— Пойдем в фойе, Егор. Мне хочется пройтись.
Егор, поднявшись, повернулся к двери. В этот миг Колесников слегка кивнул Татьяне, как бы говоря: «О, как бы я хотел быть в эту минуту с вами…» Татьяна, уловив и поняв этот взгляд, отвела глаза и тоже поднялась.
Вдруг прозвенел звонок и погас большой свет. Все сели на места. Спектакль возобновился и продолжался без антрактов. Зрители сидели недвижно, жадно ловя каждое слово… Но когда Кутузов закричал старческим голосом: «Да нет же! Будут и они жрать лошадиное мясо!» — зал, дрогнув, зарокотал, загудел от яростных аплодисментов и криков восторга…
Глава семнадцатая
За обедом в столовой ИТР к Максиму подсел длиннолицый, смуглый человек с большими черными глазами.
— Здравствуй, Максим! Подвинься немножко. Как поживаешь?
— Ничего… Спасибо.
Ответ не удовлетворил подсевшего; он почувствовал, что Максим не хочет говорить откровенно. А он кое-что знал о делах в группе Шахурина.
Большие черные глаза смотрели на Максима в упор, словно хотели увидеть, что происходит в его душе.
— А я слышал, что твое предложение отклонили?
— Не отклонили, а затерли…
«Не хочет рассказывать. А ведь несколько лет работали вместе… Может быть, я подошел не вовремя?» — подумал он и ближе подвинулся к Максиму:
— Ты что, Максим, перестал считать меня другом? Поверь, что твоя неудача и меня полоснула по сердцу. Мне тоже не особенно доверяют североградцы…
— Я же предложил совершенно новую коробку, вместо четырех — восемь передач.
— Слышал… На чем же остановились?
— Решили сделать массивные шестерни с более длинными зубьями.
— Это тоже повлечет за собой переделку всей коробки и трансмиссий.
— Да, очевидно… Зато меньше риска.
— Главное тут, мне кажется, в том, что эти переделки проще — их сделают быстро. Время теперь решает…
— Возможно… — сказал Максим, хотя сердце щемило от обиды. — А ты как поживаешь, Куинджи?
— В трудах… — дожевывая кусок солонины из супа, сказал сосед.
Куинджи был лет на семь старше Максима и еще до войны, внеся ценные усовершенствования в конструкцию тягача, получил назначение начальником группы. Среди товарищей ему дали почетное прозвище «Древний грек».
Его далекие предки действительно были древними греками, а сам он был из Сухуми. Получив назначение на завод, когда осваивали первый трактор, он — темпераментный южанин — поначалу чувствовал себя неуютно, но постепенно притерпелся к холодам и привязался душой к суровым, но добрым уральцам. К Максиму он питал особую симпатию. Максим перед войной работал в его группе, успешно выполнял все поручения и был неизменным напарником по рыбалке.
Когда Максим после ранения вернулся на завод, Куинджи был в командировке. Они увиделись лишь недавно. Куинджи был немного обижен, что Максим не дождался его, а пошел в группу Шахурина. Узнав о неудаче Максима, он проникся к нему сочувствием и сейчас подсел, чтоб восстановить старую дружбу.
Прожевав крепкими зубами солонину, он ласково подмигнул.
— Ты зря приуныл, Максим. Плюнь на эту коробку и переходи к нам, к башенникам. Опять будем работать вместе.
— Слышал, ты назначен заместителем начальника группы? — спросил Максим.
— Да, потому и зову тебя.
— Проектируете литую башню?
— Не проектируем, а кое-что доделываем. Она была создана еще в Северограде, но не успели пустить в производство.
— А как же со старой, сварной? Ведь ее заклинивают снаряды…
— Уже не заклинивают, на нее надели браслет.
— Какой браслет?
— Из легированной стали. Закаливаем и укрепляем на корпусе.
— И как? Обстреливали?
— Да. Даже из немецких танков. У них пушки с высокой начальной скоростью. Держит надежно.
— Ты предложил?
— Не только я… Об этом многие думали.
— Ты — голова, Куинджи, — усмехнулся Максим. — Недаром твой дядя был знаменитым художником.
— И совсем не дядя и даже не дед, — улыбнулся Куинджи.
— Брось скрывать. Об этом весь завод знает.
— Завод, может быть, и знает, а мне ничего не известно.
— Ладно, ладно… Не первый год запираешься. Но я все равно рад твоему предложению, Петр, и готов сотрудничать снова. У меня даже есть кое-какие предложения по башне. Ты ведь не будешь затирать? — с полуулыбкой спросил Максим.
— Что, что… а этого ты от меня не дождешься! — в том же тоне, обнажив крепкие желтоватые зубы, ответил Куинджи.
— А как с переходом к вам? Это же сопряжено с трудностями… Подумают, что я испугался.
— Я поговорю с Уховым. Скажу, что вместе работали, привыкли друг к другу. Оформим переводом в нашу группу. Так делают.
— Спасибо, Петр. А когда?
— Если даешь согласие — откладывать не будем.
Максим поднялся и протянул Куинджи руку.
В середине января, когда были освобождены Малоярославец, Боровск, Медынь, Можайск и наступление победно развивалось, «Ленинский завод на Урале» задышал всеми своими трубами.
Предварительная работа строителей, монтажников, такелажников, технологов, литейщиков, кузнецов, станочников наконец начала давать свои плоды. Завод стал работать, как хорошо отлаженная машина. Дизельщики освоили массовое производство моторов, строительство тяжелых танков было поставлено на поток.
В одно из воскресений, когда был «законный» выходной, впервые за много месяцев напряженного, изнурительного труда и жизни на казарменном положении, Махов собрался поохотиться. Еще с вечера сговорился с местным охотником Потапычем, работавшим кладовщиком в цеху, и с шофером. Придя домой, стал чистить оружие, заряжать патроны и просидел до полуночи. А утром, еще затемно, его разбудила жена. Попив чаю и уложив в сумку провизию и бутылку водки, что Потапыч просил «для сугреву», Махов вышел из дому. Шофер Вася — крепкий, конопатый парень и Потапыч — краснолицый бородач дожидались в «виллисе».
— А что собаку не взял, Потапыч? — спросил Махов, здороваясь.
— Чай, за козлами едем, их тут тьма тьмущая.
— А куда держать? — спросил шофер.
— Дуй, Вася, в Предгорье, в сторону Аргояша, — сказал Потапыч, усаживаясь поплотней и кладя на колено двустволку. Махов, с карабином, сел рядом с шофером.
Морозы в этом году ударили рано, а снегу выпало немного. Дорога была хорошо укатана, и ехали быстро. Только миновали первое большое селение за городом, как из кустарника через дорогу махнул большой серый козел. Махову стрелять было неловко.
— Стой! Стой! — закричал он шоферу. Тот затормозил всеми колесами. «Виллис» проехал метров семь юзом и встал. Махов выскочил, вскинул карабин, но козел уже скрылся в лесу.
— Эх, черт, зазевался я, — вздохнул с огорчением Махов. — Если б пораньше увидел — мог бы в окно выстрелить.
— Не горюй, Сергей Тихонович, ишо настреляешься сегодня, — успокоил Потапыч. — К горам подъедем — глаза разбегутся…
Махов, мысленно ругая себя, сел в машину.
Вдали показались пологие увалы с серым подлеском и редкими соснами. Потапыч стал всматриваться. Прошло минут десять — пятнадцать, и вдруг он тронул за плечо шофера:
— Останови, Василий.
— Вон, гляди, Сергей Тихонович, четыре козла стоят.
— Где? Не вижу.
— А эвон, на бугорке. По пузо в сухой траве.
— Да, да, вижу… Вылезем, что ли?
— Не, можем спугнуть. Давай в окно.
Оба, опустив стекла, прицелились.
— Пли! — скомандовал Потапыч. Грянули выстрелы. На бугре взметнулся снег, и козлы исчезли.
— Эх, черт, промазали! — с досадой выругался Махов.
— Я-то не достал дробовиком, а ты, должно, уложил одного, — сказал Потапыч.
— Не может быть.
— А я говорю: уложил! Козлов-то только три поскакало.
— Поедем, поглядим! — сказал шофер и, вырулив на целину, поехал по снегу напрямую.
Когда поднялись на бугор, увидели лежащего в снегу серого, большого козла с маленькими, только пробившимися рожками.
— Ну, что я говорил! — радостно воскликнул Потапыч. — Иди, Василий, волоки его в машину.
Шофер выскочил и бросился к козлу. Вылез и Махов, все еще не веря своей удаче. Потапыч, подойдя, достал охотничий нож, распорол козлу брюхо, вырезал печень и другие внутренности, бросил в снег.
— Это зачем? — спросил Махов.
— А чтобы не воняло мясо. Так делают все охотники.
Козла затащили в машину и поехали дальше.
— Жалко, из четырех только одного взяли, — сказал Потапыч, — Надо бы поближе подъехать.
— Могли спугнуть!
— Не, Тихоныч, — возразил Потапыч, — у козлов только слух, а видят они плохо. Могли потихоньку подъехать…
— Это верно! — подтвердил шофер. — За сто метров козел человека не разглядит… — И вдруг закричал: — Смотрите! Смотрите! С горы целое стадо валит на нас.
— Стоп! Глуши мотор! — властно крикнул Потапыч. — Иди на эту сторону, Тихоныч, — опять ударим из окон.
Махов, кряхтя, перебрался на место шофера, опустил стекло, приладил карабин.
— Только гляди — без команды не стрелять! — приказал Потапыч и сам приготовился.
Стадо коз и козлов, вздымая снежную пыль, мчалось прямо на машину. Вот они уже на расстоянии выстрела: видны черные глаза, большие уши и почти не видно тонких ног. Махов прицелился, затаил дыхание.
— Погодь! — прошептал Потапыч. Видимо, этот еле слышный шепот долетел до стада, и оно, как по команде, шарахнулось в сторону.
— П-ли! — с провизгом, не своим голосом крикнул Потапыч. Ударили два выстрела. Снег взвился столбом, закрыв стадо, бросившееся назад. В эту снежную коловерть, наугад, ударил Потапыч из второго ствола и еще три выстрела сделал из карабина Махов.
Когда снежное облако осело, стада уже не было, а на снегу лежали пять козлов.
Махов, дрожа от радости и восторга, выскочил первым и побежал смотреть трофеи. Лицо его горело, а руки слегка дрожали.
Потапыч, оглядев трофеи, довольно сказал:
— Три козы и два рогача!
Махов, мысленно сознавая, что он уложил четверых, от волнения не мог говорить…