И тут меня словно громом поразило. Неужели?! Нет, только не это… У меня ведь уже вторая менструация не приходит… А я-то и внимания не обращала, у меня и раньше такое иногда случалось…
– А ты чего побледнела-то, Людмила батьковна? – Марина с тревогой заглядывала мне в глаза. – Поплохело, что ль? Ты это… давай не пугай меня… – она стала тяжело приподыматься из-за стола, – что я буду делать, если вдруг… начнется, а ты в некондиционном состоянии? Кто роды-то будет принимать? Ты подумала об этом? Ты давай не шути так… Ишь ты, побледнела она… Чего напугалась-то?
– Нет-нет, ничего, Марина, все нормально, – поспешила я заверить ее, пристыженная, что нагнала на нее панику. Я даже попыталась улыбнуться, но, наверное, это у меня плохо получилось, потому что Марина продолжала как-то напряженно на меня смотреть. Теперь она стояла, упершись ладонями в поверхность стола. Ее живот нависал над этим столом внушительным шаром, и я невольно засмотрелась на него, представляя у себя такой же. Мне снова стало дурно, но теперь Марина почему-то не обратила на это внимания. Приглядевшись, я увидела, что ее взгляд будто бы направлен внутрь себя, она словно прислушивалась к чему-то. Ее губы оставались полуоткрытыми, и все лицо ее, и поза выражали совершенно неописуемое чувство – что-то среднее между удивлением, испугом и радостью.
Я вскочила.
– Марина! Что с тобой, Марина? – воскликнула я.
– Я… кажется… рожаю… – отчего-то шепотом произнесла она. И тут же улыбка, обращенная к будущему малышу, удивительным образом преобразила ее лицо, сделав его милым и нежным, удивительно молодым.
– Пойдем, Марина! – я тут же бережно взяла ее под руки. – Тебе надо прилечь. Я посмотрю раскрытие.
– Да-да, Люсенька… – закивала она, как послушная девочка, – пойдем…
Она опиралась на мою руку, и я чувствовала то, что не было сказано словами – что она по-особенному относится ко мне, что доверяет, что тоже дорожит моей дружбой… И так было мне хорошо от этого ощущения, словно душа моя парила в поднебесье. Никогда так сильно не ощущала я то, что называется «душевной теплотой». Эти русские… ведь это они каким-то образом изменили меня к лучшему. В плане чувств я будто бы сняла какие-то замутненные, все искажающие очки, и теперь все представало передо мной ярким, сильным, блистающим и многоцветным. Я словно стала одной из них… И меня это очень даже радовало.
Теперь надо быть до предела внимательной и осторожной. Я не могу допустить ошибки в ведении родов. А они могут оказаться сложными… Что если плод крупный? А если у нее подскочит давление? О боже, помоги мне, дай мне сделать все как надо, прошу, позволь родиться этому ребенку без проблем… Обещаю, Господи, что никогда больше не буду роптать и с радостью приму все то, что ты мне посылаешь, пусть это даже незапланированная беременность…
Так я неумело, но горячо молилась, пока проводила Марине все необходимые процедуры. Похоже, роды обещали быть стремительными. Очень скоро после первых схваток у нее отошли воды, и можно было ожидать потуг.
Весть о том, что докторша собирается рожать, мигом облетела наш поселок. И вот уже у порога толпятся взволнованные вожди – месье Петрович, который вопросительно глядит на меня, суровый месье Андре, нервозность которого выдает частое потирание носа, и муж роженицы, месье Антон, на которого я просто не могу спокойно смотреть – он нервно притопывает ногой, без конца протирает свои очки, часто моргает и покашливает. Честно говоря, сейчас ему очень подходит слышанное мной как-то раз русское выражение «на нем лица нет» – настолько он обеспокоен происходящим с его дражайшей супругой. Кроме всего прочего, он постоянно что-то бормочет себе под нос и сокрушенно качает головой. Нет, так не пойдет… Его чрезмерное беспокойство передается другим, а моя пациентка должна быть абсолютно уверена в благополучном исходе.
– Ну что? Как она? Все нормально? – спрашивают русские мужчины, вытягивая шеи в направлении кушетки в дальнем углу, на которой тихо постанывает Марина. Они смотрят на меня как-то строго, и это мне не нравится.
– Уважаемые месье, – говорю я уверенным голосом, – просьба вам не беспокоиться. Лучше вам выходить и ждать на коридоре. Вы нервировать мадам Марина. Пока все идет хорошо, причин волноваться нет. Если ваши нервы слишком в напряжении, могу советовать вам принять настойку валерианы… – я указала кивком на стеклянный шкафчик в углу.
Честно говоря, я не ожидала, что мои слова окажутся поистине волшебными. Мужчины, словно устыдившись, торопливо покинули помещение, лишь месье Антон проговорил напоследок каким-то глухим голосом, вытягивая шею:
– Мариночка, я с тобой! Не бойся, душа моя! Я… – он покашлял, как бы прочищая горло, но на самом деле борясь со смущением, – я люблю тебя! Знай это…
И он вышел вслед за остальными.
– Оказывается, любит… – усмехнулась Марина, как раз сейчас стараясь отдышаться после схватки. Произнесла она это ворчливым тоном, но я поняла по ее лицу, что ей чрезвычайно приятно это признание, – первый раз это сказал… Представляешь, Люсь?
– Да-да, месье Антон не очень сентиментален, но он очень ответственный мужчина, – поспешила я заверить ее, – он будет хорошим отцом.
– Ты думаешь? – разулыбалась она, светясь от счастья.
– Конечно, – подтвердила я. – Ты только слушайся меня, ладно, Марина?
– Ладно, доктор Люся – самый замечательный в мире акушер-гинеколог – я буду слушать вас и повиноваться… – она тихонько рассмеялась. Но тут же очередная схватка исказила ее лицо гримасой боли.
Честно говоря, я здорово волновалась. Но мне удалось и виду не подать – Марина видела меня сосредоточенной, деловитой, уверенной в себе и своих действиях. Я все время ободряюще улыбалась ей – и она, улыбаясь в ответ, успокаивалась. Это было что-то такое между нами, что делало нас почти родными людьми. Мы были словно сестры, в жилах которых течет одна и та же кровь…
Начались потуги. Забегали назначенные мне в ассистентки местная акушерка Фэра, а также русские девочки Лиза и Ляля, готовя мне ножницы, зажимы, тампоны и прочее.
Фэра, как женщина опытная, вела себя спокойно и не суетилась, даром что бывшая дикарка. Было видно, что в прошлом она приняла немало родов в гораздо худших условиях, чем этот светлый и теплый медпункт, оборудованный на первом этаже Большого дома. В противоположность ей русские девочки вели себя нервно, поминутно ахали и закатывали глаза, но я не стала удалять их прочь. Их оттопырившиеся животы говорили о том, что месяца через два им тоже предстоит рожать, и я подумала, что им не вредно увидеть, что их ждет в самом ближайшем будущем. Хотя им-то будет легче, они женщины молодые, полные сил, не то что мадам Марин, для которой это поздние роды. Я взмолилась о том, чтобы все у этой женщины было хорошо, и покаялась перед Господом за то, что при первой нашей встрече восприняла эту женщину как черствую бесчувственную суку.
И вообще в племени Огня среди замужних женщин было большое количество беременных, значительно больше на одну женскую душу, чем у тех же Северных Оленей. Видимо и правда, как только человеческое общество попадает в благоприятные условия жизни, в нем сразу начинается бэби-бум, а это значит, что нам, врачам и акушеркам, предстоит еще много и много работы и роды мадам Марин – это только начало.
Видимо, господь услышал мои горячие молитвы. Роды прошли быстро и без особых осложнений, не считая пары разрывов, которые я аккуратно зашила. Марина была умничкой – она старательно выполняла мои команды «тужься – не тужься» «дыши быстро – дыши медленно» – и вот на свет появился крепенький бутуз… Мальчик!
Я положила ребенка матери на грудь. По щекам Марины текли слезы. Она смотрела на малыша с таким счастливым изумлением, с такой любовью, что я тоже заплакала, и вместе со слезами уходило напряжение, сменяясь пьянящей эйфорией от того, что все закончилось благополучно… И отчего-то, глядя, как новорожденный инстинктивно ищет губками материнскую грудь, мне невыносимо захотелось тоже родить такого же… И это желание заслонило собой все остальное – испарялись остатки моих глупых убеждений, и лишь мощный зов природы, мое Предназначение звучало в моей голове торжествующим набатом…
28 февраля 2-го года Миссии. Среда. Полдень. Дом на Холме
Люси д`Аркур – медсестра, пока еще свободная женщина и уже совсем не феминистка.
Все эти пять дней, что прошли с того дня, когда Марина стала матерью, я думала только об одном. До сих пор я не могу привыкнуть к мысли, что я… Я даже мысленно боюсь называть это слово. Может, все-таки ошибка? Нет, едва ли. Я чувствую себя по-другому… Вот не могу точно объяснить, но перемены в моем организме дают о себе знать слабыми, трудноуловимыми сигналами. И самый явный из них – это непреодолимая сонливость. Я засыпаю буквально на ходу! Стоит только присесть где-нибудь – и голова начинает клониться. Это уже начали замечать и добродушно подсмеиваться. Но по утрам меня не тошнило. Странно – почему-то я думала, что это происходит со всеми… хм, теми, кто в интересном положении. Оказывается, нет.
Все это время я размышляла, пытаясь понять свое отношение к тому, что со мной произошло. Как следует проанализировав свои ощущения, я убедилась, что превалирующее из них – все-таки радость. Причем какая-то необыкновенная радость – в ней и нежность, и удивление, и трепет перед свершившимся чудом. Но присутствовала и доля страха, и некоторая растерянность. Но досады не было.
А ведь это совершенно незапланированная беременность! Надо ж было такому случиться… Судя по всему, это произошло в самый первый раз. Честно сказать, я совершенно забыла о средствах предохранения, которые, собственно, всегда имеются в моей сумочке, как у любой уважающей себя европейки. Сумочкой этой – модельной, купленной за бешеные деньги в Париже – я не пользовалась с тех самых пор, как стала членом Племени Огня. Она так и лежала у меня под подушкой, забытая мной за ненадобностью. Все самое важное я и так могла носить с собой – а эту категорию ценных вещей представлял только Друг. Правда, в последнее время под