Мы с Аскером полезли в кузов, чтобы принимать и укладывать ящики, а Мартын со Шкарупой стали подавать их из штабеля. С полчаса мы бережно и аккуратно брали каждый ящик, осторожно поднимали его в кузов, затаив дыхание переносили и мягко укладывали на место. Через полчаса мы устали, а через час, когда загрузили КАМАЗ под потолок — сдохли. После того, как нас приободрил прапор-артиллерист, работа пошла живее. Прапорщик посмотрел на нас и сказал:
— Что вы их носите как няньки младенцев? Там предохранитель стоит: пока заряжающий чеку не выдернет, снаряд не взорвется.
— А если уроним, товарищ прапорщик?
Товарищ прапорщик махнул на нас рукой, будто мы спросили не знаю какую глупость:
— Да что им сделается? Я их столько уже переронял…
Остатки кузова мы забивали по принципу "раз, два, взяли": с раскачки ящики летели наверх штабеля и плюхались там с таким же грохотом, как если бы внутри были консервы. Разгружать КАМАЗ сил у нас уже не было никаких и мы просто ногами выпихивали ящики из кузова на позиции артбатареи. Расчет орудия поднимал эти ящики из-под КАМАЗа и складировал чуть в стороне. С некоторых ящиков при ударе об землю слетали крышки, снаряды и заряды вываливались, но никто из пушкарей не упрекнул нас в небрежности. Во-первых, по нам было видно, что мы вымотались, а во-вторых пушкари знали эту работу лучше нас и отнеслись с пониманием.
Гаубица Д-30 швыряет снаряды почти на четырнадцать километров. До гор было не более четырех, поэтому, заряжающие открывали крышки гильзовых стаканов и выбрасывали излишние колбаски пороха. К тому моменту, когда отстреляли все привезенные на КАМАЗах снаряды образовались две внушительные кучи ненужного пороха. Чтобы не оставлять врагу средств ведения войны, офицеры-пушкари проложили длинные дорожки из пороха к этим кучам и подожгли их. Пока они выкладывали дорожки, я недоумевал: "зачем нужно возиться, если можно просто подойти и поджечь?". Когда кучи вспыхнули, я понял "зачем" и "почему": мы стояли, наверное, метрах в ста от огня и мне пришлось отвернуться — лицо не вытерпело жара. Часам к четырем все вернулись в полк живые и здоровые. Реализация разведданных была окончена успешно и без потерь.
Но это была только первая часть марлезонского балета, длинного, как "Лебединое озеро".
24. Вторая часть
Это была даже не прелюдия, не увертюра, а так… Военный оркестр настраивал инструменты. Главное же действие предстояло впереди и называлось это действие "Армейская операция 1986 года".
"Магистраль".
Задача:
От Хайратона до Файзабада, то есть на расстояние равное расстоянию от Москвы до Питера, провести колонну в шесть тысяч тяжелых грузовиков.
Уточняю задачу:
Полтыщи километров пути проходит в горах высотой свыше трех тысяч метров над уровнем моря. В этих самых горах есть сотни мест, удобных для безнаказанного проведения засад. Сотни оборудованных огневых позиций, с которых будут долбить по колонне из гранатометов, а по пацанам из стрелкового оружия. Вдоль маршрута движения колонны, на удалении одного-двух дневных переходов от бетонки, оборудованы десятки долговременных баз моджахедов. На всем протяжении трассы от Хайратона до Файзабада действуют десятки вооруженных банд, хорошо обученных ведению партизанской войны в горах.
Еще раз уточняю задачу: у Сороковой Армии нет шести тысяч МАЗов!!! В помощь хайратонскому Тяжбату будут приданы гражданские грузовики из Термеза, Душанбе, Самарканда, Каршей, Бухары и Джизака. Но даже с гражданскими машинами никак не наберется больше восьмисот тягачей. Поэтому, колонна будет следовать конвейерным методом: сутки от Хайратона до Файзабада, сутки под разгрузкой, сутки от Файзабада до Хайратона, сутки под погрузкой. И так до тех пор, пока не будет сделано шесть тысяч рейсов.
— Товарищи, солдаты, сержанты, офицеры и прапорщики! Ни одна мразь не должна суметь сделать даже выстрела по колонне!
— Товарищи солдаты, сержанты, офицеры и прапорщики! За рулем машин будут сидеть гражданские люди! Ни один из них не должен погибнуть. Ни один!!!
Вот такая задача.
Понятно, что силами одного полка и даже целой дивизии тут врага не одолеть — этой басмоты в горах до Файзабада дивизий, может, пять засело. Уродов бородатых. И нам нужно сделать так, чтобы километров на двадцать вправо-влево от бетонки даже суслики в норы попрятались и чтоб ни одна змея из-под камня не выползла от страха. Поэтому, работать будет целая армия. А наш небольшой променад — это только разминка и подготовка к следующей операции.
Мы едем в Пули-Хумри!
Докладываю маршрут движения от Хайратона до Файзабада:
Первые сто километров Хайратон — Ташкурган. Тут все тихо. Тут одна пустыня, в которой трудно спрятаться.
Ташкурган — Айбак. Восемьдесят километров. Этот участок обеспечили наши артиллеристы, расстреляв и разрушив горные тропы и тайные схроны. На восстановление троп у моджахедов уйдет не одна неделя и эти восемьдесят километров обеспечит наш полк, главным образом силами восьмой роты. Она тут на то и поставлена — Айбак охранять.
Айбак — Пули-Хумри. Мы туда как раз едем воевать. Будем вместе с Хумрийцами разгонять местную басмоту. Это займет у нас недели две.
Пули-Хумри — Кундуз. Этот участок вне зоны ответственности нашего полка. Тут будут работать Кундузцы и Хумрийцы.
Дальше Кундуз — Талукан и Талукан — Файзабад. Вот тут-то у них лежбище. Вот тут-то и будет основная война. Места дикие, труднодоступные. Басмачам тут раздолье. Места боевых действий начинаются на высоте полторы тысячи метров и поднимаются до четырех тысяч, куда даже птицы не залетают. Тут нам всем придется попотеть. А пока дивизионная операция в Хумрях — это увеселительная прогулка.
Пикничок.
Мы выезжали на операцию на самом роскошном бэтээре роты, к башне которого брезентовыми ремнями был намертво приторочен бакшишный ящик из-под Утеса. В этом ящике хранилась наша посуда — два казанка для первого и второго, чайник, кружки, ложки и синие гетинаксовые тарелки, которые мы стащили из столовой. Из-за большого зеленого короба на башне, наша ласточка стала походить на носорога, который набил шишку на лбу, но зато в целом полку не было второго такого ящика. На некоторых машинах посуду хранили в снарядных ящиках, прикрученных к корме, но это был не тот шик. И размер не тот и эстетика вяловата. Бакшишный ящик был предметом гордости экипажа БТР-70 с бортовым номером 350-2 и объектом зависти других экипажей.
Но нет добра без худа. Ехали в полном комплекте и Саня Андрюхов пристроил в десантном отделении свой Утес. Мы с хозяйственным Шкарупой подняли вайдСс, дескать, в десантном и так тесно, ноги вытянуть некуда, а этот дед свою бандуру втаскивает и занимает половину сиденья, но Саня упросил нас:
— Понимаете, мужики, у меня он весь почищенный и мушку у него я настроил. Она на броне может разболтаться, а вот тут, на матрасе…
— На матра-а-асе?! — возмутились мы, — Хрена ли ей сделается твоей мушке? Нас смотри сколько народу? Без твоего долбанного пулемета на матрасах могут двое лежать, а с пулеметом только один.
— Не ругайтесь, мужики. Он же для меня как ребенок. И если на то пошло, то я не буду лежать на матрасе, но пусть пулемет едет в десантном.
Это была правда — Саня к своему пулемету относился не по сроку службы трогательно. Если черпаки — я, Мартын, Шкарупа и Олег — шли в парк заниматься неуставными взаимоотношениями, то есть играть в нарды, пока Адик и Арнольд шуршат на бэтээре, то Саня выволакивал из оружейки свой начищенный Утес и начинал его наяривать по новой. Он со своего Утеса буквально пылинки сдувал. Я уж не говорю про обязательную подшиву в стволе. Их взаимоотношения с пулеметом можно было определить как нянька и дитё.
Утесу разрешено было ехать на матрасе.
Перед самым выездом, буквально за час до него, старшина Гуссейн-оглы получил с продсклада доппаек на роту. Всем курящим по восемнадцать пачек сигарет, а некурящим по два килограмма сахара. Сигареты были розданы тут же, а ящик сахара был поставлен под башню в наш бэтээр — Гуссейн-оглы собирался поступить с сахаром умнее, нежели просто раздать его. В Айбаке собирали растянувшуюся колонну и на этой первой остановке к нашему бэтээру подошли Адам и Леха.
— Дело есть, мужики, — тихо сказал Леха с тем видом, с которым приглашают пойти в разведку за линию фронта.
Мы развесили свои лопухи, ожидая услышать какое именно дело может быть к нам, черпакам, у двух уважаемых дедушек.
— Короче, нам бы сахарку, — не стал тянуть Адам, — хотя бы килограмчик.
— Са-хар-ку-у?! — я аж зашелся от возмущения.
В самом деле — я-то ожидал что они-то что-то дельное предложат, а они — "сахарку". Нашли дураков со старшиной из-за сахара ссориться. К тому же совершенно не нашего сахара. У нас в экипаже не курил только Арнольд, но ему сахар был по сроку службы не положен.
— Хренарку вам, а не сахарку! — отрезал я, разочарованный дедами.
— Вам что? — возобновил натиск Леха, — Сахара жалко, да? Для своих жалко, да?
Сахара, разумеется, нам было не жалко, как не жалко всего чужого. Просто мы еще при выезде из полка исследовали ящик с сахаром со всей серьезностью и нашли, что он полон. Доверху. И верхний ряд — ровный. Если бы в ящике не было одной или двух пачек сахара, то Гуссейн-оглы не досчитался бы и пяти. Но ящик был целый и пропажу даже одной пачки можно было определить не глядя, на ощупь. А что мы, дураки, что ли портить отношения со старшиной из-за пачки сахара? Я спрятался в люк, открыл десантное и поманил обоих дедов внутрь.
— Смотрите, — я выставил ящик с сахаром им под нос, — видите — полный! Даже одну коробку фиг возьмешь — старшина сразу заметит. А вы — "килограмчик".
Деды поняли, что старшина пропажу даже одной пачки заметит обязательно, но отступать не собирались.
— Да понимаете!.. — Лёха давил на самые больные мозоли, — Вместе служим!.. На операции ходим!.. Сегодня живем, завтра — нет!.. А вы из-за какого-то там сахара!.. Мы думали, что вы — мужики, а вы!.. Если бы у нас был сахар, а вы бы к нам пришли!..