– Итак, мадам Марина, я высказала свое мнение о Жебровской, – резюмировала я.
– Хм, – ответила она, и было видно, что ее голова занята размышлениями.
И как раз во время этой паузы в дверь взволнованно постучали.
– Войдите! – крикнула мадам Марина, и тут же пороге возникли две темнокожие туземные девушки. Я заметила, что дикарки, заходя в наш с мадам Марин кабинет – такой светлый, сияющий стерильной чистотой, тут же преисполняются трепетом и начинают робеть. Сама мадам Марина тоже внушала им почтение, а вот ко мне они относились по-другому, попроще, что ли – в нашем мире это назвали бы «демократичней».
– Что случилось? – мадам Марин вперилась в в девчонок суровым взглядом.
– Там… Лиза… – начала одна, нервно переминаясь.
– Что Лиза? Да говори ты быстрей, горе луковое! – нетерпеливо воскликнула мадам Марина.
– Лиза кричать… Ребенок рожать… – пробормотала смуглянка.
– И Ляля рожать… – добавила ее товарка, и тоже кричать.
– Как рожать?! – вскочила мадам Марин. – Что, обе сразу?!
– Да, сразу. Лиза и Ляля рожать, – закивали девицы.
– Немедленно приведите их сюда! – засуетилась моя начальница. – Люся! Готовь все необходимое…
Она сразу развила бурную деятельность. Мы вместе деловито готовили кабинет к приему рожениц.
– Надо же… – бормотала мадам Марин, качая головой, – рожать вместе удумали… Будто сговорились… И замуж тоже вместе выскакивали… Надо ж было так подгадать… Теперь, Люсенька, на с тобой придется поднапрячься … Все должно пройти на высшем уровне! Ты меня понимаешь?
Я кивнула. Видно было, что мадам Марин немного нервничает. Все-таки за своих, русских девушек, она чувствовала гораздо большую ответственность, чем за всех остальных. И уж на кого, как не на меня, могла она положиться в этом деле?
– Мадам Марина, успокойся, – сказала я, – все пройдет хорошо.
– А я спокойна! – ответила она как-то чересчур эмоционально, что свидетельствовало о том, что все же она не та спокойна, как ей хотелось бы. И она ничего не могла с собой поделать. С рождением собственного ребенка она немного изменилась – стала более восприимчивой, что ли… Словно слетела с нее та маска вечной суровости и непробиваемости, что носила она раньше, и расцвело ее лицо нежностью и счастьем от запоздалого материнства. Но все же по старой привычке пыталась она казаться железной, и, вероятно, многие продолжали воспринимать ее по-прежнему. Но я-то знала и видела ее настоящую – и любила еще сильней свою милую мадам Марину, мою дорогую подругу…
Повинуясь внезапному порыву, я подошла к ней и взяла ее за руки. Заглянув в ее глаза, я увидела там страх и растерянность. Эх, мадам Марина… Тебе бы еще месяца два пожить без забот и хлопот, понянчить своего сынишку, отдохнуть от работы… Но ты выполняешь свой долг, а мой долг – во всем помогать тебе и облегчать твой труд настолько, насколько это возможно.
– Мадам Марина… – произнесла я, крепко сжимая ее ладони.
– Чего тебе, Люсенька? – ответила она немного сварливым голом, но я-то сразу почувствовала, что она оценила мой жест дружеской поддержки.
– Мадам Марин. Слушай меня. Все будет хорошо… Ты слышишь? Мы справимся…
– Да-да, конечно… – кивала она, не торопясь, однако, убрать свои руки.
– Мы сделаем все так, как надо. Ты можешь на меня положиться, мадам Марина… Давай просто постоим и подготовимся к нелегкой работе…
– Давай… – выдохнула она.
Так мы стояли, держась за руки, и я старалась передать ей свое спокойствие и уверенность. Я чувствовала, что у меня это получается. Она успокаивалась. И я видела в ее глазах безмерную благодарность… а она обняла меня и тихо прошептала:
– Спасибо тебе, Люся… Что бы я без тебя делала…
Вскоре в наш кабинет привели Лизу и Лялю. Мадам Марина закрыла за ними дверь, оставив любопытствующую толпу туземок в коридоре. Обе девушки стояли у порога, держась за свои животы и глядя на нас глазами, полными тревоги и надежды. Я невольно улыбнулась и заметила, что мадам Марина тоже старается спрятать улыбку под суровостью и деловитостью.
Девушки выглядели трогательно. Они прижимались друг к другу плечами и, несмотря на свою несхожесть, выглядели как беременные сиамские близнецы. Они то и дело переглядывались между собой, и было видно, что никакая сила сейчас не сможет развести их в стороны.
И мы стояли перед ними – облаченные в белые халаты и шапочки, и наш вид призван был внушать спокойствие и уверенность.
– Так… – сказала мадам Марина, садясь за стол и раскрывая тетрадь, – садитесь на кушетку, красавицы.
Те дружно сели.
– Начнем с Ляли, – сказала докторша. – Как ты себя чувствуешь, давно ли начались схватки, какова продолжительность, интервалы между ними?
Она задавала стандартные вопросы одной, потом другой, а я в это время готовила все необходимое.
– Марина Витальевна, мне страшно… – проговорила Лиза, – я боюсь рожать. Мне уже больно, а что будет дальше?
– Ну, детка моя… – ответила та, – так предусмотрено природой. Ты, главное, не пугай сама себя. Если ты будешь умницей и будешь слушать наши советы, все пройдет благополучно. Поверь, все это не так страшно, как тебе сейчас кажется…
Затем она на несколько секунд задумалась, и потом сказала мне:
– Люся, распорядись, чтобы принесли вторую кушетку.
Я вышла в коридор, где топтались туземки – они тат же притихли и уставились на меня. Пожалуй, мне впервые приходилось обращаться к ним напрямую. На меня с ожиданием смотрели четыре пары глаз – девушки были готовы выполнить любое мое распоряжение.
Я объяснила, что нужно сделать, и они, молча кивнув, зашли в кабинет и выполнили все быстро и аккуратно. При этом они старались выразить русским девушкам свое участие – взглядами, жестами, подбадривающими словами. И только тут до меня дошло, что ведь эти туземки – жены мужей этих девушек; тьфу ты, как замысловато звучит… Ну, то есть, те, которые тоже спят с русским вождями. Меня передернуло. Но что-то заставляло меня внимательно наблюдать за тем, с какой заботой и участием относятся туземки к своим «сестрам» – и отчего-то мое сердце стало таять. Так все это было мило, трогательно и бесхитростно, что я не могла не посмотреть на это под другим углом. Мне вдруг открылось, что да, действительно, в Племени все устроено справедливо, потому что при данных условиях по-другому нельзя. Ну, многоженство – но зато пристроено большинство женщин и девушек, что сводит к минимуму интриги и зависть. Тут же я постаралась одернуть себя – что с тобой, Люси д`Аркур? Неужели ты настолько деградировала без цивилизации, что уже многоженство кажется тебе справедливым устройством общества? Может быть, ты и сама наконец осчастливишь своего дикаря и почтишь его гарем своим согласием вступить в него? Ха-ха, видели бы тебя твои соратницы… Ты же просто дура, Люси. Слабая, эмоциональная, внушаемая дура. Мало того, что ты забыло о контрацепции, так ты еще теперь и умиляешься многоженству, находя это правильным и обоснованным? Если ты поддашься уговорам и вступишь в гарем, я перестану тебя уважать…
Так, насмешливо, говорила одна часть моей сущности другой. А та, другая часть, вдруг, неожиданно для меня самой, отвечала: «Замолчи наконец. Мои соратницы остались в другом мире, вместе со всем этим глупым феминизмом, который оказался пшиком и не сослужил мне никакой доброй службы, а даже наоборот. Это он вводил меня в заблуждение, создавая иллюзию, что я свободна. Но стоило измениться обстоятельствам – и все это потерпело крах! Я поняла, что все обстоит совсем не так, как меня учили. Феминизм – это просто религия. Но она, как оказалось, не универсальна. А вот убеждения этих русских работают! Они приносят пользу и меняют действительность в лучшую сторону. Так что замолчи навсегда, и больше меня не беспокой. Я буду принимать решения, не оглядываясь на тебя.»
Мое второе «Я» саркастически хмыкнуло, однако умолкло, отчего я сразу почувствовала себя свободней.
Тем временем весть о том, что русские девушки решили рожать, облетела поселок. И вскоре я услышала в коридоре тяжелый топот мужских ног. Затем раздался взволнованный стук. Мадам Марина, которая в это время, огородив кушетку ширмой, проверяла раскрытие шейки у Ляли, кивнула мне – и я подошла к двери. Открыв ее, я обнаружила, что там стоят оба русских вождя – мужья рожениц. Наверное, я не смогла сдержать улыбки – настолько были взволнованы будущие отцы. Месье Андре был бледен, он то и дело потирал подбородок, а месье Петрович, наоборот, раскраснелся от переживаний; и оба они ничем не отличались от других молодых папаш, стоящих в приемной роддома в трепетном ожидании появления на свет своего потомства.
– Как? Что? Все в порядке? Что-нибудь нужно? – сумбурно, наперебой спрашивали они, пытаясь заглянуть в кабинет.
Но я не пускала их внутрь – так распорядилась мадам Марина. Я отвечала, что все идет хорошо, что волноваться не следует. Но разве убедишь молодых папаш не волноваться в то время, когда у них рождается первенец?
– Ээ… Мадам Люси… – обратился ко мне месье Андре, нервно барабаня пальцами по стене. – Пожалуйста, будьте внимательны к моей супруге…
– И к моей, – вмешался месье Петрович, в глазах у которого было заметно плохо скрываемое беспокойство. – Вы же у нас специалист, мадам Люси… Мы вам доверяем самое дорогое…
– Да, мадам Люси, – добавил месье Андре, – вы прекрасный мастер своего дела, и сейчас от вас с Мариной многое зависит…
Я была растрогана чуть не до слез. Оказывается, эти русские вожди ценят меня очень высоко… Я даже не догадывалась об этом. Наверное, мадам Марина говорила им обо мне много хорошего, и вот только теперь я увидела их истинное отношение. Мне было несказанно приятно. И я, не удержавшись, улыбнулась вождям счастливой улыбкой и сказала:
– Месье Андре, месье Петрович. Я прошу вас не волноваться. Все пройдет хорошо, я это компетентно заявляю. Вы можете находиться здесь, в коридоре, а я буду сообщать вам о том, как идут дела.
– Спасибо, Люсенька… – тихо произнес Петрович и в порыве благодарных чувств слегка прикоснулся к моей руке.