ело переговариваясь между собой. Денек, как будто специально, выдался теплый, и лишь иногда по небу проплывали маленькие облачка-барашки. В такой день грех было сидеть под крышей – хотелось подставить свое тело ласковым солнечным лучам и игривому ветерку. Казалось, что под этим ярким небом Каменного Века, сейчас, в день весеннего равноденствия, обновляется весь организм.
Мадам Марина со своим сыном в самодельном «кенгуру» важно прохаживалась мимо очагов, принюхиваясь и затем удовлетворенно кивая. Как же она посвежела с приходом весны, и как к лицу ей было материнство! Она словно помолодела лет на пятнадцать, стала женственнее и мягче. В себе же я не замечала пока что никаких изменений, хотя мадам Марина говорила, что у меня в глазах зажегся какой-то свет, отчего я стала напоминать ей Сикстинскую мадонну. Меня смутил столь изысканный комплимент, хотя, конечно, было приятно сравнение моей персоны с шедевром…
Мне, честно говоря, становилось не очень хорошо от разнообразных запахов, которым наполнился воздух, и я то и дело отходила подальше, чтобы вдохнуть свежий ветер весны. А вскоре мои бывшие ученики позвали меня, чтобы я помогла им с оформлением импровизированной сцены, которая представляла собой расчищенную площадку у входа в Дом, справа от того места, где ныне пылали очаги. Мы соорудили там нечто вроде ширмы, используя для этого вкопанные в землю жерди и простыни.
Итак, наконец столы были накрыты, и все наше племя приготовилось в вкушению праздничной трапезы. На столах стояли разнообразные блюда. Марина тихонько посетовала, что нет хлеба, но я вовсе не испытывала тягу к мучному, в отличие от русских.
Месье Петрович снова произнес торжественный спич, «благословив» трапезу и дав племени некоторые напутствия. В заключение он высказал надежду, что в дальнейшем у нас будут формироваться все новые и новые праздники, проистекающие из важных и значимых для Племени событий.
Вдохновленные этой речью, мы принялись за еду. Честно говоря, аппетит у меня на этот раз был волчий. А поскольку от слишком жирной пищи меня мутило, я налегала на блюда, приготовленные туземками – кажется, они использовали для этого какие-то коренья, травы и почки деревьев. И все это было приправлено чем-то удивительно пряным или даже острым, ни на что не похожим. Конечно же, не обошла я вниманием и «блюдо неандертальской кухни» – это были какие-то зеленые стебельки в густом коричневом соусе, вкуснотища необыкновенная. Видя, как я уминаю этот «салат», неандерталки кивали и одобрительно хэкали в мою сторону. Я много съела на этом празднике – но когда добралась до лососевой икры, все еще не могла остановиться. Конечно, такая икра в нашем мире считается деликатесом, но тут я уже успела наесться ее осенью так, что, казалось, видеть ее больше не смогу. Но нет – я ела и ела ее, целыми ложками, так что даже месье Петрович, увидев это, добродушно усмехнулся и сказал:
– Кушай, кушай, Людмила Батьковна, раз организм требует… Это тебе не лягушачьи лапки…
Ну я и рада была стараться.
А потом начался концерт. Вообще все это напоминало скаутский лагерь, куда я часто ездила, будучи подростком. Вот только жаль, что у нас не оказалось гитары… Но и без гитары вокальные номера были исполнены блестяще. Ванесса Нуари пела на русском языке, и у меня слезы выступали на глазах, когда темнокожие девушки, стоя за ее спиной, выразительно тянули слова русской песни, которую, насколько мне известно, очень любили когда-то иностранцы:
– Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера…
Прослезился даже суровый месье Андре – так проникновенно звучала песня. Лица у участниц хора были исполнены вдохновения; собственно, они наверняка понимали то, о чем поют, за исключением разве что слова «подмосковные».
Ну а сценка растрогала всех окончательно. Все-таки молодец Ольга Слепцова – и как ей удалось так хорошо отрепетировать за такой короткий срок, тем более с теми, кто даже приблизительно не имел понятия об актерском искусстве?
Конечно же, гвоздем этого номера стали неандерталки – да, да, те самые, Блондинка, Синеглазка и Рапунцель. Они изображали фей, просыпающихся по весне и перелетающих с цветка на цветок. И откуда только взялась и грация, и пластика движений у этих неуклюжих молодых женщин? Их игра тронула всех без исключения. Ведь все они, даже те, что обременены парой-тройкой детей, еще так молоды, что в нашем мире считались бы почти девочками.
Конечно же, туземки – те, что были зрителями – смотрели на все это раскрыв рты. Наверное, первобытные люди были далеки от лицедейства… И, хоть я до последнего избегала это делать, но все же мои глаза невольно нашли в толпе зрителей Гуга. Он тоже смотрел спектакль с интересом, и меня даже кольнула досада – почему это он не отрывает глаз от «сцены», а на меня даже не взглянет? И, как я себя ни одергивала и ни смеялась над собой, а все же чувствовала обиду…
И вот пришла моя очередь выступать. «Зал» притих, когда я вышла из-за ширмы и шагнула вперед. На мгновение мне стало не по себе – может, зря я это делаю? Наверное, никто не оценит все великолепие прекрасного слога моего любимого Верлена… Но отступать было уже поздно.
Мой взгляд выхватил в толпе лицо Гуга. Безошибочно я определила, что он рад видеть меня на «сцене», что он приятно удивлен и необычайно горд, так как не утратил надежды заполучить меня в свой гарем. И, к моему собственному удивлению, именно факт пристального интереса моего «жениха» заставил меня приободриться – и я начала.
Я читала стихи, испытывая удовольствие от того, что произношу все это на родном языке – таком выразительном и благозвучном. Мой голос звенел, и слова, слетая с губ, обретали силу и устремлялись прямо в синий небесный простор – туда, к солнцу, которое, казалось, тоже внимательно слушает меня. А Гуг… меня не оставляло ощущение, что он понимает каждое слово. Его лицо выражало весь тот спектр эмоций, который и должен был возникать у слушателя. Прав был мой преподаватель риторики – эмоциональная выразительность имеет гораздо большее значение, чем сами слова. И я старалась. И при этом осознавала, что это мой туземный любовник так вдохновил меня, сам того не зная. О, какое у него было лицо, когда стихотворение подходило к финалу! Я вдруг поймала себя на том, что стараюсь для него одного. Весь мир будто исчез – и осталось только его дьявольски красивое лицо с сияющими глазами, полными сопереживания героям…
Бурные аплодисменты стали мне вполне заслуженной наградой. Уходя за ширму – взволнованная, с горящими щеками, я слышала даже, как кто-то из моих бывших учеников выкрикнул: «Вот так Люся! Просто молодец!», и другие подхватили, проскандировав несколько раз: «Мо-ло-дец!» Господи! Как они ненавидели меня всего полгода назад, и как они рады за меня сейчас. Воистину волшебное превращение, которое совершили со всеми нами каменный век и русские вожди.
А потом, когда концерт завершился, начались другие, не менее интересные мероприятия. Дети до четырнадцати лет с азартом и восторгом участвовали в конкурсе поделок (опять же под руководством Слепцовой), а взрослые (добровольцы) разыгрывали фанты. Словом, было необычайно весело… И все время, до самого вечера, я чувствовала на себе влюбленный, полный восхищения, взгляд Гуга… Но еще и другой взгляд прожигал мне спину ненавистью, завистью и злобой. Это была Жебровская. Притихшая и мрачная, она тоже получила разрешение присутствовать на празднестве, которое означало, что отсрочка почти кончилась и скоро над ней свершится суровый, но справедливый приговор.
2 апреля 2-го года Миссии. Понедельник. Утро. окрестности Дома на Холме
Ольга Слепцова
Приход весны тут такой бурный, что снег сходит буквально на глазах. Еще дней десять назад проталины были лишь на полянах, где снег съедался жарким весенним солнцем, а теперь отдельные снеговые пятна лежат только на дне глубоких оврагов и ям-выворотней, оставшихся на месте деревьев, вырванных с корнем во время ураганов. Местные говорят, что такие бури с грозами случаются нечасто, раз в год или даже раз в несколько лет. Но даже в разгар своего бешенства эти ураганы не имеют такой силы, чтобы ломать деревья пополам как спички. Все, что им под силу – это вывернуть дерево с корнем там, где оно произрастает на такой почве, за которую ему трудно зацепиться корнями.
Жена русского вождя Петровича Ляля как-то в порыве откровенности рассказала мне, что на том месте, где сейчас находится Большой Дом на Холме, раньше тоже лежало такое вывернутое с корнем дерево. Так вот, то дерево, по словам Ляли, не удержалось на своем месте, потому что слой песчаной земли был толщиной всего около полуметра, что оказалось недостаточным для его устойчивого положения. Услышав это, я испугалась, что какое-то из деревьев, окружающих поляну с Домом, может быть вывернуто с корнем и упасть прямо на наше единственное приличное жилище. Но шаман Петрович, который тут, помимо прочего, работает министром строительства, заверил меня, что даже самые крайние деревья на поляне укоренены достаточно хорошо и никакой ураган не сможет вывернуть их с корнем из земли.
Также Ляля рассказала, что именно на этом дереве она словом и телом приводила своему будущему мужу аргументы за то, чтобы он на ней немедленно женился. Последствие этих аргументов сопит у нее сейчас по ночам носиком в подмышку, а во время пробуждений с аппетитом вкушает материнское молоко. Ну, что же, раз, кроме последствий, у нее есть муж и крепкая семья с множеством помощниц, в которой женщины не ревнуют общего мужчину, а помогают и ему, и друг другу, значит, аргументы Ляли были правильными.
Теперь мне самой тоже надо подумать, какие аргументы я должна буду привести Андрею Викторовичу и его женам (самое главное, Лизе), чтобы и меня взяли в их дружный коллектив. Замуж в этом клане выходить надо обязательно, иначе мой статус так и останется как у несовершеннолетней. Нет, конечно, можно, как Люся обзавестись юным любовником, моложе себя в два раза, понести от него ребенка, а потом начать ломать комедию – мол, не пойду в гарем и все тут, буду рожать как мать-одиночка. Но Люсе можно все, или почти все. На нее в нашем племени смотрят как на выздоравливающую после тяжкого умственного заболевания. Поэтому никто ей не говорит, что это попросту невозможно. Все роды женщин, кроме тех, когда отец ребенка уже покойник, должны происходить только в составе семей.