Лица полковых пацанов светились такой радостью, будто сегодня у каждого был день рождения.
Всеобщего воодушевления не разделял только зампотыл полка подполковник Марчук. Мрачный и подавленный он ходил от склада к складу, подсчитывал убытки и убеждался, что вынесенного со складов имущества хватило бы на три года непрерывных боевых действий.
Единственно чем не удалось доукомплектоваться, это промедолом. Медик полка лично выдал каждому на строевом смотре по шприц-тюбику и ни одним кубиком больше.
Ночью полк выезжал на армейскую операцию укомплектованный донельзя.
28. Пули-Хумри
Удивительно, невероятно, непостижимо и для Советской Армии нехарактерно — полк ушел на армейскую без лишней канители. На два была назначена тревога, водители и башенные пошли в парк выгонять технику, а экипажи получали оружие и выходили за полк: все, что было нужно взять, все это уже было погружено в машины — и бэка, и вода, и дрова, и продукты, и матрасы с одеялами. Машин было больше обычного: Дружинин с Сафроновым собрали всех, кто ездил на Меймене и Андхой. Экипажи были даже с третьего батальона. Даже химики во главе с отважным старшим лейтенантом Лаврушкиным и те были взяты.
В три часа из парка выгнали всю технику, запланированную для операции.
В четвертом часу Сафронов зачитал боевой приказ.
Около четырех погрузились и тронулись. И не понадобилось никакого генеральского присутствия. Без генералов обошлось даже как-то спокойнее — каждый знал свое дело и место.
В девять утра были в Айбаке.
Вернее, это наш экипаж был в Айбаке в девять утра, а голова колонны прибыла туда гораздо раньше. Пятая рота шла замыкающей в полковой колонне, а наш Четвертый Интернационал на бэтээре с номером 350-2 шел последним в роте, сразу же за "дробь-первым". Сзади нас ехала только одна машина — "Урал" техзамыкания.
Странно никого не видеть позади себя.
Дружинин с Сафроновым в Айбаке собирали колонну, которая как обычно растянулась на два десятка километров. Мы прибыли последними и попали в гущу грязных голодранцев в возрасте от четырех до шестнадцати лет, которые все одновременно пытались нам что-то продать, что-то у нас стырить и откровенно попрошайничали, делая жалостливые глаза.
— Командор, дай бакшиш, — пионерского возраста смуглый заморыш тянул ко мне сложенные лодочкой ладошки.
Обмануть этот животный мир, который бурлил сейчас возле колес нашей ласточки — дело безнадежное. Высший разум, который развивает европейское образование, диким азиатам вполне успешно заменяют животные инстинкты. И сто, и тысячу лет назад через Айбак проходил торговый путь. И сто, и тысячу лет назад предки этих самых бачат приставали к проезжим с торговыми предложениями или попрошайничали. Ничего тут не изменилось за тысячу лет. Со времен Александра Македонского ничего не изменилось в укладе, повадках и инстинктах аборигенов и не изменится никогда. "Обмануть" — вот основной инстинкт, который управляет этой звериной стаей. "Или ограбить, если будет возможность" — второй инстинкт. Возраст торгового партнера, который подбежит к вам посреди улицы не должен вводить вас в заблуждение: сопливому коммивояжеру может быть и шесть лет, в руке у него будет пачка разноцветных афошек, чеков и долларов, но у вас обмануть его при расчете не получится никогда. Надежней любого калькулятора в голове малолетнего торгаша сидят звериные инстинкты, завещанные ему предками. Он вам всё продаст и всё у вас купит с рук, но на всем слупит свой барыш.
Эксперементалка и сапожки, которые я, так нагло воспользовавшись генеральскими распоряжениями, получил вчера на складе, ушли к братскому афганскому народу за пайсу и чарс. Мне очень понравилось, что боевые действия наш экипаж начинает с получения прибылей.
От Айбака до Хумрей тащились так же медленно, как Лермонтов на перекладных до Тифлиса. Тут или ехать быстро — и тогда растянется колонна, или сохранять колонну в сжатом виде, но тогда скорость будет не выше сорока. Командование полка решило не растягивать колонну и потому в Пули-Хумри мы въехали уже после обеда. Первое, что меня удивило в Хумрях, что это довольно большой город. В нем даже были пятиэтажные дома, которых я не видел с Союза. С Айбаком и Ташкурганом нечего и равнять: кажется, Пули-Хумри был больше самого Мазари-Шарифа.
Втянувшись в город колонна встала.
Машины встали плотно друг к другу — нос к корме. Кое-кто спрыгнул на землю, разминая ноги У всех было приподнятое настроение туристов, прибывших с интересной экскурсией в экзотическое место. С обочины дороги, прибивая пыль, зажурчали ручьи веселее весенних.
На наш бэтээр перешагнули Леха с Адамом и сели на башню.
— А ведь тут неподалеку есть фруктовый сад, — будто сам себе сказал Леха, — Помнишь, Адамыч, мы в прошлом году, когда духами были, там урожай собирали?
Адам важно задумался и согласился:
— Помню. Место, кажется, то же самое. Только мы в прошлом году чуть подальше встали.
"Сад! Тут где-то рядом есть фруктовый сад!" — во мне проснулся охотничий азарт грозы садов и огородов. Я даже не подумал о том, что деды специально для черпаков завели такой разговор.
— Мужики, а где тот сад? — спросил я у них.
— Да вон, — Леха показал рукой в сторону от дороги, — там.
— Далеко?
— Метров пятьдесят.
"Сад! И всего в пятидесяти метрах!", — воинская дисциплина умоляюще пискнула и тут же умерла, упокоившись в военном билете возле сердца, — "Совсем рядом есть сад и уже начали поспевать яблоки и абрикосы. А колонна хрен знает сколько еще стоять будет. Даже если она тронется немедленно, то пока очередь дойдет до конца колонны, у нас все равно будет минут пятнадцать времени".
Военный прокурор казался мне сейчас не страшнее нарисованного Бармалея.
— Успеем! — успокоил я личный состав, — Кто со мной?
А кто со мной? Со мной все черпаки двух наших экипажей: Шкарупа, Мартын, Олег, Аскер. Дедам уже по сроку службы не положено по чужим садам лазить, духам еще по сроку службы не положено на боевом выходе покидать броню. Адам сходил на свой бэтээр и вернулся с тремя солдатскими вещмешками:
— Возьмите, — протянул он их нам, — не за пазуху же вы будете яблоки трясти?
Леха тоже сходил на броню и принес нам автомат:
— Куда вы с пулеметами?
В самом деле — с пулеметами воровать яблоки было несподручно. Еще два автомата для Мартына и Шкарупы одолжили у Адика и Арнольда.
Впятером, вооруженные вещмешками и автоматами, мы двинули к тому дувалу, на который указал нам Адам. Дувал как дувал — такая же пыльная глиняная стена как и все остальные дувалы в Афгане. Высота — с человеческий рост. Но зря, что ли, нас гоняли по полосе препятствий на норматив? И зря, что ли, на этой полосе есть снаряд "двухметровый забор", который солдат Ограниченного Контингента учат перелетать в одно касание?
В одно касание мы оказались за дувалом. Тихо тут, спокойно. Редкая травка зеленеет на желтом глиноземе, который в Афгане вместо нормальной земли. Дюжины две невысоких яблонь ветками качают. Арычки неглубокие прокопаны между ними, чтобы дать воде ход к корням. А на ветвях у них — яблоки! Некрупные, но уже желтые и с первого взгляда понятно, что сладкие.
А у нас — авитаминоз!
Мы вместо яблок в полку лук репчатый жрем не пуская слезы, только жопку и хвостик выплевываем.
А тут — яблоки!
Сколько себя помню — мы с пацанами раскулачивали дачников. Лет с шести. Проживали мы с матушкой на Юго-западе, на самой окраине Саранска и дачи начинались прямо за соседней пятиэтажкой. Наша дворовая команда во главе с более опытным пятиклассником просачивалась через заборы и набивали пазухи яблоками и сливами. Сезон стоял с июня и по октябрь — от первой тепличной виктории до антоновских яблок. Малина, вишня, смородина — ничего из этих ягод никогда не покупалось у бабушек. Все честно бралось с "наших дач".
В средних классах мы уже сами стали водить малышей на дачные прогулки, а в старших стали относиться к своим походам по дачам как татаро-монголы к набегам на Русь и с той же продуманной основательностью. У одного пацана из нашей компании был "шестьдесят девятый газон". Черт его знает какого года выпуска он был, но машина была — железная. И по проходимости и по крепости кузова. Мы грузились в него всей кодлой вместе с сумками и авоськами и ехали по дачам. Возле той, где яблоки были на вид вкуснее остальных газон останавливался и сдавал задом, роняя ограждение. Мы считали, что в свои шестнадцать лет уже несолидно лазить через заборы и степенно перешагивали поваленные штакетины. Начинался неспешный сбор чужого урожая. Еще каких-нибудь пару лет назад крик "атас, хозяин!" сметал нас вихрем и мы приходили в себя уже за километр от места преступления. Теперь если хозяин или посторонний мужик заставал нас на участке, то мы не прерывали своего занятия, а спокойно спрашивали:
— Тебе чего, мужик?
Нас — шестеро крепких пацанов. Он — один или с другом. Двое прокуренных сорокалетних папиков в запузыренных трико. Место — нелюдное. До ближайшей остановки — три километра. Никто ни за кого не заступится, не надейся. Хозяин дачи, не найдя способов воздействия на молодых шакалят, утирался и шел обратно в садовый домик.
Одного только мы боялись — визгливых женщин. Только они одни могли нас спугнуть.
Я рассчитывал на то, чтобы вернуться к броне максимум через пятнадцать минут, чтоб нас не хватились еще до того, как колонна тронется. Поэтому, работал шустро — одно яблоко в два укуса отправил пережевываться в рот, а двумя руками обрывал яблоки и скидывал их в вещмешок, который подставил и держал Мартын. Запасаясь витаминами мы не переставали вести наблюдение по сторонам и, главным образом, за прутиками антенн над дувалом. Если антенны не качаются, значит и броня на месте. Ну, точь-в-точь как на гражданке:
Поспели вишни в саду у дяди Вани.
У дяди Вани поспели вишни.
А дядя Ваня с тётей Груней нынче в бане,
А мы под вечер погулять как будто вышли.