"А вот и вертушки. Что-то их опять много, как под Талуканом".
Все вертушки не смогли сесть в долину за неимением достаточного места — восемь пар продолжали ходить широкими кругами в котловине между гор. В эти вертушки сядут дэшэбэшники, а наш батальон уже начал погрузку в те, что приземлились и меня ждут пацаны второго взвода — по расчету я сажусь последний, как самый тяжелый.
Перед тем как строй распался, мудрый Шкарупа протянул мне коричневый катыш величиной со спичечную головку — ханка.
— Зачем? — не понял я.
Я действительно не употреблял этот наркотик — слишком сильный для меня.
— Держи, — наставал Коля, — когда совсем невмоготу идти будет, кинешь под язык с кусочком сахара.
— А я не забалдею?
— Держи, тебе говорят, — Шкарупа сунул мне ханку в кармашек БВД.
Будто подслушав наш разговор к нам подошел Акимов:
— Четвертый взвод, у всех при себе промедол есть?
"Война началась с наркоты…", — подумал я пошел грузиться в вертушку.
Десять минут удовольствия от полета…
Хотя, какое это удовольствие сидеть на жестком ребристом полу вертолета, опираясь спиной на свой собственный "рюкзак экспедиционный", а этот рюкзак в свою очередь тоже упирается в кого-то еще. Второй взвод, груженый рюкзаками и оружием как и я, набился в вертушку вовсе не в полном составе — отсутствовали молодые, водители и башенные стрелки. Повезло тем, кто по расчету запрыгивал первым — они сидели на скамейках вдоль борта.
Десять минут сомнительного удовольствия от полета под звериный рев мощных движков и… все те же прелести десантирования — впечатал подошвы в грунт, получил сверху по спине и по загривку каской, рюкзаком и бронежилетом, перекувыркнулся, изготовился к стрельбе.
— Живее, живее, мальчики! — подбадривал нас Бобыльков, — Становись. Марш. Смотрите, четвертая рота уже на тропу выходит.
Широкая площадка посреди высоких гор — трехтысячников. С площадки вниз и вверх ведет заметная, хоженая тропа. На эту тропу в затылок друг выходят пацаны четвертой роты и начинают подъем. Четвертая рота высадилась раньше нас и раньше нас выслала головной дозор, а это обидно, потому, что пятая рота — лучшая в полку, а в четвертой служит одно сплошное чурбанье. Пришло к ним в феврале и мае пополнение, много славян, но сегодня молодых в горы не взяли.
"Моя очередь", — я тоже вышел на тропу и пристроился за два метра от впередиидущего, "а вот интересно: мы на семьсот метров за сколько поднимемся? За час или за два?".
Я уже считал себя старым и опытным солдатом. Еще по своей первой операции на Балхе я знал, что автомат начинает мешать где-то на втором километре пути. Перевесишь его с правого плеча на левое, потом перекинешь автоматный ремень через шею, наконец, в руках его понесешь — и все никак не подберешь для него удобного положения. Автомат оттягивает то одно плечо, то другое, то шею.
"Это автомат, который весит три-шестьсот. А моя виолончель — одиннадцать!", — пулемет начал мне мешать уже через две сотни шагов, — "Хуже нет — носить на себе пулемет. Даже минометчикам, с их плитами и трубами, и то легче. Хотя нет, хуже всего — нести в руке тяжелую коробку от АГСа".
Когда я был еще духом, а Полтава дедом, он научил меня "затачивать" сапожки. В обыкновенный бритвенный станок вставляешь лезвие "Нева" и аккуратно срезаешь край подошвы, выводя ее на конус. Подошва принимает вот такой вид: \__________/ и хорошо входит в гравий. Поставил ногу — как сваю забил. Не колыхнется нога. Не только у меня — у половины полка такие подошвы. Вторая половина в кроссовках, но я не доверяю этой обуви.
"А что я, собственно, расстраиваюсь из-за своего пулемета?", — мерность и монотонность ходьбы наталкивала меня на рассуждения, — "Может быть ПК покажется кому-то слишком тяжелым, но у автоматчиков и снайперов в рюкзаках по две мины. Каждая мина весит три килограмма, значит, я несу такой же вес как все".
Я подобрал дыхание под правую ногу. Назло Строевому уставу Советской Армии, который заставляет всех военных начинать движение непременно с левой ноги.
Шаг правой.
Подошва врезалась в камни.
Начало вдоха.
Перенос веса вперед
Шаг левой.
Другая заточенная подошва встала на место.
Продолжение вдоха.
Перенос веса вперед.
Снова шаг правой
Начало выдоха.
Перенос веса вперед.
Шаг левой.
Выдох.
Размеренно. Небыстро. Стараясь не напрягать ноги и не делать широких шагов, чтобы не сбить дыхания.
Впереди меня длинная цепочка пацанов — разведвзвод, четвертая рота и первый взвод нашей. Только каски выглядывают из-за рюкзаков. Я обернулся назад и увидел ниже себя цепочку еще длиннее. Если смотреть с лица, то рожи у всех потные и грязные, а взгляд отрешенный. Каждый идет и мерно дышит в такт шагам.
"Только бы не сбиться с дыхания. И не пить! Глоток воды на такой жаре тут же выйдет пСтом и обернется слабостью через полминуты", — тут же, "на автопилоте", сработала привычка задавать неподходящие вопросы и я сам себя лукаво спросил, — "А если чай? У меня сзади на ремне болтается фляжка со сладким чаем".
Про сахар это я вовремя вспомнил, потому что силы начали подтаивать, я все-таки не альпинист-разрядник. Как и советовал Шкарупа, я закинул под язык кусочек рафинада и катышек ханки. Ханка была горькая, поэтому, сахар не был лишним. Вместе с сахаром мне в организм попадет немного углеводов для придания сил, а вместе с ханкой, черт его знает что попадет? Наркота, она и есть — наркота.
"Но я же не по вене ее ширнул"? — нашел я оправдание.
"Скучно, скучно вот так идти. Два шага — вдох, два шага — выдох. Хоть бы уже обстреляли, что ли?".
Я представил, что когда послышатся первые выстрелы, то смогу рухнуть в колючки и камни, выставить впереди себя рюкзак и начать отдыхать. Пулемет я к бою, конечно, приготовлю и даже огонь открою, но сначала я упаду!
Никаких выстрелов не было, батальон продолжал подниматься в горы.
Размеренно.
Дыхание под шаг.
"Все-таки, в горах легче, чем в сопках. В сопках вверх-вниз, вверх-вниз. Голеностоп устает. А в горах подобрал дыхание, вошел в ритм и ступай себе… как ишак".
Ханка начала действовать. Уже и рюкзак не тянул мне плечи, и пулемет почти не мешал Я парил сантиметрах в пяти над землей и не знал устали.
"Вес уменьшился, а голова у меня свежая", — удивился я особенности наркотического воздействия, — "Я же не пьяный иду. Все-все соображаю и все понимаю".
Шаг правой.
Подошва врезалась в камни.
Начало вдоха.
Перенос веса вперед
Шаг левой.
"Сколько я уже сделал этих шагов наверх? Две тысячи или три? И скоро ли эта отметка — 2700?".
Много я сделал тех шагов. И все — в гору.
"Не понимаю я тех идиотов, которые ездят отдыхать в горы! Глупый отдых. Лично я, когда уволюсь на гражданку, двадцать лет ни в какие горы не сунусь. Мне на них даже издалека смотреть противно! В этой стране куда не посмотри — кругом одни горы. Зачем тут только люди живут?".
Хотелось отдохнуть. Начали уставать ноги и шея.
"С одной стороны, привал был бы очень вовремя. С другой стороны — время дорого. Нам духов надо расколотить еще дотемна. Желательно, хотя бы за час до темноты, чтобы было время оборудовать ночевку, а то копать в темноте…".
Монотонный шаг и размеренное дыхание во взаимодействии с дикой жарой отупляли совершенно.
"О чем бы мне подумать, пока идем?", спросил я сам себя, — "О доме не хочется. О бабах?.. Много ли я их знал, чтобы судить о них? Стих, что ли какой-нибудь вспомнить, проверить память? Или еще лучше — спеть!".
Хорошая мысль!
И я запел про себя популярнейшую песню культовой для молодежи 80-х группы:
Забы…
Шаг правой ногой.
…тую пес…
Шаг левой ногой.
…ню по…
Правой.
…ет ми…
Левой.
…номет
Слова песни были несколько переделаны и приспособлены к специфике нашей службы, но мотив был подходящий. Песня отлично ложилась под шаг.
Может забежать за броню?
В люк упасть? Но толку от этого нет.
Если ДШК подпоет ему,
То мы не увидим с тобою рассвет.
* * *
На следующий день после полудня батальон спускался с гор.
Мы выполнили боевую задачу — база была разгромлена, все, что могло гореть — было сожжено, все, что не могло гореть, все дыры и норы — взорваны.
Восемь человек из нашего батальона выполнили Присягу до конца.
До капельки. До вздоха.
Их лежащие на плащ-палатках тела несли на своих плечах стрелки и снайпера.
Семь солдат и один офицер.
"Герои" из ДШБ сдохли на подъеме. Даже неся легкий груз в своих тощих вещмешках, они сдохли! То ли много молодых потянули в горы, то ли с физподготовкой у них было не ахти. Комбат не мог ждать, пока дэшэбэшники отелятся с подъемом и начал атаку без них: минометчики кинули мины, в воздух взвились "три красных свистка" и понеслось…
Из нашей роты погибли лейтенант Тутвасин и рядовой Юра Пауков — мой однопризывник из первого взвода. Они погибли при штурме базы. Вместо двух рот дэшэбэшников наверху оставались только наши агээсчики и минометчики. Обеспечить нормального прикрытия, уверенно и быстро "погасить верха" они не могли. Душманские ДШК были, конечно же, "погашены", но перед тем как умолкнуть они все-таки успели выпустить несколько лент по нашим атакующим цепям.
Наши потери могли бы быть меньшими, если бы "братья по оружию" не "умерли" на подъеме и не подставили нас. Хотя бы часть огня на себя оттянули…
Мы не злились на дэшэбэшников — у нас на это не было сил. Мы спускались по той же тропе, по которой вчера с такой мукой поднимались до отметки 2700. С собой на растянутых плащ-палатках мы несли своих убитых и раненых, нам нужно было донести их до вертушек. Родители пацанов должны похоронить своих детей по обычаям, в которых те выросли — без разницы, христианским или мусульманским.