— Видал — не видал, — не показал я своего восторга, — а я прибежал третьим. Меня только один мужик из управления обогнал и пацан с четвертой роты.
— Подумаешь, — пожал плечами Рыжий, — я на стометровке тоже третий. Ты попробуй, стань первым.
"Ага", — согласился я про себя, — "дадут тут стать: одни лоси здоровые вокруг".
Для того, чтобы стать первым и лучшим у меня оставалось два вида: полоса препятствий и стрельба из автомата Калашникова за номером 1114779. За полосу препятствий я был спокоен: пройду. Неделю до соревнований я не терял времени и несколько раз перед ужином проходил эту полосу, а Рыжий засекал время. Сначала я несколько дней проходил ее медленно, отрабатывая подход и прохождение каждого снаряда, вспоминая навыки, приобретенные в учебке. На следующий день я пробежал ее легкой трусцой, основное внимание уделяя технике прохождения, а не скорости. И, наконец, в последний день я бегал ее на время, на рекорд. Полученный результат — минута одиннадцать — давал мне надежду на победу и я похвалил себя за то, что поддерживал форму и не заплыл жиром за четыре месяца после учебки.
— Гм-Гм! — прокашлялся громкоговоритель над плацем, — Раз-раз-раз!
Говорящий наверное остался доволен звуками собственного голоса, потому что донес до всех нас новость:
— Чемпионом полка по метанию гранаты Ф-1 на дальность стал, — голос выдержал короткую паузу, — младший сержант Грицай, второй разведвзвод, команда сборов молодого пополнения.
— Урррааа! — вокруг Рыжего образовался кружок из наших молодых, которые поздравляли его, жали руку и хлопали по плечам.
Рыжий с победном видом посмотрел на меня поверх голов.
"Ну, теперь мне точно надо стать первым. Хоть наизнанку вывернуться, а стать. Иначе, скотина рыжая житья мне не даст. Замучает своими подколками", — я почти расстроился из-за Вовкиной победы.
Пока на плацу готовились к перетягиванию каната, судья соревнований по стрельбе майор Баценков собирал вокруг себя стрелков. Стрелять выразили готовность и желание человек двадцать солдат и офицеров. Комбат посмотрел на нас с Рыжим так, что я понял — лучше не проигрывать.
Настораживало не количество участников: в себе и в своем автомате я был уверен — куда пошлю пули, туда они и попадут. Беспокоило то, что стрелять предстояло по мишеням, которые каждому участнику раздал наш комбат. Я вертел в руке лист бумаги с черным кружочком в центре, концентрическими кругами расходящимся к краям и вздыхал: по мишеням я еще не стрелял никогда. Я стрелял по консервным банкам и по гильзам, но это дело нехитрое. Банка — она большая. По ней фиг промажешь. Гильза маленькая, но если ты попал в сантиметре от нее, то ее собьет фонтанчиком песка, а это тоже считается. А в мишени — круги и цифры. Чем дальше от центра, тем меньше цифры. А "десятка" вообще крохотная. Близорукий человек в нее пальцем не с первого раза попадет.
— Объявляю правила, — комбат построил участников, — стреляем по мишени из положения лежа. Рубеж — сто метров. Мишени крепятся на крышки от снарядных ящиков. Десять выстрелов на ствол. Перед тем, как вывесить мишень, каждый пишет на ней свои звание и фамилию. Стреляем в четыре захода по пять человек. Вопросы?
Вопросов не было.
"Ну, хотя бы из положения лежа", — как мог, утешал я себя, — "стоя, Рыжий бы меня перестрелял, а лежа мы с ним стреляем, считай, на равных".
Я с печалью в душе смотрел на мишень. Попасть в нее не было проблемой. Она — большая. Я даже в круг попаду без вопросов. Но "десятка-то" маленькая! Меньше спичечного коробка. Как в нее попадать за сто метров?
Я пожалел, что так самонадеянно заявился в стрелки.
"Что я? Лучше всех в полку стреляю? Кем я себя возомнил? Вильгельмом Теллем? Эх, осёл я осел!", — ругал я себя нехорошими словами за излишнюю самонадеянность.
Каждая команда выставила по два стрелка. По жребию карантин стрелял в третьем заходе. Утешало то, что никто из первых двух пятерок не набрал больше шестидесяти очков.
"А что?", — мелькнула надежда, — "Может и попаду. Не зря же мы с Рыжим целую зиму патроны цинками жгли? И на полигоне я в танковую гильзу ловко весь магазин всадил. Да и автомат у меня хорошо пристрелян".
Мы пошли вывешивать наши мишени.
— Целься не в центр мишени, а в нижний срез черного кружка, — посоветовал мне Вовка.
— Почему?
— Потому, что дистанция короткая — сто метров. Было бы триста, тогда — да, надо целиться в центр.
Я решил, что ничего не потеряю, если послушаюсь совета Рыжего. Рыжий — он не дурак: зря советовать не станет.
— К бою, — скомандовал Баценков, убедившись, что в магазины загнано по десять патронов.
Я лег на плащ-палатку, опер автомат на левую руку и выровнял правую ногу по оси прицеливания. Теперь моя правая нога являлась как бы продолжением приклада. Большой палец перевел предохранитель на одиночный огонь и затвор дослал патрон в патронник. Я три раза глубоко вздохнул, не торопясь выдохнул и положил правую щеку на приклад. Можно начинать прицеливание. С соседних рубежей уже вовсю стреляли. Я глянул в прорезь прицела:
"Ха! А мишень-то неплохо видно! Я ожидал худшего, а она — вон, как на ладони".
Поймав мишень в центр прорези, я стал поднимать мушку и выравнивать ее по нижнему краю черного круга.
"Готово".
Палец плавно потянул за скобу.
"Тах!", — откликнулся АК.
"Черт его знает: может — попал", — мелькнуло в голове, — "продолжим".
Автомат увело выстрелом, поэтому я снова не торопясь подвел мушку снизу и выровнял ее посередине прорези прицельной планки и всю "конструкцию" совместил с нижним краем черного круга на мишени.
"Тах!", — повторил АК.
Попал я или не попал мне было не видно. Попробуй за сто метров в черном круге рассмотри черную дырку диаметром пять миллиметров! Но таким макаром я сделал и остальные восемь выстрелов. Меня никто не подгонял, поэтому я после каждого выстрела делал вдох-выдох и, затаив дыхание снова поднимал мушку на линию прицела.
— Младший сержант Семин стрельбу закончил, — доложил я последним из пятерки.
Предпоследним об окончании стрельбы доложил Рыжий.
Когда принесли мишени и подсчитали количество очков, то оказалось, что я выбил семьдесят два, причем, у меня было целых три попадания в "десятку" и все десять дырок легли кучно. Только это не имело значения: Рыжий выбил семьдесят шесть, а это значит, что я все равно проиграл. Расстроился я не сильно, тем более, что в чемпионах Рыжий проходил недолго: через пятнадцать минут капитан из строевой части выбил восемьдесят восемь. Таким образом, Вовка не стал первым, а я не стал вторым. Мы стали вторым и третьим.
Но зато в полку!
Баценков посмотрел на нас, потом на капитана-чемпиона, потом снова на нас и радость наша умерла.
"Комбат на нас надеялся…", — я опустил голову и понес автомат в оружейку.
Комбат на нас надеялся, комбат возился с нами, вдалбливал нам в головы таблицы поправок, а нас, сержантов из воюющих подразделений, перестрелял штабной капитан…
Щадя наше самолюбие, Баценков позже сказал, что тот капитан в прошлом — чемпион Краснознаменного Туркестанского военного округа и когда он был помоложе, то вышибал из АК-74 сто из ста. Просто на штабной работе ему редко приходится брать в руки автомат, а не то, он утер бы нам наши сопливые носы.
Но это было позже, а сейчас мне было не жалко проиграть Рыжему, но обидно стрелять хуже штабного.
— Пойдем скорее, — Рыжий поставил свой автомат раньше и сейчас волок меня за рукав.
— Куда? — сопротивлялся я, пытаясь вырваться.
— Сейчас Серега Панов будет в финале махаться.
— Что ж ты молчал? Бежим скорее. А с кем?
— С тем духом со второго взвода карантина, — пояснял мне на ходу Рыжий, — ну, который мастер спорта.
Зря мы торопились. Только расстроились. Неинтересный вышел бой. Чтобы избежать смертоубийства, Оладушкин разделил всех участников на три весовых категории — тяжелую, среднюю и легкую. Вот в финале средней весовой категории и гонял молодой воин нашего Серегу Панова по рингу. Ринг обозначили двумя капроновыми тросами и внутри этих тросов бегал Серый и ловил удары мастера спорта из молодого пополнения. В роли рефери был сам Оладушкин, который прекратил бой за явным преимуществом. К нам подошел Рахимов.
— Ну, а у тебя какие успехи, пехлеван? — спросили мы у него.
— Якши, — показал большой палец Рахим.
— Выиграл? — изумились мы.
— Да, — кивнула гордость Ферганской долины, — я выиграль. Один схватка выиграль, другой проиграль.
Карантину не везло: первое место по полку занял только Рыжий. Нашу команду по перетягиванию каната выкинули эрмэошники, которых позже выкинула разведрота. Самих разведчиков в финале перетянули саперы, которые выставили двенадцать человек с рожами размером с решето и с загривками как у львов. Команду по волейболу мы не выставляли, оставался еще забег по полосе препятствий, да Коваленко барахтался где-то в клубе за шахматной доской.
Упражнением на турнике блеснул Амин из роты связи. Гордый и наглый, как все кавказцы, он презрительно смотрел как остальные участники кувыркаются на перекладине. Один пацан из разведроты заслужил аплодисменты тем, что сделал подъем переворотом целых тридцать семь раз!
"Тридцать семь? Для меня и положенных шесть подъемов на турнике — до фига будет", — сравнил я себя с разведчиком, — "я даже десять раз так не сделаю".
Амин, сосчитав до тридцати семи, продолжал глумливо улыбаться. Я посмотрел на него оценивающе: ростом он пониже меня, никакой особой мускулатуры у него, воды и жира, правда, тоже нет, но — не богатырь.
Когда Амину помогли допрыгнуть до турника, смотреть на его выкрутасы собралось человек шестьдесят. Слишком вызывающе себя вел кавказец и очень многим хотелось, чтобы он обсмотрелся на этом турнике.
— Раз, — хором считали за Амином, — два, три.
Амин резко забрасывал ноги вверх, чуть сгибал руки в локтях и оказывался на вытянутых руках вверху перекладины. Постояв секунды две наверху, он срывался вниз, фиксировал положение, чтобы было видно, что он поднимается не с раскачки, и снова закидывал ноги вверх.