И потом Плехов зачитывает нам на построениях приказы…
Я полностью успокоился и мной снова овладела моя обычная и неуемная жажда деятельности:
— Пойдем, — скомандовал я Рыжему?
— Куда?
— Дела делать.
Между офицерскими модулями и вертолетной площадкой стоял забор из булыжников, скрепленных цементных раствором. Понизу шла приступочка для стрельбы. Возле этого забора стоял серенький строительный вагончик, на окна которого предусмотрительно были навешаны решетки от солдатской шустрости. Решетки были надежные, с частыми прутьями чуть не с палец толщиной. Тем смешнее смотрелся навесной замок на двери — маленький, будто для почтового ящика. Ну разве можно что-то в нашей армии утаить за таким замком?
— Замок, — Рыжий показал на дверь.
— Ага, — подтвердил я, — Был.
Подтверждая слова действием, я потянул замок книзу и освободил дужку.
— Прошу вас, — гостеприимным жестом я пригласил Рыжего пройти внутрь вагончика.
— Ну ты колдун! — Рыжий посмотрел на замок, который я крутил в руках и оказавшийся бессильным предотвратить наше незаконное проникновение в складское помещение.
Еще бы!
После того, как мы со своим призывом бомбанули среди ночи продсклад, я понял, что в полку закрытых дверей для меня не осталось. И этот замок я сорвал еще до Вовкиного прихода.
— Спокойно, товарищ младший сержант, — я спрятал замок в галифе, — разведка местности произведена час назад силами суточного наряда. Мины и малозаметные препятствия обезврежены.
Мы прошли в вагончик. Справа была каморка денщика командира полка, слева помещение для хранения инвентаря. В дальнем углу, прикрытое тряпицей и заставленное ломами и лопатами, стояло что-то большое и прямоугольное.
— Ух ты! — обрадовался Рыжий, — Ящик с бакшишами!
Я вздохнул от такой недогадливости и скудости фантазии:
— Откуда тут могут быть бакшиши? — воззвал я к голосу Вовкиного рассудка, — Лучше, Вовчик. Всё — гораздо лучше!
Я отодвинул ломы и акопяновским изящным жестом сдернул тряпицу:
— Алле-оп!
— Ни фига себе! — ахнул Рыжий и глаза его загорелись искренней и чистой радостью трехлетнего дитяти, которому папа принес живого зайку.
На полу в углу, между ломов и лопат, белел исцарапанными боками самый настоящий кондиционер БК-1800
— Рабочий? — спросил меня Рыжий.
— Не знаю, — пожал я плечами, — Какая разница? Впарим его духам — и пайсу пополам!
— А ну, кантрСл, — Рыжий пошарил по кондёру и вытащил шнур без вилки.
Пошарив глазами по стенам вагончика он обнаружил розетку рядом с дверью. Вдвоем мы подтащили кондиционер поближе к дверям и Вовка окунул концы проводов в электричество. Я щелкнул тумблерами — кондёр загудел, но, как я ни поворачивал тумблеры, холодного воздуха он не давал, вероятно из него испарился хладон и большой тяжелый агрегат годился теперь только в качестве вентилятора.
— Вырубай, — махнул я Рыжему, — а то сейчас на шум шакалы из штаба прибегут. Ну и ревёт, падла.
Рыжий нисколько не расстроился из-за того, что кондёр нам попался негодный. Он вытащил провод из розетки, смотал его и уставился на меня, ожидая моего решения.
— Хрена ли вылупился? — спросил я его, — бери за свой край. Сейчас на место его поставим и замаскируем как было.
Мы вышли из вагончика и я повесил замок на место.
Приближалось лето — афганское лето. Уже сейчас, в апреле, на улице было около тридцати, а через полтора месяца перевалит за пятьдесят и на пять месяцев кряду кругом будет жар и пекло. Все живое будет искать воды и тени, а на территории братского Афганистана нет ни одного завода по изготовлению бытовых кондиционеров. И не будут бедные мирные дехкане иметь укрытия от жары и прохладных мест для отдыха и наш с Вовкой интернациональный долг — спасти несчастных обезьян от тепловых ударов. И нечего думать как спихнуть этот кондёр — с руками оторвут его у нас в любом дукане, на радость басмСте и с прибылью для нас. Тысяч десять дадут за него, не меньше. А рабочий он или не рабочий — никого не должно колыхать. Афганцам не из чего выбирать. Нерабочий кондёр можно починить, наконец. А починив, на зависть соседям наслаждаться прохладой посреди летней жары.
— Ночью будем брать кассу, — предупредил я Рыжего.
Тот кивнул в ответ, соглашаясь с тем, что кассу лучше брать ночью, а не средь бела дня на виду у всего полка.
Ровно в полночь разбуженные своими дежурными, мы встретились возле клуба как два злоумышленника, замыслившие таинственное преступление. Ночь была — как раз для воровства. Фонарь с плаца еще кое-как неверным светом освещал фасад клуба, но если зайти за угол, то тут уже была полная темнота. В летнем кинотеатре мы обошли квадрат света, который падал на ряды лавок из окна совспецов. Судя по громким и невнятным голосам, слышным через открытую форточку, в комнате шла гульба.
Совспецы жили в ближнем к кинотеатру модуле, в том самом, в котором жили офицеры управления полка и его верхушка — Дружинин, Сафронов, Плехов. Если бы любой из них застукал нас сейчас, после отбоя, возле своего модуля даже налегке и без кондёра, то за нарушение распорядка дня влепил бы нам суток пять полковой гауптвахты. Поэтому, мы старались просочиться к вагончику незаметней ужей и пугливей белок.
— А если денщик проснется? — одними губами продышал мне на ухо Вовка, когда я протянул руку к замку.
— Эк ты спохватился, — так же одним дыханием ответил я почти беззвучно, — Не ссы, мне в трибунал еще рано. На губе он. Его в бабской комнате на чекистке поймали. Я пока дневалил сегодня, сам слышал как Марчук ему приговор выносил. Отсидит семь суток на губе и пойдет к себе в роту — в горах умирать.
Тут поднялся неуместный грохот, потому что в темноте я таки смел ломы и лопаты и они с веселым перестуком повалились на пол. Даже в темноте я увидел как побелел Рыжий — считай, я сам подал сигнал конвою трибунала. Мы скоренько выволокли трофейный кондиционер на улицу и я не стал возиться с замком, ногой закрыв за собой дверь. Перед нами было два пути в палаточный городок — обогнуть офицерские модуля справа, где нас мог увидеть часовой третьего поста, или обогнуть их слева, через квадрат света из окошка совспецов. Решив, что живой свидетель нам ни к чему, а спецы увлечены пьянкой и своими разговорами, мы двинули налево. Кондер, падла, оказался тяжелым и мы несли его отпыхивась. Внезапно, голоса в комнате совспецов сделались глуше и почти сразу же послышался шум отодвигаемых стульев и топот ног — спецы спешно покидали свою комнату.
"Застукали!", — просвистело в мозгу, — "Кто-то из них выходил по нужде и нас забдил".
Мы прижались к темной стене модуля и уложили кондер возле ног. Рыжий скинул с себя хэбэшку и прикрыл ей белый ящик, чтоб тот не отсвечивал в темноте. Шаги нескольких человек притопали на крыльцо модуля, которого нам было не видно из-за угла. С минуту между ними шел какой-то негромкий разговор, пока пьяный голос не воскликнул:
— Да что с ним базарить, мужики? Бей его!
Послышались звуки махаловки, которые стали удаляться в сторону офицерской столовой. Мы с Рыжим осторожно выглянули из-за модуля, чтобы посмотреть как дерутся гражданские и решить: стоит ли нам нести украденный товар мимо них, занятых делом, или лучше немного обождать?
Возле темной стены офицерской столовой пятеро взрослых дядек в гражданской одежде прижали к стене и били одного. Этот один, пока вольняги замахивались по-колхозному, успевал короткими прямыми ударами начислить в морду каждому из пятерых и сдаваться не собирался. Во всяком случае, дядьки уже запыхались его бить и начинали тяжело дышать, а одинокий боец легко и пружинисто попрыгивал возле стенки, отвечая на удары и с дыхания не сбился. Мы не видели его лица, но смогли рассмотреть что он бьется с голым торсом, а из одежды на нем только брюки-хэбэ и армейские ботинки.
"Армеец!".
Какие-то тридцатипятилетние взрослые мужики, какие-то штатские!!! впятером метелят нашего брата!
Ремни с Рыжим мы скинули одновременно и без команды. Несильный удар правой рукой вдоль ремня — и полоска кожи обвилась вокруг запястья, намертво фиксируя ремень в руке и превращая пряжку в кистень.
— Наших бью-у-ут!!! — заорал Вовка и кинулся в атаку.
— К бо-о-ою-у-у! — подхватил я, отвлекая на себя внимание гражданских и давая сигнал армейцу, что помощь близко.
Парень немедленно и с толком воспользовался подмогой: мужики обернулись на нас и он моментально отсчитал каждому кулаком по сопатке. Обиженные мужики снова повернулись к нему… и напрасно, потому, что мы уже подбежали. Я с широкого замаха сверху вниз ударил ближайшего ко мне мужика пряжкой по плечу. Тот завыл, но мне некогда было его слушать, потому, что другой мужик повернулся лицом к Вовке, замахнулся на него и получил от меня со всей дури сбоку по спине пряжкой.
"Будем переводить вас в черпаки", — зло и весело подумал я.
Этот мужик ударить Рыжего уже не мог, потому, что Рыжий опередил его, влепив ему ремнем по руке и с левой крюком — в санки. Зажав спецов по всем законам тактики мы втроем добивали превосходящие силы противника.
— Пленных не брать, — крикнул армеец и от его голоса у нас обмякли руки.
Мы продолжали бить спецов, но уже без прежнего задора, понимая, что через несколько минут нам самим не сносить голов. Воспользовавшись падением темпа, с которыми наши пряжки крушили их телеса, спецы с отчаянными воплями боли наперегонки покинули поле боя и скрылись в модуле, забаррикадировав за собой дверь.
Возле стены остались только трое победителей, двое из которых старались как бы невзначай встать там, где тень погуще и не подавать голоса.
— Спасибо, мужики, — армеец пожал руки мне и Рыжему, — спасибо, выручили. Совсем, козлы обнаглели — держат себя как господа.
Мы с Рыжим, пожав протянутую руку, отвели свои руки с намотанными ремнями за спину и уставились себе под ноги. Я подумал, что Вован — умнее и предусмотрительней меня. Он свою хэбэшку скинул заранее, когда прикрывал ворованный кондиционер, а я стоял сейчас, одетый по всей форме и мои эмблемки в петлицах указывали мой домашний адрес и номер телефона родителей.