Никто даже не почесался.
Никто и не думал, что она будет стрелять.
Длинная очередь пошла к горам, заслоняющим горизонт. Ствол начал подниматься все выше и выше. Песке уже лупила по синему небу, прямо в зенит. Пулемет не удержался в руках накрашенной куклы и, не прекращая стрелять, поплыл ей за спину. Пули веером пролетели низко над толпой.
Все кинулись на землю и уткнулись носами в пыль.
Пулемет тоже упал на землю и увлек за собой хрупкую Песке. А той глаза сделались бессмысленными и она исступленно продолжала жать на спусковой крючок с ужасом глядя на свою собственную, непослушную ей руку.
Плехов, оказавшийся к ней ближе всех, подскочил к ней и одной рукой вырвал у нее ПК, а другой съездил ей по соплям, чтобы прекратить истерику. Истерика прекратилась моментально, сменившись обильными женскими слезами.
Разочарованная в высоком искусстве толпа, чуть не полегшая от рук самонадеянной эстрадной звездюльки, стала расходиться.
На следующий день произошло событие еще более приятное, нежели приезд в наш глухой угол столичных артистов.
Полк уже был полностью готов к выезду.
Бэка получен, уложен по рюкзакам и бэтээрам, заправлен в ленты и снаряжен в магазины.
Сухпай на три дня распределен ротными старшинами.
Мука, дрожжи, варенье, сахар, маринованные огурцы, конфеты, сигареты и другие полезные на любой войне вещи, уложены в бакшишные ящики и строго охраняются.
Чистые повседневные хэбэшки сданы в каптерки. Вместо них на свет Божий извлечено тряпье четвертного срока — подменка. Полк обрядился в трико, тельники, сетчатые зеленые кэзээски, старую форму и уже напоминает самый большой и бедный цыганский табор.
Ночью объявлена тревога.
Ночью мы снимемся из полка и уйдем на месяц на войну.
Вечером мы последний раз посмотрим фильм и ляжем спать в кровати.
И тут…
Средь бела дня в полк прилетели две вертушки. Дружинин рванул встречать аж на своем УАЗике, хотя от штаба до взлетки было метров сто. Со взлетки в штаб он привез генерал-майора. Прилетевший генерал зашел в штаб, пробыл там некоторое время и двинул в парк.
Весь полк на всякий случай попрятался от греха подальше и настороженно вел наблюдение из укрытий.
Мой командир роты Бобыльков был по званию старим лейтенантом, но одного его мельком брошенного слова было вполне достаточно для того, чтобы законопатить меня на губу.
Мой друг Скубиев был капитаном, но даже легкого шевеления его уса хватило бы на то, чтобы губу я не покинул до дембеля.
Мой комбат Баценков был майором и в моем мировоззрении занимал второе место после Господа Бога. Было даже страшно подумать, что со мной может сделать комбат под горячую руку.
Дружинин, Сафронов, Плехов были подполковники и меня от них разделяло такое же расстояние, какое разделяет Париж и Кзыл-Орду.
Командир нашей дивизии был полковник и я его никогда в жизни не видел, настолько он был для меня недосягаем.
А тут — не майор, не подполковник, а целый генерал-майор из штаба округа!
А вот хрен его знает зачем он прилетел аж из самого Ташкента и какие у него полномочия?
Поди, догадайся!
Может, наш Дружинин уже откомандовался полком?
Может, Сафронов доигрался до трибунала?
Может, комбатов расстреливать будут? Может, ротных?
Никого этот генерал своим прилетом не обрадовал, зато перепугал и насторожил абсолютно всех. Два часа он в сопровождении командира полка и начальника штаба бродил по полку, перемещаясь из парка в модули и палатки. Всюду сунул свой нос — и в магазин, и в столовую, и в оружейки, и в каптерки, и на склады. Через два часа скомандовали внеплановое построение полка.
Дружинин подал команду "смирно!" и пошел докладывать генерал-майору, что вверенный ему полк построен. Не дав полку обычную после доклада команду "вольно", генерал начал говорить про Дружинина и Сафронова такие плохие слова, которые и повторять-то неловко. А уж выслушивать как генерал кроет матом наших командиров вообще было стыдно. Не заслужили они того. Мы своих командиров привыкли уважать и нам было неприятно, что какой-то штабной хмырь в новенькой хэбэшке с немятыми генеральскими погонами распекает двух заслуженных подполковников на виду у рядовых и сержантов.
Чем я внешне отличаюсь от комбата?
Или от ротного?
Да ничем!
Только тем, что у комбата на погонах одна большая звезда, у Бобылькова три маленьких, а у меня — лычки. Цвет хэбэшек у нас троих был одинаковый — линялый. Выгорели хэбэшки на полигоне, хотя мы их только полтора месяца назад новые получили. Добела выгорели. А тот хрен моржовый, который распаляется посередь плаца — чистенький, опрятненький. От его формы, поди, вещевым складом пахнет — еще не выветрился фабричный запах. Он это хэбэ до того, как прилететь к нам в полк и начать орать на плацу, никогда и не надевал. Он все в кителях ходил. И не оденет он больше это полевое хэбэ никогда. Прилетит обратно в Ташкент, скинет хэбэшку на руки денщику и наденет свой привычный китель с лавровыми веточками на воротнике.
Суть генеральских претензий к командованию полка, если отбросить мат и оскорбления, сводилась к следующему:
— Подполковник Дружинин дурак!
— Подполковник Сафронов дурак!
— Подполковник Плехов совсем дурак!
— Комбаты дураки все поголовно!
— Ротные тем более дураки!
— Солдаты, сержанты, прапорщики — дураки абсолютные и совершенно бестолковые!
— Полк к операции не готов!
— Машины не укомплектованы!
— У машин выработан моторесурс!
— На БРМ разведроты и второго разведвзвода отсутствует бревна!
Я как услышал про бревна, то мне сразу стало ясно — с какого поезда слез этот пассажир. Допускаю, что для генерала из штаба округа дико и ново то, что техника в полку убитая. Вроде моего бэтээра с бортовым номером 350-2. Допускаю, что генерал, инспектируя в Союзе части округа видит в парках и боксах надраенную и свежеокрашенную к его приезду технику. По опыту своей службы в Союзе я знаю, что девяносто процентов этой техники нужны только для парадов и только два раза в год. Все остальное время техника стоит в парках и боксах, укрытая от дождя и снега. Храниться она может хоть сто лет. Но в Афгане-то техника воюет! Каждый день — выезды. То в Хайратон, то в Айбак, то в Мазари. Я уж не говорю про операции и сопровождения колонн. И чем больше техника ездит, тем быстрее вырабатывает свой ресурс, а новую технику из дивизии слать не спешат. Я в полку уже семь месяцев, за этот срок сгорели два бэтээра, одна бэрээмка и несколько наливников, а новой машины не пришло ни одной! Если генерал не знает того, что знают сержанты и рядовые, то какой дурак прислал этого генерала и главное — зачем?
Бревна еще эти!
Дались ему эти бревна!
Да, действительно, в комплектность БРМ и БМП входит бревно. Неизвестно для чего оно, покрашенное, приторочено к корме. Но товарищ генерал вероятно не знает, что Афганистан сильно отличается от Сибири, никакой тайги тут нет, а за порубку дерева следом отрубают руку, его срубившую. Жестко тут с деревом. Ни в одном кишлаке не найдешь ты деревяшку, свободно лежащую посреди дороги. А на операциях пищу готовят на кострах. Потому, что горячая пища — лучше, чем сухпай, от которого только изжога и гастрит. Эти бревна сожгли еще дембеля наших дембелей, когда сами они были только духами. А этот мудила-генерал примотался к этим бревнам и ищет виновных в их отсутствии!
Вообще-то я своих командиров привык уважать. И Дружинина, и Сафронова, и Плехова. Баценков для меня — Бог, Бобыльков — полубог. Слушать про то, что мои командиры все поголовно дураки мне неприятно. Если бы я не был человек военный, которого загнали в железную узду армейской дисциплины, а был бы, к примеру, работягой на заводе, то товарищ генерал-майор получил бы от меня и с правой и с левой по своей бестолковой голове. Я бы даже и ногами немного добавил. Но к большому моему огорчению я не на гражданке, а в армии. Поэтому тихо стою на плацу в строю и смотрю себе под ноги, чтобы не смотреть на Бобылькова и на комбата. И не просто стою, а стою по стойке "смирно", потому что генерал-горлопан не посчитал нужным дать полку команду "вольно". И командиры мои, оплеванные перед своими солдатами залетным штабным генералом, стоят и смотрят на свои ботинки.
Субординация, однако…
Однако, отвратительно начав свое выступление, генерал закончил уже не так уж и плохо. Да что там — замечательно закончил!
— Полк к выезду на операцию не готов!
— Немедленно укомплектовать машины!
— Даю сутки на исполнение!
— Укомплектовать все до иголки!
— Лично проверю!
— Если на складе окажется в наличии, а у солдата не будет!..
Дальше он мог уже и не продолжать — я сразу смикитил, что генерал — наш благодетель. Зампотылы полка и батальона не были жадными — они были прижимистыми как все запотылы и старшины Советской Армии. Солдат на операцию получал только то, что ему действительно необходимо и укомплектованность каждого солдата проверялась на строевых смотрах перед выездом в индивидуальном порядке. Но дело в том, что солдату всегда всего мало! Мне, например, всегда мало того, что уже затарено в моем бэтээре. У меня лежит шестьдесят пачек сигарет, но я мог бы втиснуть и сто. Я раздобыл килограмм сухих дрожжей, но был бы рад и второму килограмму. У меня в бакшишном ящике шесть банок джема, но я нашел бы куда положить хоть двадцать, просто в магазине не давали больше двух банок в одни руки. Будь моя воля, я затолкал бы в бэтээр вдвое, втрое больше того, чем нам удалось запастись, да только кто ж мне позволит? Мой экипаж не единственный в роте, а рота — не одна в полку. И все хотят затариться дрожжами, сигаретами, джемом, сгухой, салатами и чем-нибудь вкусненьким.
По приказу генерала все полковые склады были распахнуты настежь.
Кто хошь заходи, бери что хошь.
Халява, сэр.
У меня в экипаже было три старых лопаты и я дополнил их двумя новыми — в пять лопат мы быстрее выкопаем капонир. Коробки для пулемета у меня были старые и мятые — в этот же день появились новые коробки к пулемету и новый запасной ствол к нему. Всякая мелочь, вроде шомпола для КПВТ, исчислялась десятками. Весь наш экипаж несколько часов только носил и носил со склада на машину внезапно свалившееся на наше счастье добро. Под конец я потребовал и получил новенькую эксперименталку и сапожки на шнуровке. Одевать новое на войну мне было жалко, поэтому и эксперементалка и хрустящие кожей сапожки менее чем через сутки ушли в Айбаке к братскому афганскому народу за семьсот афошек и щедрый кусок чарса.