Она смотрела прямо мне в глаз – так, что мне даже пришлось отвести взгляд. Ее слова – все до единого – попадали точно в цель, и со мной происходило именно то, чего она добивалась. Ну что ж – мне придется защищаться… Вот только не знаю, хватит ли у меня аргументов. Если не хватит – значит, придется признать ее правоту, как, собственно, бывало почти всегда.
– Мадам Марина… Знаешь, я считаю, что эмоции, чувства и желания надо держать в узде. Да, я поняла то, что феминизм не универсален, но мой жизненный опыт, в том числе и приобретенный под влиянием феминистских идей, многому меня научил. Нельзя слепо следовать за своими желаниями – это не приводит ни к чему хорошему…
– Ты имеешь в виду вот это? – голос ее был чуть более резок, чем обычно; она показала глазами на мой живот, который все еще оставался плоским.
Я промолчала, тут же устыдившись того, что сказала. Нет, я вовсе не подразумевала, что беременность – это дурно и нехорошо. Просто когда она незапланированная, это… в общем, это говорит о том, что я вела себя неправильно, что подтверждает правоту моих слов о том, что нельзя поддаваться чувствам и желаниям.
Я осторожно подбирала слова, чтобы объяснить мадам Марине все это, но говорить мне не потребовалось – конечно же, она и так поняла меня.
– Послушай, Люся… – она села со мной рядом и обняла меня за плечи. – У тебя в голове невообразимый бардак… Видимо, он образовался после того, как ты выгнала оттуда свой стройный, удобный и упорядоченный феминизм; ты теперь, так сказать, «нищая духом». И ты цепляешься хоть за что-нибудь, лишь бы сохранить иллюзию внутренней целостности. Но самом деле ты не примирилась с действительностью. Просто приспособилась, а это невелика победа над собой. Ведь, признайся, нет мира у тебя в душе? Правда? Тебе страшно и холодно? Чувствуешь себя одинокой? Бедная ты моя глупышка… – она еще крепче обняла меня и теперь ласково похлопывала по плечу, словно успокаивала нервного ребенка.
И от этого у меня закололо в носу, и я непроизвольно загримасничала, пытаясь удержать ту лавину нахлынувших чувств, что готовы были прорвать плотину внешней сдержанности. Но я не удержала ее. Я заплакала. Меня сотрясали рыдания, и я просто физически чувствовала, как с плеч моих скатывается огромный груз… Я всхлипывала, слезы ручьем катились из глаз – но в это же время я ощущала упоительную эйфорию. Марина, моя любимая подруга, мой замечательный психотерапевт, открыла мне глаза на мою проблему. И теперь, с открытыми глазами, ее было решить гораздо легче.
– Мадам Марина… – хлюпала я носом, уткнувшись в плечо подруги, – это все правда… Мне холодно и одиноко, и страшно, и тревожно… Я думала, из-за беременности, но теперь уверена, что нет… А почему, мадам Марина? И что мне делать? Ты же мне поможешь, да?
– Конечно, дорогая, я тебе помогу… – утешала она меня, вытирая мне слезу кусочком марли, подвернувшимся под руку, – вот тебе же легче сейчас? Потому что ты вылила свою эмоцию. В голове прояснилось, правда? Конечно же, прояснилось… Теперь, дорогая, ты на все сможешь посмотреть по-другому… Давай-ка разберемся, что с тобой происходит и как с этим бороться… Расскажи мне, только правду – чего ты хочешь?
– Вообще? Или прямо сейчас?
– И вообще, и прямо сейчас.
– Ну… – я шмыгнула носом, уже успокаиваясь, – сейчас я ничего особенного не хочу… Ну, может быть, чуть позже чаю с теми кислыми ягодами, которые, помнишь, мы осенью собирали… А вообще… – я сделала паузу – важно было подобрать правильные слова, – хочу свой очаг, мужчину рядом, поцелуев и секса! Внимания, нежности, заботы… Чтобы он спрашивал, как ты меня: «Чего ты хочешь, милая?» И приносил все, что я пожелаю… И чтобы гладил животик, и слушал чтобы, не шевелится ли малыш, и чтоб разговаривал с ним, и чтобы мы вместе имя придумывали… Ууу… – расчувствовавшись от собственных слов, заплакала я снова.
Мадам Марина опять принялась меня гладить.
– Глупышка… – тихо сказало она, – в чем же проблема? Вон Гуг – отец твоего ребенка, влюблен в тебя как сумасшедший, аж похудел от безответных чувств… – она хихикнула.
– Похудел? – заинтересовалась я, вмиг прекратив свое нытье, – что, в самом деле?
– Ну да! – засмеялась подруга. – Неужели ты не видишь? Он, бедный, совсем уже отчаялся! И так к тебе, и этак, со словами и без слов… Ходит мрачный, все вздыхает и грустит. Уже всем его жалко, одна ты такая бессердечная! – она засмеялась, и отчего-то мне тоже вдруг стало весело – ох уж эти перепады настроения…
– Впрочем, Люся, я тебя больше на замужество уговаривать не буду, – сказала она, посерьезнев. – У нас говорят – «Человек сам кузнец своего счастья», поэтому не вижу смысла продолжать попытки сделать тебя счастливой. Можешь и дальше сдерживать свои желания, обходиться без семьи, без секса и без мужской заботы.
– Счастливой? – воскликнула я. – В гареме?!
– Люся, Люся… – укоризненно покачала головой мадам Марина. – Ну гарем, ну и что? Ты пойми – это не извращение, а необходимость, способ поддержать порядок в нашем обществе, оптимальный вид семейного сожительства в данных условиях. Нужно лишь слегка изменить свое мировоззрение под местные реалии. Конечно, для этого надо иметь гибкий разум, чего у тебя, Люсенька, я, к сожалению, не наблюдаю… Но советую присмотреться к другим семьям. Посмотри, как дружно они живут. Жены ладят друг с другом – все они словно сестры меж собой. А посмотри на Слепцову… Она морально созрела для того, чтобы вступить в брак, и подходит к этому с совершенно трезвой головой. Она не мучается сомнениями, он активна, довольна и рассудительна. Собственно, в приоритет она ставила именно статус замужней женщины, и по большому счету у нее не было особых предпочтений среди наших мужчин. Так что женсовет решил, что она станет женой Валеры, а не Андрея Викторовича, как она думала вначале. В этом смысле тебе повезло гораздо больше – у тебя с Гугом есть страсть! Согласись, это многое значит. Кроме того, не забывай, что у тебя будут еще и привилегии – ты же станешь старшей женой и возлюбленной королевой своего короля! Все получишь, о чем мечтаешь – и заботу, и внимание, и жаркий секс по ночам… Впрочем… – она нахмурилась, – что-то я опять взялась тебя уговаривать – прости, это я по привычке. Нет, не ходи замуж за Гуга. Ты его не любишь. Он для тебя слишком молодой. Ты не сможешь быть старшей женой и руководить остальными женами. Твоему ребенку не нужен отец. Ты сильная, ты и одна справишься. Без мужчины вполне обойдешься…
Мне стало стыдно. В этот момент я была наиболее близка к тому, чтобы принять решение вступить в брак. Когда она произнесла вслух мои же собственные мысли, я вдруг поняла, как глупо и неубедительно это звучит. А Марина после небольшой паузы продолжила задумчивым тоном:
– Жалко мне Гуга, честно говоря… Красавец, умница, ловок, силен. Хоть он и примитивен, конечно, по нашим меркам, но у него тонко чувствующая душа… Он способен оценить прекрасное… Не правда ли, Люся?
Она смотрела на меня внимательно, свесив голову и прищурившись. И вдруг мне отчетливо вспомнилось, как Гуг смотрел на меня, когда я читала Верлена… Боже мой… Мадам Марина права. Он не примитивный дикарь. Он чувствует все глубокое и настоящее… До него доходят все оттенки эмоций, переданные только голосом и жестикуляцией… Он способен уловить малейшие нюансы – да-да, я это интуитивно почувствовала еще тогда, когда учила его сексуальным премудростям…
Я вскочила.
– Что, пойдешь его искать? – ровным голосом поинтересовалась мадам Марина, так, как будто это было само собой разумеющееся.
Я только молча кивнула в ответ. Сейчас или никогда.
12 апреля 2-го года Миссии. Четверг. Полдень. Дом на Холме
Марина Жебровская
Иногда мне кажется, что я схожу с ума. От одиночества, от отчаяния. Какая-то черная бездна засасывает меня… И все больше я ненавижу этих русских, которые так поступили со мной. Одно хорошо – с приходом теплых дней плечо почти перестало болеть. Но я говорю, что оно все еще сильно болит, чтобы меня не поставили на тяжелую работу. Впрочем, занятие мне все же нашли. Теперь, когда сошел снег, вся земля вокруг дома оказалась испещренной кучками оттаявшего собачьего дерьма, которое зимой, будучи зарытым в снег, не пахло и не мозолило глаза. Так вот, Петрович молча сунул мне в руки лопату с граблями и показал фронт работ. И теперь я, проклиная все на свете, чищу территорию вокруг жилища. Я бы не сказала, что это слишком тяжелая работа, но какая унизительная! Причем собаки, продукты жизнедеятельности которых я убираю, отчего-то невзлюбили меня и то и дело облаивают, пробегая мимо. С каким бы удовольствием я побила бы их камнями! Чтоб завизжали от боли и не смели больше ко мне приближаться…
И не только собаки, вообще все ненавидят и чураются меня, и даже проклятые дикарки, случайно сталкиваясь со мной, торопятся побыстрее уйти подальше, словно я прокаженная.
Нависающее надо мной отсроченное наказание не дает мне спокойно дышать. Часто мне снятся кошмары – будто я, изгнанная из племени, бреду по сумрачному лесу, и со всех сторон на меня смотрят чьи-то недобрые глаза… Моя жизнь висит на волоске! Мгновение – и меня растерзают, и меня не станет, и никто, никто не вспомнит обо мне…
Но пока что я в племени, а пока я здесь, опасность быть съеденной дикими зверями мне не грозит. Меня кормят, но я уже не ощущаю себя членом этого общества. Я вроде бы здесь, и в то же время меня будто нет. Я не более чем призрак… Меня попросту не замечают.
И неуклонно приближается тот момент, когда окончательно решится моя судьба. Но как же не хочется умирать! Что мне нужно сделать для того, чтобы меня оставили в племени? Что им нужно, этим проклятым русским? Мое раскаяние? Но я не чувствую раскаяния. Мне только жаль, что я не была осторожна. Я хотела было подстроить нечто такое, чтобы выглядеть героем в глазах других, но вот убейте меня – ничего путного не лезет в голову. Вообще все мои мысли словно одеревенели, я ищу выход и не могу его найти! И это просто кошмарно.