— Зачем кричишь? — миролюбиво спросил Рахим, — так бы сразу и сказаль. Серый приведет роту, а я — на заготовку.
Недоразумение рассосалось: Рахимов и два духа ушли на заготовку, а через пять минут Панов повел карантин в столовую. Мы с Рыжим сели на крыльцо и я вспомнил, что собирался курить, но так и не закурил. Полез, было, в карман за сигаретой, но тут из темноты вышел начальник карантина капитан Овечкин.
Мы оба вскочили на ноги и отдали честь:
— Товарищ капитан, за время вашего отсутствия… — начал рапортовать Вовка.
— Вольно, садись, — махнул рукой капитан, — где люди?
— Личный состав вверенного вам карантина находится на ужине, после которого проследует на просмотр фильма, — это уже я отчитался перед командиром.
Капитан сел на ступеньку между нами. Судя по запаху от него, в столовой не только поздравляли, но и наливали.
— Дайте закурить, мужики, — совсем по-граждански попросил он.
— Так это… Товарищ капитан, — замялся Вовка, — у нас только эти…
— Без фильтра, — уточнил я, — Солдатские. "Гибель на болоте".
— А у меня — "Памир".
— Давай "Памир", кивнул Овечкин.
Рыжий протянул ему пачку, капитан вынул оттуда сигарету и стал смотреть на картинку. На картинке коричневый мужик с длинным посохом смотрел в сторону заснеженных горных вершин. Овечкин затягивался сигаретой и задумчиво выпускал дым в этого мужика с посохом.
— А вы знаете, как расшифровывается слово "Памир"? — спросил он нас.
Я стал перелистывать в голове названия и аббревиатуры:
"Так, "Рубин" — это узел связи в Ашхабаде. "ЗАС" — засекреченная автоматическая связь. "Василек" — это миномет. "Шилка" — зенитная установка на базе танка. "Шмель" — ручной огнемет. "ЗПЧ" — это заранее подготовленная частота. "Град" это "Катюша" на базе "Урала". "Океан-10" — позывной комбата. А что такое "Памир" — я не знаю. Может, нам в учебке плохо объясняли или я чего-то пропустил?".
— После-Афгана-Майор-Ищет-Работу, — раздумчиво протянул Овечкин, продолжая смотреть на мужика с картинки.
Я тоже посмотрел на картинку, попробовал представить на месте этого мужика своего комбата Баценкова — и не смог. Баценков в моем воображении всегда устойчиво вязался с батальоном и представить его вне второго батальона я не умел. Самолет без крыльев, машина без колес, паровоз без железной дороги — вот что такое Баценков без батальона, а батальон без него. Несуразица какая-то.
— Ищет работу… — снова протянул Овечкин в задумчивости, — Ищет, ищет… и не находит. Это только тут, в Афгане мы — люди, мы — нужны, мы — командуем. А в Союзе!..
Старый Капитан вздохнул. Я почувствовал, что капитан сейчас думает какие-то тяжелые и нерадостные думы о чем-то таком большом и фатальном, что моему мальчишескому уму еще не дано понять, поэтому решился отвлечь Овечкина от его мыслей:
— Товарищ капитан, разрешите вопрос?
— Ну, попробуй, — капитан продолжал вертеть в руках пачку "Памира".
— А за что у вас ордена?
Овечкин вернул пачку Рыжему и повернулся ко мне:
— Как за что? — насмешливо переспросил он, — За службу.
— И вы за два года заслужили вот эти… — я показал глазами на капитанскую грудь, — ордена?
— За два? — капитан хохотнул, — За два года?! Сынок! Да я в этих горах второй срок добиваю!
"Второй срок?!", — мне казалось невероятным, что кто-то, отслужив свои два года в этой дикой и скучной стране, может добровольно вернуться сюда еще на целых два долгих следующих года!
— Второй срок?! — вырвалось наше с Вовкой удивление.
— Второй срок, — кивнул капитан, — слышь, мужики, у вас курнуть ничего нету?
Мы с Рыжим переглянулись за его спиной.
— Так, товарищ капитан… — замялся Вовка, — Вы же сами знаете… Чарс… Замполиты… Особисты…
— Что ты мне жопой тут крутишь? Есть или нет? Или мне вас в свою батарею послать?
— Так точно — есть, товарищ капитан, — доложил Рыжий, поняв, что врать бесполезно.
— Ну, а если есть, то забивай. Сейчас пыхнем, — капитан посмотрел себе на грудь, — вот эту Звезду и За отвагу я еще первым сроком получил. Я тогда в Кундузе служил. В артполку. За Службу — это мне в Союзе дали, а вторую Звезду уже в этом полку получал.
— Товарищ капитан, — я понял, что в этой жизни ничего не понял или понял не так, а то и пропустил вовсе и хотел разъяснений от более мудрого человека, — разрешите еще один вопрос?
— Валяй, — капитан взял у Рыжего забитый косяк, прикурил его от зажигалки, затянулся два раза и передал мне.
— А на фига? — я тоже затянулся два раза и передал косяк Вовке.
— Что — "на фига"? — не понял меня капитан.
— Ну, на фига было возвращаться?!
Я этого действительно не мог понять. Отслужил свое — езжай в Союз, радуйся жизни и тому, что жив остался. На фига возвращаться?!
— А кому я там, в Союзе, нужен?
Простой вопрос озадачил меня:
"А я кому нужен? Ну, маме нужен. Друзьям. Девушке своей. Еще кому нужен? Государству. Стране. Народу. Получается, что я, младший сержант, всем нужен, а целый капитан не нужен в Союзе никому".
— Ну, у вас же есть жена, семья? — продолжал я допытывать Овечкина.
— В какое время я ее завел бы, эту семью? И главное — где? В гарнизоне? На поварихе бы женился? Я с семнадцати лет ничего кроме казармы не видел, — вскинулся на меня капитан, — и куда бы я жену привел? В гостиницу КЭЧ?
Овечкин принял у Рыжего косяк, курнул, передал его мне и продолжил:
— Знаете, чему больше всего удивился, когда первый раз после Афгана в Союз вернулся? Тому, что люди могут улыбаться. Не ржать от чарса, а просто — идти и улыбаться: тебе, солнышку, хорошей погоде, самой жизни. Удивился, что вокруг ходят гражданские и половина из них — женщины. Не двадцать чекисток на весь полк, а нормальные порядочные женщины. Можно подойти, поздороваться и попробовать познакомиться.
Старый Капитан затянулся уже обычной сигаретой и передразнил меня
— "В Союзе!..". Да никому на хрен не нужен в союзе капитан артиллерии. Решил домой через Москву проехать. Столицу посмотреть. Мне важно было увидеть — что мы такое тут защищаем? Какую жизнь? За кого в нас тут стреляют? Москва меня убила почище Ташкента. Какие-то хиппи, панки, люберы, черт их всех разберет! И никому из них до Афгана нет никакого дела. Живут себе — сытые, холеные, наглые, глупые. Слушают свой рок-чмок. На приезжих смотрят как баре на быдло. А в метро — вообще случай вышел. Захожу в вагон, а там — генерал-лейтенант. Стоит, за ручку держится. Посмотрел на меня как на пустое место и снова к окну отвернулся. Вы когда-нибудь видали живого генерал-лейтенанта? Нашим полком командует подполковник. Дивизией — полковник. Генерал-лейтенант командует всей Сороковой Армией, то есть решает судьбу целой страны! Весь Афганистан в кулаке одного единственного человека — командующего Сороковой Армией. А у них генерал-лейтенант на службу в метро едет. И кто для них тогда капитан?
— Так, товарищ капитан, — попробовал возразить я, — так ведь можно же стать майором, подполковником, потом выучиться в Академии, стать генералом…
— А на хрена оно мне надо? Чтоб потом в метро ездить? Меня туда и без генеральских полосатых штанов пустят. Да и не хочу я быть майором.
— Почему?! — в голос спроси мы с Рыжим.
В наших рюкзаках лежали новенькие маршальские жезлы и нам очень хотелось быть майорами.
— Да потому, что майоры служат двадцать пять лет, а капитаны только двадцать. А у меня родители старенькие, живут под Гомелем в своем домике. И за стариками уход нужен и к дому руки приложить надо. Вот заменюсь — и на пенсию. Полтора года всего осталось.
— Сколько же вам лет, товарищ капитан?
— Что? Молодо выгляжу? Тридцать первый. У меня кроме Афгана еще за Забайкалье льготная выслуга. Я за этой выслугой во второй раз в Афган и вернулся. Годы уходят… Надо торопиться жить для себя.
Старый Капитан встал на ноги:
— Как же мне все надоело! — с тоской в голосе он задрал голову к луне и я бы не удивился, если бы он сейчас завыл на нее, — Все. Я — в батарею. Отдыхать. Поверку личного состава провести по распорядку. Меня не беспокоить.
Больше мы Старого Капитана не видели. В карантине он появляться перестал, и через три недели заменился в Союз.
14. Первая смерть
Овечкин ушел и мы с Рыжим остались сидеть на крыльце вдвоем. Не знаю почему, мне вдруг стало стыдно. Не за себя, не за Рыжего и тем более не за Старого Капитана, а вообще, за всё. Я никогда не был в Москве, панков представлял только по постерам группы "Kiss", а люберов — по цветным фото из журнала "Спортивная жизнь России", но мне было не по себе оттого, что в Москве никого не колышет эта война.
В учебке я тайком ловил "Би-би-си" и "Голос Америки". Там Афганистану уделялось центральное место и я, слушая вражескую пропаганду, гордился тем, что мне предстоит поехать в Афган и стать "творцом истории". Пусть десятым винтиком, пусть седьмым подносящим, но лично участвовать в событиях, о которых говорит весь мир. А со слов Старого Капитана выходило, что в целом мире наш Ограниченный Контингент никого не волнует, кроме вражеских радиостанций. Сороковая армия не интересна даже собственным гражданам: никому в Союзе ни жарко, ни холодно оттого, что сегодня в Афгане погибло, скажем, еще пятеро солдат или что под Гератом снова была обстреляна колонна. Пока цинковый гроб не привезут в панельную пятиэтажку, никого из соседей не тронет эта война.
Генерал в метро меня тоже сильно покоробил. В моем представлении генералы находились где-то одесную Господа Бога и передвигаться в пространстве они могли исключительно с бубенцами и шиком на птице-тройке. В крайнем случае, на черной "Волге", непременно со свитой полковников, но никак не в одиночку и на общественном транспорте!
После слов Старого Капитана наш полк, еще полчаса назад занимавший для меня три четверти планеты, скукожился и превратился в простую точку на географической карте. Модули, палаточный городок, стол