попасть, так же как играя, дети зимой попадают друг в друга снежками. В том состоянии полета, в котором пребывали оба и тогда и сейчас они были просто не способны осознавать, что пуля — убивает. Они об этом не задумывались. Их интересовал сам процесс, а не его результат. Как решили — так и сделали. Онегин и Ленский разошлись по своим вышкам, убедились, что поединщик изготовился к бою и открыли огонь на поражение.
Спасло парней только то, что от вышки до вышки было две сотни метров, ну и состояние у них было, конечно, не для прицельной стрельбы. В самом деле — попасть в противника, который двоится, троится и пятерится — дело безнадежное и смертоубийства не случилось. У пацанов отобрали автоматы, а вызванный из караулки конвой — из той же минбанды и тоже нетрезвый — увел их отбывать добытые в бою семь суток ареста.
Никто не удивился тому, что двоих часовых сняли с постов и приволокли на плац в совершенно невменяемом состоянии — каждое подразделение, заступающее в караул, грешило тем, что иногда приносило с собой бражку. Хотя, в такой хлам, конечно, еще никто не упивался. Во всяком случае, никто Серегу и Мурада не осудил, дураками не назвал, а некоторые офицеры даже смеялись такому глупому залету. Все понимали, что от долгого сидения в полку начинает "сносить крышу".
У всех.
Даже начальник штаба полка подполковник Сафронов, правильно встретив утро, ходит до обеда по полку и во всех, кого встретит на своем жизненном пути, метит указательным пальцем и выносит приговор не тихим своим голосом:
— Семь суток!!!
Обласканный высочайшей милостью военный, на которого без всякого разбору указал подполковничий перст, вытягивается в струнку, отдает честь, отвечает "Есть!", бредет на полковую гауптвахту и слышит за спиной очередное:
— Семь суток!!!
Вот за эти его золотые слова начальника штаба полка обессмертили, накрепко приклеив погоняло Семь Суток. К обеду Семь Суток набивал полный дворик губы арестантами в званиях от рядового до старшего прапорщика. Начальник караула, узнав от вновь прибывшего причину ареста, не затруднял выводного приказом отпереть камеру, а предлагал арестованному отсидеться в тенечке на свежем воздухе. После обеда Семь Суток отправлялся на адмиральский час в свой модуль восстанавливать силы, а на губу приходили командиры рот и забирали с нее своих подчиненных, которых недосчитались в строю.
И никто не роптал. Все понимали, что Сафронов — такой же человек, как и все мы и у него так же срывает колпак, как и у всех у нас. Каждого нового арестанта встречали аплодисментами:
— Семь суток?
— Семь суток.
— Ну, тогда, проходи, раздевайся, ложись, закуривай.
За три недели службы в пехоте я намного обогатил свой опыт несения караульной службы. В уставе насчет некоторых деталей и нюансов в деле охраны военных объектов имелись значительные пробелы.
В пятой роте разводящими ходили сержанты-деды и разводить посты мне не светило по сроку службы. Но разводящих — всего два, а сержантов в роте больше десяти. Остальных-то куда девать? Один в наряде по роте. Другой — отдыхает после наряда. Третий — помначкар. Оставалось еще добрых восемь неприкаянных душ сержантского сословия, которых нужно было чем-то озадачить, чтобы они не отчебучили чего-нибудь,
пока рота в карауле. Чтоб не было дискриминации и незаслуженного уравнивания в правах с рядовыми, учредили два "сержантских" поста. Трехсменных, круглосуточных. Пост Номер Один — штаб и Знамя, и пост номер пять — стоянка второго батальона.
Парк.
Пост Номер Один — это стояние на одном месте с автоматом с плечами в течение двух часов от смены до смены. Ни прогуляться, ни присесть — в двух метрах от тебя за большим застекленным окошком сидят дежурный по полку со своим помощником и им обоим хорошо тебя видно. Ночью это стояние происходит в борьбе со сном, а днем в непрерывном "отдании чести с оружием", так как старшие по званию проходят мимо тебя ежеминутно. На Пост Номер Один кого попало не поставишь — это должны быть образцовые часовые, отличники боевой и политической подготовки, правильно понимающие политику партии и правительства, стойко переносящие все трудности и лишения воинской службы, дисциплинированные и закаленные. Таких в нашей роте оказалось как раз трое и все они были сержанты-духи.
Пост номер пять не такой почетный, как Пост Номер Один — это всего-навсего довольно широкая полоса щебня и камней длиной в несколько сот шагов. С одной стороны полоса ограничивается невысокой каменной стеной с прилепленными к ней хозяйственными постройками, с другой — широким проходом из первоклассной афганской пыли, который отделяет технику второго батальона от техники полковых служб. Лучше не ходить по этому проходу в начищенной обуви — пыли там выше щиколотки. Между пылью и забором на утрамбованном щебне стоит техника второго батальона — бэтээры, бэрээмки, эмтээлбэшки — которую и охраняет часовой поста номер пять.
С развода и до ужина на стоянке каждый день народ — механики, водители, техники рот, башенные стрелки. Все они обслуживают технику, а чаще — просто спят в десантных отделениях. Спать нельзя только духам, но и они выходят из положения: Залезет умный и изобретательный дух, например, под ЗиЛ-131, привяжет брючным ремнем руки к кардану и спит с поднятыми руками. Глянешь со стороны — работает водила. Трудится. Машину чинит. А он — "массу давит" самым наглым образом.
С развода и до ужина на стоянке охранять нечего. Можно сразу идти на свой бэтээр или на любой другой и коротать два часа смены со своими пацанами. Можно кинуть автомат в десантное и лечь рядом с ним на все два часа. Можно… Да все можно днем на пятом посту — это же твой батальон!
Ночью в парке никого нет, вернее — не должно быть. Только двое часовых. Но не всегда. Допустим надо срочно подготовить машину к выезду назавтра, а полной уверенности в том, что убитая машина доедет хотя бы до Фрезы — нет. Техник роты и водила будут с ней до отбоя ковыряться, а если понадобится, то и дольше. Или "засиделись" пацаны в парке после выезда. С "понятием" засиделись, с бражкой. Какой часовой станет их гнать? Сегодня ты часовой, завтра кто-то из них — такой же часовой. Но чаще всего в парке действительно никого нет и потому — скучно.
На посту вообще — всегда скучно. Я еще не встречал в своей жизни ни одного веселого охранника. Это же надо было додуматься запретить часовому "спать, сидеть, прислоняться к чему-либо, писать, читать, петь, разговаривать, есть, пить, курить, отправлять естественные потребности или иным образом отвлекаться от исполнения своих обязанностей, принимать от кого бы то ни было и передавать кому бы то ни было какие-либо предметы, вызывать своими действиями срабатывание технических средств охраны, досылать без необходимости патрон в патронник", а разрешить только дышать, смотреть, моргать, ходить и снимать автомат с предохранителя.
Понятно, что если самый тяжелый пост в полку — это Пост Номер Один, то самый легкий — это пост номер пять. Есть еще посты номер семь и номер восемь — склады ракетно-артиллерийского вооружения, но там можно просто сдохнуть со скуки, потому что те посты не проверяет никто и никогда. А к каким жутким последствиям может привести борьба с хронической скукой на посту убедительно продемонстрировали Серега и Мурад.
Родина не доверила мне стоять на Посту Номер Один, а если бы доверила, то я бы поднял вайдСс на всю роту, нажимая на то, что я — старослужащий и мне не положено! Но командиры, как привило, не дурнее своих солдат, а потому, обошлось без скандалов и меня поставили тянуть службу на пятый пост, а стоять истуканами на пост возле Знамени части отправились отличники боевой и политической подготовки — сержанты первого года службы. Ротные духи.
Самое сложное и тягучее — это переждать ночь. Одну или две смены. Два или четыре часа ничегонеделанья, кроме брождения с автоматом мимо притихших машин. День он как-то сам собой проходит — уже и выспаться успеешь, и народу на стоянке хватает, а вот ночь… Ночью приходит как раз то самое состояние, когда "и спать охота, и Родину жалко". А старослужащему спать на посту — совсем уже стыдно. Будто дух чмошный, взял — и захрапел.
Проблему коротания ночного времени до смены я решил в первый же свой караул в пятой роте. Я взял с собой в караулку книгу, которую и стал читать в комнате бодрствующей смены, а когда пришла моя смена выходить на пост, я кроме автомата взял с собой и книгу. Сменив часового и заступив на пост, я дождался, пока разводящий уведет смену по другим постам. Когда караульные вместе с разводящим скрылись во мраке ночи, я смело и дерзко пошел к вагончику техника батальона. У меня не было намерения что-либо красть, тем более у своих, но возле именно этого вагончика был оборудован душ — старый бензобак с приваренным к днищу краном с лейкой. Бензобак был поставлен на двухметровый каркас, завешенный плащ-палатками. Днем меня к этому душу никто бы не подпустил, потому, что под ним мылись только зампотех батальона, техники рот и наиболее приближенные к ним водители. Но сейчас в моем полном распоряжении была вся стоянка второго батальона, в том числе и душ.
Рота заступила в караул не с санаторного курорта, а после обычного дня, в котором по Распорядку дня с утра были занятия по инженерной подготовке. Я уже научился отрывать окопы так, чтобы при этом пачкаться как можно меньше, но потеть под солнцем южным меньше не стал. Поворочайте-ка вы лопатой почти при плюс сорока! Ну, а где пот, там и паразиты. Мне беспаспортные жильцы в швах мой хэбэшки были совершенно ни к чему, поэтому, я повесил автомат на крючок и, раздевшись, встал под струю.
Нет, до чего же хорошо!
Кругом ночь и тишина. В полку уже отбой. За забором — тьма кромешная, ни гор, ни пустыни не видать. Ни звука не слышно, только как негромко хлюпает вода, просеиваясь из лейки и стекая по моему телу. Десять минут всей процедуры — а сколько удовольствия! Чистый, бодрый и сна — ни в одном глазу. Даже службу хочется нести "бодро, бдительно, ни чем не отвлекаясь…".