В распорядке дня карантина ничего не поменялось, разве что зарядку в отсутствие в полку шакалов усложнили двумя новыми упражнениями: "конный бой" и "в слона".
Конный бой — это просто. Карантин строится в две шеренги. Первая шеренга — буденовцы, вторая — белые. Обе шеренги рассчитываются на первый-второй. Первые — всадники, вторые — кони. Всадники взнуздывают коней и кони несут их в сабельную атаку на врага. Победил тот, кто последним усидел на своем коне. Проигравшая команда утешается на турнике. Победители курят в тени, наблюдая за физическими страданиями проигравших. Понятно, что на турник лезть не хотел никто, поэтому схватки были яростными и беспощадными. Всадники сталкивали всадников, кони буцкали коней ногами. Крики "ура!", мат, пыль до небес. Потом — тишина… и только семьдесят человек гроздьями висят и корчатся на перекладинах, пытаясь подтянуться двенадцать раз.
"Конный бой" — спорт мужественных. Он укрепляет чувство локтя, развивает физически и закаляет волю. Если в поло играют паршивые аристократы, то в "конный бой" — исключительно отборные горные егеря Гатчинского орденопросящего горно-стрелкового полка и приравненные к ним десантники.
"В слона" — это совсем не шутки. "В слона" играют только истинные атлеты, закалившие свой дух и волю многолетними тренировками.
Играют две команды человек по десять в каждой. Первый наклоняется буквой "зю" и упирает ладони в колени. Это — "голова слона". На него ляжет вся основная нагрузка. Сюда ставят самых здоровых. Второй тоже загибается в позу прачки, обхватывает первого за талию и сцепляет руки в "замок". Все остальные пристраиваются гуськом за двумя первыми, наклоняются и, обняв талию переднего, сцепляют руки в "замок". "Слон" готов. Другие десять прыгают на этого "слона". Если кто-то из прыгающих сполз со "слона" и коснулся земли хоть носком сапога, то прыгающие проиграли и становятся "слоном". Если "слон" распался или кто-то из стоящих коснулся земли коленом, то проиграл "слон" и на него прыгают повторно. Задача прыгающих — развалить "слона". Задача "слона" — вынести всех кто запрыгнул до черты метрах в двух или скинуть кого-нибудь одного с себя.
Простые правила рождают множество тактических решений.
"Слон" может искривиться набок и запрыгнувшие, висящие друг на друге, под тяжестью собственной массы станут сползать на землю. Прыгающие тоже не шиком бриты, поэтому запрыгивают не абы как, а стараются распределиться по "слону" равномерно, а на самого слабого навесить трех-четырех человек, чтоб он рухнул. Первым прыгает самый прыгучий. Его задача пролететь всего "слона" и усесться на загривок головного. Второй прыгун должен попасть на спину первого, чтобы утяжелить нагрузку на "голову слона". Последними прыгают самые тяжелые. Их задача прыгнуть на то место, где "слон" уже начал разваливаться. Девяносто килограмм молодого мяса разгоняются, отталкиваются резко вверх и что есть дури падают поверх распластанных по "слону" тел. Выдержать падение такого бугая сможет далеко не всякий. Не всякий позвоночник не сломается, когда на него сверху обрушатся эти килограммы. Только тот, кто привык часами таскать на себе пуды снаряжения, способен устоять в "слоне". Только из устоявших в "слоне" выходят самые выносливые пехотинцы. Игра в "слона" требует мужества, самоотверженности и полного напряжения сил, а по своей жестокости уступает разве что регби.
Молодые с восторгом приняли нововведение. Синяки и ссадины, обильно появлявшиеся после каждого такого упражнения, никого не сдерживали. Все рвались в бой и все хотели играть "в слона". Бойцовский характер вверенных нам духов, поднял их в сержантских глазах. "Уставщина" в карантине стала уступать место более человечным методам воспитания и поддержания воинской дисциплины. Мы перестали гонять молодых, молодые, не желая возвращения отношений "на круги своя", не борзели и вели себя тихо.
В один из тихих бездельных дней родился эпистолярный шедевр, вошедший потом в полковые анналы.
Была наша с Рыжим очередь командовать ротой. Мы погоняли ее на тактике, после обеда усадили в модуле чистить оружие, а сами легли на койки поверх одеял. У меня было припасено "письмо счастливому солдату".
Милые, милые, романтические патриотки!
Школьницы и выпускницы, пэтэушницы и студентки слали нам свои трогательные письма в надежде завязать переписку с героем афганской войны. Не было в этих письмах ни пошлости, ни признаний. Все письма из разных уголков необъятного Союза были будто написаны под копирку:
Здравствуй, Солдат.
Меня зовут Маша Иванова. Я учусь в заборостроительном техникуме не слесаря-акушера. Живу в небольшом городке Зафуфыренске. Люблю ходить на дискотеки и слушать Пугачеву, Леонтьева, группы "Форум" и "Модерн Токинг". Адрес вашей части узнала у подруги, у которой в Афганистане служит брат. Я знаю, Солдат, что тебе сейчас нелегко. Ты каждый день идешь в бой за нашу Советскую Родину, защищая ее южные рубежи. Там, в далеком Афганистане, идет смертельная война, и все вам, героям этой войны, нужна моральная поддержка. Я буду рада переписываться с достойным Солдатом и согревать его теплом своего сердца в свободные от боев минуты…"
Ну и тому подобные трогательные и чистосердечные глупости.
Обычно "письма счастливому солдату" фильтровала рота связи, которая разбирала всю полковую почту. Ушлые связисты раздавали их по своим друзьям, а до второго взвода связи такие письма доходили лишь по недосмотру полкового звена. Но полк ушел на операцию, почта продолжала поступать и мои однокашники Щербаничи снабдили меня одним таким письмецом, только на этот раз писала на зафуфыринская Маша Иванова, а какая-то Наталья Бодня из Желтых Вод.
Я разумно посчитал, что счастливее меня и Рыжего во всем полку никого не сыскать и смело вскрыл письмо. Из письма выпала фотка симпатичной девушки, одетой во все лучшее так, как одеваются на дискотеки в глухих райцентрах удаленных от железной дороги.
Пока я читал письмо, Вовка подхватил фотографию и стал любоваться на милую девушку, так трогательно проявившую заботу о нашем досуге и боевом духе.
— Козел, дай сюда. Не тебе письмо, — потребовал я у Рыжего фотографию.
— А кому?
— Тут написано: "счастливому солдату".
— Это я и есть — успокоил он меня, — давай письмо и конверт.
На конверте был указан обратный адрес девушки.
— Зачем? — насторожился я.
— Ответ писать буду.
— Ответ?! — изумился я такой наглости, — Моей девушке?!
— С чего это она твоя?
— У меня письмо, — я показал Рыжему конверт.
— Ну и где там твоя фамилия?
— А где твоя? Верни фотку. Это моя фотка.
— Ладно, держи, — Рыжий готов был идти на компромисс, — давай ей оба напишем, раз ты такой.
Мысль понравилась: если мы напишем оба, то никому не будет обидно. А девушка сама потом решит с кем из нас ей переписываться. Я выдал Рыжему письмо, а он в обмен вернул мне фотографию. Тут же обнаружилась проблема: чистый конверт был только один, этот конверт был Вовкин, а класть два письма в один конверт как-то некрасиво. Можно, конечно, спросить конверт у молодых, но зачем ронять себя до просьб? Сами должны догадаться и принести целому младшему сержанту чистый.
Вовка приладился писать на тумбочке, я сидел пока без конверта и смотрел как Рыжий выводит адрес.
— Ну и что ты тут нацарапал, грамотей? — с издевкой спросил я у него.
— Как что? — не понял он, — Адрес.
— "Жолтые Воды"? — ткнул я в конверт.
— Ну да, — Рыжий смотрел куда я показывал и не понимал сути моей насмешки.
— Слово "желтый" пишется через "Ё", деревня, — я отвесил ему подзатыльник.
— А по-украински — через "О", — не сдавался Вовка, — Вот так: "жолтый". Даже "жовтий".
— Письмо от девушки на каком написано?
— На русском.
— Ты бы ей лучше на казахском отвечал, — посоветовал я, — а то на украинском она все поймет.
— Что ты ко мне пристал?! — возмутился Рыжий, — как умею, так и пишу.
— Пиши, пиши, — я сделал жест рукой, чтобы он продолжал писать, — пусть она всю дурь твою увидит…
И чтобы обидеть Рыжего еще сильнее, я добавил:
— …Малограмотный.
Вовка психанул — вскочил с кровати, сунул мне конверт, ручку и чистый не начатый лист бумаги:
— Пиши ей сам, раз ты такой грамотный!
Я, конечно, хотел вывести Рыжего из себя, но писать письмо вместо него я не собирался.
— А чего писать-то? — растерялся я.
— Что хочешь, то и пиши.
Даже неловко стало: взял и ни с того ни с сего вывел друга из себя. Мне захотелось загладить свою неловкость:
— Да ладно тебе. Давай, вместе напишем?
Рыжий ковырнул в носу и согласился. Начало нашему творческому союзу было положено, а Ильф и Петров перевернулись в гробах.
— Пиши! — приказал Рыжий, снова улегшись поверх одеяла, — "Здравствуй, дорогая!". Поставь восклицательный знак.
— С чего это она дорогая? — не согласился я.
— Не хочешь "дорогую", пиши "любимая".
Здравствуй, любимая Наташа
Послушно вывел я на чистом листе, стараясь, чтобы почерк был как можно меньше корявым.
— Что дальше? — я посмотрел на Рыжего.
Духи пересели чистить автоматы к нам поближе и выставили в нашу сторону свои локаторы.
— Пиши: "получил твое письмо", — продолжил диктовку Рыжий.
— Как так? Просто взял — и получил? — переспросил я.
— Хорошо. Напиши: "нашел в подбитом танке".
Твое письмо "счастливому солдату" я нашел в подбитом бэтээре.
— Дальше? — я снова выжидательно посмотрел на Вовку.
— "Пишу на каблуке убитого товарища", — подсказал он.
— Правильно, — одобрил я, — надо ее сильнее впечатлить. Жаль, что в полк посылки из Союза запрещены: она бы нам с тобой точно по банке варенья выслала.
Извини за плохой почерк: пишу на спине убитого друга. Одной рукой пишу, другой отстреливаюсь.
Я малость подредактировал текст и добавил предложение от себя. Сидящий рядом с нами духсостав оживился: