелся, — усмехнулся Егор. — Другой бы на моем месте не так отбрил.
— Свернет он себе шею на таком руководстве, — заметил Максим.
— И я так думаю, — поддакнул Егор. — Чай, при Советской власти живем.
— Не то говорите, ребята, — по-отцовски глянул на них Гаврила Никонович. — Теперь такое время, что иначе нельзя. Иначе — слушать не станут. Вон на фронте за невыполнение приказа — расстрел! А у нас — тот же фронт, только трудовой… Ведь с него тоже небось взыскивают. Говорят, сам Сталин звонит.