Но это уж трудности старшего лейтенанта — почему у него нет фонарика. Он должен был быть при нем. В другой раз не станет нарушать инструкции, приказы и наставления.
— Лечь. Руки в стороны, — приказал я.
— Ну ты! Не наглей, сержант!
Мартын в курилке замолчал и сейчас за моей спиной почти вся пятая рота смотрела как я застраиваю шакала.
— Лечь. Руки в стороны, — не повышая голоса, я дослал патрон в патронник и навел ствол на нарушителя без фонарика.
Неизвестно чей автомат, с которым я стоял "на собачке" был стопроцентно не чищенный, потому что перед тем, как мы заступили в караул, была огневая подготовка на полигоне. Чистку оружия после обеда никто не объявлял, поэтому следователь, который будет выковыривать мою пулю из старшего лейтенанта, обнаружит самый праведный нагар на ней. А вот вторую в воздух я всегда дать успею.
Плащов был на полигоне вместе со всеми и его четвертая рота тоже не чистила сегодня оружие. Хорошенько подумав, он стал опускаться.
— Ползком ко мне, — это была последняя команда, которую я должен был подать как часовой.
Рисовался ли я перед пацанами?
Да. Я рисовался перед пацанами и зарабатывал свой авторитет.
Но, если бы шакал не выполнил мои приказания, я бы как Бог свят выпустил бы по нему очередь и, будьте уверены, не промахнулся с пятидесяти-то метров.
Пылищи под старшим лейтенантом было по щиколотку и он всю ее собрал на себя, пока полз ко мне. Только метрах в трех от себя я разрешил ему подняться:
— Опачки! Товарищ старший лейтенант?! А я и не признал вас в темноте. За время моего дежурства происшествий не случилось. Часовой сержант Семин.
Все три головы Змея Горыныча заменял сейчас один старший лейтенант Плащов. Он был перепачкан в мелкой афганской были как мельник в муке. Лица было не видно из-за прилипшей к поту пыли, превратившейся в грязь. Новенькая эксперименталка с белоснежным совсем недавно подворотничком, перешла к третьему сроку носки. Глаза метали молнии, желваки катались, зубы скрипели, кулаки хрустели костяшками.
Но!
"Часовой есть лицо неприкосновенное.
Неприкосновенность часового заключается:
— в особой охране законом его прав и личного достоинства;
— в подчинении его строго определенным лицам — начальнику караула, помощнику начальника караула и своему разводящему;
— в обязанности всех лиц беспрекословно выполнять требования часового, определяемые его службой;
— в предоставлении ему права применять оружие в случаях, указанных в настоящем Уставе".
Это сказал не я, не Баценков и даже не командир полка. Это написано в Уставе, который я как раз на днях изучил для себя. А в руках у меня отличнейший АК-74 с досланным в патронник патроном и еще двадцатью девятью в примкнутом магазине. И уж оскорблять себя, стоящего на посту, я не то что старлею — генералу не позволю.
Тем более, оскорблять действием.
Вспомнив, что часовой, даже если он такой негодяй как сержант Семин, лицо и в самом деле неприкосновенное и остуженный заряженным автоматом в руках у этого часового, Плащов кинулся в караулку и через минуту уже выбегал оттуда, стремительно проверив несение службы и не обнаружив ни одного нарушения.
Еще до подъема слух о том, что сержант извалял в пыли шакала облетел весь полк, а я приобрел репутацию дикого и неуправляемого черпака, с которым лучше не портить отношения. Были ли у меня какие-нибудь неприятности из-за этого?
Да ни фига!
После того, как мы сдали караул, меня вызвал к себе мой друг капитан Скубиев и прямо поинтересовался:
— Что у тебя там ночью вышло с Плащовым, Сэмэн?
— Ничего не вышло, тащ капитан, — доложил я, — старший лейтенант устава не знает, в своих обязанностях путается.
— Да-а?
— Так точно.
— Ну ступай…
И всё!
Нет, решительно мне было не жаль ни Плащова, ни Тутвасина. Были они уроды и шакалы, нацепившие советскую военную форму со звездочками на погонах. Добра от них не ждать не приходилось, а неприятностей они мне могли создать сколько угодно. Туда им и дорога обоим. И нечего тут сопли распускать.
Через две недели мы провожали Баценкова и Бобылькова. В батальон пришел новый комбат, а в роту — ротный. К разочарованию всего батальона комбатом стал не капитан Скубиев, а майор из другого полка. Ротный же вообще пришел из Союза. Интересно, в штабе кто-нибудь головой думал, когда неопытному человеку вверял целую роту?
За комбата и ротного мы, конечно, радовались. Еще бы — заменились мужики. Живые. Два года честно в горах оттарабанили. И заменяются неплохо: комбат едет в Академию, а Бобыльков на должность замкомбата в Союз. В Академию он будет поступать на следующий год, дорога открыта.
Если кто-то и сделал в Афгане стремительный взлет к карьерным высотам, так это наш ротный и есть. Серега Бобыльков приехал в полк через год после окончания училища. Полгода командовал взводом, год разведвзводом и полгода нашей пятой ротой. На всех должностях со службой справился отлично. Пятая рота по показателям — лучшее подразделение в полку. Заменяется капитаном на майорскую должность, тогда как его однокашники еще ходят в старлеях и командуют взводами. Хороший командир Бобыльков. Жалко его провожать. С новым еще неизвестно как служиться будет, а к Бобылькову мы привыкли и мы ему верим.
В день отъезда двух наших Офицеров и Командиров второй батальон без всякой команды остался на плацу. Комбат не лез обниматься и не целовал никого, а молча проходил вдоль строя, рассматривая стоящих перед ним солдат и офицеров, будто впитывал на всю жизнь. Дойдя до левого фланга. Баценков вернулся на середину, на свое обычное место и приложил руку к виску:
— Спасибо, второй батальон. Благодарю за службу.
— Служ!.. Сове!.. Сою!.. това!.. майор! — гаркнули четыреста глоток через три секунды паузы.
— Спасибо, мужики. Возвращайтесь домой живыми.
Комбат повернулся и, не разводя лишних антимоний, пошел в офицерский модуль собираться.
Не было ни развернутого знамени, ни его коленопреклоненного целования. Просто второй батальон провожал своих Командиров и Настоящих мужиков, которых все уважали и любили. Когда бэтээр с уже переодетыми в гражданское Баценковым и Бобыльковым на броне, выезжал из полка, беря направление на Хайратон, от полковых ворот до трассы он ехал сквозь две шеренги солдат. Никто не давал никакой команды, но все три роты и управление второго батальона выстроились по краям и когда уезжавшие в Союз офицеры приближались, каждый давал одну ракету вверх, а пятая рота — две. В честь комбата и в честь ротного.
Такой салют без всякой команды сверху — высшая честь, которой может удостоиться офицер от своих подчиненных солдат.
Такая честь — выражение наибольшей благодарности, которую солдаты могут принести своему Командиру.
Ну, если не считать трех выстрелов у края могилы, которые называются "отданием воинских почестей".
39. Черная полоса
Странные и необъяснимые вещи стали происходить после отъезда комбата и ротного. Будто заколдовали полк.
На следующее утро новый командир пятой роты старший лейтенант Юсупов, еще две недели назад гулявший "отходную" в Ташкенте, прибыл в расположение вверенного ему подразделения для того, чтобы начать, наконец, командовать. Его встречал старшина роты старший прапорщик Гуссейнов, за спиной которого стояли построенные солдаты. Гуссейн-оглы, как и было положено, доложил, что "за время вашего отсутствия происшествий не случилось" и вся пятая рота только и ждет приказов и распоряжений своего нового командира.
Юсуп-ака по-отечески улыбнулся старшине, милостиво осмотрел строй и сопровождаемый старшиной зашел в модуль. Через пять минут он понял куда попал, а через полчаса вышел на крыльцо модуля, вытирая платком набежавший пот. Лицо у него при этом было как у обворованного Шпака.
Рота знала, что у Юсупа будет именно такая реакция от ознакомления с ротным хозяйством, поэтому, строй не распался, а терпеливо ожидал, пока новый командир подсчитает убытки и прикинет в уме сколько лет беспорочной службы уйдет на возмещение ущерба вооруженным силам. Здесь и сейчас должны были определиться отношения между ротой и ее командиром на много месяцев вперед.
Поясняю.
В Армии существует много командных должностей. От командира отделения до Министра Обороны. Так вот самой тяжелой и муторной должностью является должность командира роты. Не только оттого, что это низшая самостоятельная тактическая единица, но и потому, что командир роты отвечает за имущество роты. Ни комбат, ни командир полка не несут ответственности, скажем, за утрату солдатом оружия. Потерян автомат. Из какой он роты? А ну, ротного сюда! Не комбата, не комдива, а именно материально ответственного ротного заставят выплачивать стоимость… после того как в тюрьме отсидит.
Взять к примеру меня.
Ну, что у меня есть своего? У меня есть панама и хэбэ. На них с изнанки стоит выведенное хлоркой клеймо:
"с-т Семин А.Б. 5 МСР"
Еще у меня есть сапоги и ремень. Ремень я, между прочим, за свои кровные покупал. Он у меня красивый и кожаный, многим на зависть. Также у меня в тумбочке лежат письма из дома, мыльница, зубная щетка, станок для бритья, помазок и махровое полотенце, тоже приобретенное с получки, чтобы мое лицо не оскорбляло своим прикосновением казенное вафельное. Больше у меня ничего своего нет!
Сплю я на матрасе и подушке, укрывшись одеялом.
Это имущество роты.
Две простыни и наволочка, которыми застелена моя кровать, и даже кусок мыла, который лежит в моей мыльнице — это тоже имущество роты.
За мной закреплены пулемет ПК, каска, бронежилет, малая саперная лопатка, плащ-палатка, вещмешок и рюкзак экспедиционный, котелок, кружка.
Это тоже имущество роты.
Я командир отделения и бэтээра номер 350-2. Оружие и амуниция моего отделения и сам бэтээр — это имущество роты.