Ближе к восьми наряд стал таскать на столы котелки с кашей и чайники с кофе: сахар и мясо получат дежурные по ротам, которых заведет Мыловар. Сам же Мыловар стоял уж в дверях и ждал, пока дежурных по ротам возле штаба отстроит дежурный по полку. У нас в полку — порядок во всем: даже прием пищи происходит по регламенту, нравится это кому-то или нет.
Я стоял посреди прохода очень довольный и радостный в ожидании своего взвода: я на завтрак приготовил сюрприз своим пацанам.
Вот уже и полк поротно двинулся с плаца в столовую, а дежурные со своими дневальными расставляли по столам тарелки с мясом, сахаром и маслом.
И вот — они! Дорогие сослуживцы, голодные после зарядки. Змейкой, змейкой, справа в колонну по одному, протискиваются они в единственную открытую створку дверей и рассаживаются по столам.
"Интересно: оценят или не оценят?", — гадал я про свой сюрприз.
Разведка и связь сели на свои места и… оценили.
— А-а-а-а! Сэмэн! — ликовали пять столов, — Шаришь!
— Шаришь, Андрюха, — одобряла связь.
— Красавец, Сэмэн! — подтверждала разведка.
Еще бы не красавец: я им на столы поставил по две тарелки мяса и сахара. Ту тушенку, которую я вчера вечером так ловко увел со склада, я сегодня утром лично пережарил с морковкой и луком и поставил на столы как бакшиш от наряда. А про сахар я с хлеборезом договорился: я ему немного чарса, он мне немного сахара.
Крутиться надо!
"А шпроты нам на вечер. Со своим призывом их потом притопчем".
Зачем скрывать: приятно, когда тебя хвалят. У пацанов с утра хорошее настроение оттого что на столах двойная порция. И у меня хорошее настроение оттого, что у них хорошее настроение.
— Чо за фигня?! — взревел голос от столов хозвзвода, — Я не понял! Чо за фигня происходит?!
"Ну вот! Так и знал. На всех не угодишь. Тушенки-то было только пять банок. Не десять, а пять. Я их по-честному выставил на столы взвода связи и разведки. На хозвзвод не хватило. Теперь обозники будут возмущаться".
— Оу! Сэмэн! Сюда иди! — это замкомвзвод батальонных обозников Колян Воропаев недоволен жизнью и Советской Властью.
— Чо за фигня, Сэмэн?! — Воропаев показывал на свой стол, за которым сидели деды хозвзвода, — Чо за фигня?!
После Приказа Воропаев стал дедом, а на должность замка встал всего месяц назад, после того, как из их взвода в феврале уволились два сержанта с высшим образованием. Ему сейчас непременно нужно всем показать, что он настоящий замок и настоящий дед.
— А что? — я посмотрел на их стол и "включил дурака", — Стол грязный? Не может быть! Я лично проверял протирку столов.
— Где мясо, урод?!
"Ну вот: я же еще и урод. Вот и делай после этого добро людям".
— Вон и вон, — я показал на тарелки с мясом на обоих столах хозвзвода, — Сколько вам положено — столько и стоит на столе.
Хороший пацан Колян Воропаев. Душевный. Когда мы были духами, а он черпаком — то никогда нас не гонял, не припахивал, нашу "фанеру не проверял". Бывало в голодный год присунешься к нему: "Колян, дай пару банок каши", никогда не отказывал. Если было — всегда делился. Если бы все черпаки были такими же как Колян, то никакой дедовщины в армии не было бы. Нормальный он пацан.
Вот только сейчас он встал из-за стола и красуется перед всем батальоном, "застраивая" черпака. И на нашу с ним беседу смотрит весь батальон. Смотрит и делает выводы. Коляну обязательно нужно показать, что он умеет "решать вопросы".
"Как же это все не вовремя", — опечалился я.
— Оу, урод! Сюда смотри, — нагнетал Колян, — где наше мясо, я тебя спрашиваю? Своим на столы поставил, а нам?.."
Мое хорошее настроение, естественно, улетучилось и сменилось зеленой тоской. Очень скучно мне сейчас было стоять на виду всего батальона и выслушивать от Воропаева его несостоятельные претензии. Все, что положено, стоит у него на столе. Чтобы поставить на столы связистов и разведчиков лишнее, я, что называется, "прокрутился". Какие ко мне могут быть вопросы? А самое неприятное, что никто из облагодетельствованных мной даже не пискнул в мою защиту. Сидят, смотрят: чем закончится конфликт деда с черпаком. И весь батальон — ест и смотрит утреннюю развлекательную программу.
— Ты что, урод, оглох?! — Колян начал надвигаться на меня, — Быстро: метнулся и родил нам на стол еще одну тарелку тушенки. Вопросы?
Решение пришло мгновенно: вовсе не зачем ждать, пока тебя ударят. Бей первым! Всегда и при любых обстоятельства — бей первым. Кто бы не стоял перед тобой, хоть чемпион мира — бей его первым.
Без замаха, коротким снизу в челюсть — и кленовым листом, не ожидавший от младшего призыва никакого сопротивления, Коля улетает в свой стол. Красиво летит: сначала подлетает, а потом, раскинув ручки вправо-влево, сверкнув в воздухе начищенными сапогами, спиной приземляется посреди тарелок и кружек. Стол секунду думает и подламывается под ним. Коля летит еще дальше вниз на столешнице. Кружки с утренним кофе выплескиваются на него. Деды опасливо отскакивают от стола и смотрят на своего замкомвзвода сверху вниз.
Мне уже по фигу кто передо мной: деды или министр обороны. У меня ремень уже намотан на руку и я готов ухлестать увесистой пряжкой любого, кто хоть взглядом обозначит свое неудовольствие.
"Ну, только пикните, уроды", — подумал я, зыркая на обозных дедов, — "враз череп раскрою".
Не давая Коляну встать и начать драку, я подлетел к нему, поставил свой сапог ему на грудь, замахнулся ремнем и сдерживая ярость предупредил:
— Если ты, урод, сейчас хоть пальцем шевельнешь, я разобью тебе твой пустой скворечник.
Воропаев лежал и не шевелился. Он был напуган.
— Если вы, уроды, — я перевел взгляд на дедов хозвзвода, — еще раз поднимите свой сраный хвост на наш призыв, мы вас закопаем на параше. Вопросы, уроды?
Из-за стола разведчиков поднялся Катя и встал рядом со мной.
— Если кто-нибудь из вас Сэмэна тронет — тому не жить, — он показал глазами на Воропаева, — это их дело. Пусть сами, между собой разбираются. Пойдем, Сэмэн.
Я вырвался из рук Кати и снова подошел к обозникам:
— Запомните, уроды: мы стали черпаками! Мы-ста-ли-чер-па-ка-ми!!! Если кто-нибудь…
— Всё, — Катя решительней обнял меня за плечи, — Пойдем отсюда.
"Здравствуй, губа, родная!".
Начкар, взводный из минбанды, увидев меня в караулке в сопровождении дежурного по полку, только спросил?
— Где сержантская знаешь? Сам дорогу найдешь?
Сержантскую камеру я знал очень хорошо, два раза уже в ней ночевал.
— Найду, товарищ лейтенант. Без компаса не заблужусь. Попаду с закрытыми глазами.
— Тогда снимай ремень и звездочку.
Освобожденный от дальнейшего несения наряда, от ремня и от звездочки, лежал я на бетонном полу и таращился в потолок. Скука смертная. Даже соседей нет. И камера для рядовых тоже пустует. Один я. Как перст один на губе, если не считать двух подследственных, запертых в отдельной камере. Один угодил под следствие за то, что взял автомат, пару магазинов к нему и попер через пустыню к советской границе. "Душманов бить" как пояснил он на следствии. Второй ушел с позиции просто так, без оружия. Ему светил меньший срок. Про первого я понял, что он просто дурак и вокруг себя видит одних дураков, а второго просто зачмырили на позиции. Не выдержал пацан и сбежал. Жалко: с самого начала жизни испортил себе биографию.
"Нет, ну что за люди?", — размышлял я, нагревая спиной холодный бетон, — "для них же стараешься, а они?.. На пять столов поставил тушенку. Прокрутился для двух взводов. А они сожрали и все. Когда Колян меня "строить" начал, никто даже не заступился. Только Катя".
Я вспомнил как нагрубил Кате в первые дни своего пребывания в полку и оценил поступок таджика. Катя — дембель, дембелям все до лампочки: кто кому морду бьет. Я для Кати никто. Он меня должен бы не любить, а он единственный за меня поднялся.
"Слабо, ох слабо я еще разбираюсь в людях. Не думал я, что Воропаев на меня буром попрет: за все время моего духовенства он на меня ни разу руки не поднял. Зачем он сегодня так?.. И от Кати не ожидал поддержки. Теперь после губы, чтобы отстоять свою черпаческую честь, надо помахаться с Воропаевым. Если я ему накидаю, то все будут меня уважать как черпака, а Колян уронит свой авторитет "замка". Если он мне накидает, значит он укрепит свой авторитет "замка", а я уроню свое черпаческое достоинство".
В таких тяжелых раздумьях я пролежал до обеда, а после обеда продолжал лежать до ужина. В конце концов мне надоело думать и я завершил свои размышления таким выводом:
"Нечего себя мучить. В конце концов Колян сам первый начал. Поэтому, как только выйду с губы, при всех вызову его один на один и пока он меня не отключит, буду с ним драться. Иначе — не ходить мне в черпаках".
Минометчики умели нести службу в карауле: чтобы я не дергал выводного просьбами "дай закурить", "выведи на оправку", дверь камеры за мной не закрывали: Хочешь — иди и оправляйся. После ужина я толкнул незапертую дверь камеры и пошел к начкару. Начкар сидел в своей комнатке и знакомился с прессой.
— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?
Начкар поднял глаза от газеты:
— Чего тебе, Сэмэн?
— Так это… — удивился я недогадливости молодого летехи, — фильм скоро. Сходить бы надо.
— Ну ты наглец! — восхитился начкар.
— А чо такого-то? — изобразил я невинность.
— Сидишь под арестом. Камеру твою не закрывают, комфорт тебе создают. А тебе еще и фильм подавай?
— Ну да, — согласился я с ним, — а до вечерней поверки я приду.
— Ну ты наглец! У вас в Мордовии все такие наглецы?
— Товарищ лейтенант, — я перешел с требовательного на просительный тон, — вместе же служим, сами понимаете. Завтра снова на операцию вместе поедем. Что вам, для меня кина жалко?
— "Кина" мне для тебя не жалко. Но ты — арестованный. Если тебя Скубиев увидит, то дальше мы с тобой на пару сидеть будем.
— Так я же не на первый ряд сяду, товарищ лейтенант. Я сбоку, из-за спортзала посмотрю.