– Береги Филиппа! – только успел мне крикнуть отец, захлопывая за нами дверь. Потом, когда мы уже удалились на приличное расстояние, позади нас раздался громкий выстрел. Это отец попытался подороже продать свою жизнь. Навсегда мне запомнился этот звук – означавший, что жизнь уже никогда не будет прежней. И по сей день этот звук преследует меня в ночных кошмарах…
Мы побежали. Страх подгонял меня – казалось, так быстро мне бегать еще не приходилось. Даже годовалый братец, доверчиво прижавший к моему плечу свою кудрявую головку, не мешал мне переставлять ноги с огромной скоростью. Я убегал от смерти.
Но мать все время отставала.
– Быстрей, мама! – подгонял я ее, вынужденно замедляя бег. При этом меня окатывала липкая волна страха – казалось, стоит остановиться, и уже не спастись.
Я вспомнил, что несколько лет назад мать сломала ногу, неловко поскользнувшись на паркете. Перелом, обработанный хорошим лекарем, благополучно сросся, но мать часто жаловалась на боль в пострадавшей ноге. Наверное, и сейчас ее нога болела от непривычной нагрузки и мешала ей бежать. Все больше становилось расстояние между нами. Впереди, темным контуром на фоне розовато-серого закатного неба, темнел спасительный лес – он олицетворял для нас спасение, жизнь, надежду. Когда-нибудь беспорядки закончатся – и мы вернемся… Только бы пережить это ужасное время, когда на гильотине казнят всех без разбору – даже таких молодых юношей, как я! Некстати вспомнилось, что через два дня мне должно исполнится шестнадцать. Доживу ли я до этого? Я должен. Я спасусь. Мы будем жить! Не достанет нас нож гильотины – нет, мы не дадимся, мы спрячемся, мы переждем эти черные дни. Пусть будет трудно выживать в лесу, но мы справимся. Я готов сражаться с дикими зверями и питаться корой и листьями – но лишь бы не смерть на эшафоте… Подумав об этом, я непроизвольно вздрогнул от леденящей волны, что прошла по моему позвоночнику. Мне отчетливо представилось сверкающее лезвие машины смерти – равнодушного механизма для убийства людей. Отец! Я знал, что он был впутан в какие-то политические дела – что ж, таким был мой отец, он не мог оставаться в стороне от происходящих событий. Нас с матерью тоже бы казнили, а маленького Филиппа, наверное, отдали бы в приют…
Отец дал нам шанс спастись. Пока «они» будут обыскивать дом, мы успеем скрыться под сенью темного леса. Каким зловещим и мрачным этот лес казался мне ранее, когда, бывало, вечером смотрел я на него из окон нашего особняка! И каким приветливым, сочувствующим и добрым выглядит он для меня теперь… Только бы быстрей добраться до него – а там нас уже вряд ли найдут, да и искать, скорее всего, не станут.
Я оглянулся. Мать сильно отстала. Я огромным усилием заставил свои ноги остановится. Стараясь немного отдышаться, я с тревогой смотрел, как мать, выбиваясь из сил, старается нагнать меня. За ее спиной сквозь редкие ветви деревьев я видел оставленный нами особняк. Было видно, как дверь, через которую мы совсем недавно вышли, открылась, и вскоре пространство за домом заполнилось огнями факелов – это «они», расправившись с отцом, вышли искать нас… Зубы застучали от ужаса – смерть дохнула мне в лицо могильным холодом, запахом тлена и плесени… Я подошел к матери и взял ее за руку.
– Мама, быстрей! – с отчаянием сказал я. – Иначе нам всем конец.
Видимо, по моему голосу мать поняла, что я увидел нечто недоброе за ее спиной – и оглянулась. И тут же она споткнулась о какой-то пень и с размаху упала на траву. Я услышал слабый вскрик – и от этого звука все оборвалось в моей душе. Я сделал рывок в ее сторону, в то же время продолжая держать в поле зрения тех, кто вышел из нашего дома – их самих мне не было видно, но яркий свет факелов хорошо указывал их местоположение.
– Уходи! – закричала мне мать. Она даже не пыталась подняться. – Я не смогу больше бежать! Спаси Филиппа, Виктор, умоляю тебя! Храни вас Господь, дети мои!
– Мама, идем, ну идем же… – взмолился я, – лес уже совсем рядом, он укроет нас и там ты отдохнешь.
– Уходи же! – закричала мать страшным, истошным голосом. – Уходи! Уходи! Уходи!
– Нет, мама, – сказал я; продолжая удерживать одной рукой Филиппа, я протянул матери руку, – или мы уйдем вместе, или я никуда не пойду.
Я помог матери подняться на ноги и, придерживая ее, хромающую, рукой за талию, пошел вместе с ней по тропе под темный покров леса. «Они», кажется, еще бродили с факелами вокруг дома, думая, что мы спрятались в ближайших кустах.
Придерживая ослабевшую мать, я благодарил Бога за то, что она у меня была худенькая, словно воробушек, иначе бы я, наверное, не справился. Преодолевая последнее расстояние до леса, ноги, я старался не думать ни о чем.
У меня будто открылось второе дыхание. Национальные гвардейцы едва ли будут прошаривать насквозь весь лес только для того, чтобы поймать напуганного мальчишку и слабую женщину. «Сами сдохнут!» – скорей всего, подумают они.
И вдруг мы пересекли какую-то невидимую черту. Все вокруг сразу изменилось. Стояла все та же непроглядная тьма, но как-то сразу очень сильно похолодало, чувствовалось, что кое-где пятнами на земле лежал снег, и лес вокруг стал другим, каким-то более мрачным и диким. К тому же по лицу меня стали то и дело бить ветви деревьев и кустов, а это значило, что мы шли уже не по человечьей, а по звериной тропе. Чем дальше мы шли, тем становилось холоднее, этот промозглый холод уже начал пробирать меня через кафтан. Единственное, что меня радовало в тот момент – это то, что позади не было слышно звуков погони.
Тяжело дыша, я остановился, чтобы попытаться оглядеться. Мать бессильно опустилась на землю рядом со мной.
– Виктор, – спросила меня она, – где мы?
– Не знаю, мама, – ответил я, – но точно знаю, что те, кто за нами гнались, пока от нас отстали. Я довольно часто ходил по нашему лесу, но не узнаю этого места. Думаю, мы поймем, где находимся, только тогда, когда взойдет солнце, а пока постараемся как можно дальше уйти в лес. А то мало ли что…
Всю ночь мы с матерью, стуча зубами, на ощупь шли по тропе. От холода не спасала даже взятая с собой теплая одежда. Было жутко, тревожно, мы почти не разговаривали, и даже маленький Филипп не хныкал, а только крепко прижимался ко мне. Лес казался мне странным – слишком густым и зловещим; нет, совсем не такой лес окружал нашу усадьбу, здесь даже пахло по-другому… Мелькнула мысль, что мы попали в какой-то сказочный мир, где обитают ведьмы и колдуны, злобные великаны и маленькие человечки. И чем дальше мы продвигались, тем сильнее укоренялось в моей голове это убеждение. Куда-то ведь мы явно попали! Однако свои подозрения я пока держал при себе.
Ночь была на удивление короткой, что еще раз подтвердило мои догадки. Мать, конечно же, не преминула высказать свое удивление. С изумлением мы смотрели, как в предрассветной мгле лес обретает очертания… чужой лес – теперь это стало окончательно ясно. «Виктор, Виктор, что это значит?» – бормотала мать, озираясь вокруг. Судя по тому, что мы видели и ощущали – пробивающаяся травка, пятна бурого снега в лощинах, резкие запахи хвои, коры, земли – здесь царила весна, а не осень. Но я тоже не понимал, что произошло. Конечно, было трудно поверить, что мы попали в сказочный мир, но другого варианта быть не могло. Выходит, сказки – это вовсе не выдумки. Теперь я стал героем одной из них… Мне придется сражаться с великанами, звать на помощь колдунов и спасать прекрасную принцессу… А как же мать с Филиппом? Что-то не припоминаю, чтобы какой-нибудь герой из сказки таскал за собой матушку и малолетнего братишку…
Словом, в голове моей был полный кавардак и неразбериха, и все еще не прошел страх преследования. Что если «они» тоже здесь, идут по нашим следам? Ну и ну… Хорошо слушать нянины сказки, лежа в теплой постели, но самому оказаться в одной из них – нет уж, это вовсе не так увлекательно, и даже весьма опасно…
Когда солнце засияло над кронами, мы еще раз убедились, что никакой Франции вокруг нас нет, а есть только сплошной и непролазный, страшный лес, без всяких признаков человеческого присутствия. Пожалуй, наши убийцы остались там, в нашем мире, навсегда потеряв шанс схватить нас и отправить на гильотину. И это не могло не радовать. Но, с другой стороны, мы оказались предоставлены сами себе, и наше выживание теперь зависело только от нас самих и того, что мы смогли прихватить с собой, собираясь в этот побег. Разумеется, я читал роман английского писателя Даниэля Дэфо о моряке по имени Робинзон Крузо, но у нас с матерью, к сожалению, не было под рукой разбившегося на скалах корабля, с которого можно было бы натаскать разных полезных вещей вроде плотницкого инструмента или мушкетов с пороховыми бочонками.
Краткая инвентаризация наших запасов установила, что огнестрельного оружия и пороха у нас с матерью не было вообще (это я и так знал), а холодное оружие было представлено фамильной шпагой нашего рода, боевым кинжалом и охотничьим ножом у меня, а также маленьким ножичком для пикников в корзинке у матери. Еще мать зачем-то взяла с собой свое рукоделие – недовязанную кружевную шаль, моток крепкой нити из русского льна и крючок для вязания. И это были все наши запасы, если не считать корзинки с небольшим запасом продуктов и бутылкой легкого вина. Ах да, чуть не забыл – в кармане моего кафтана нашлось машинально сунутое туда огниво, которое резко повышало наши шансы на благополучный исход, потому что я совершенно не рассчитывал добыть огонь трением двух сухих палок, а без огня в диком лесу, вы сами понимаете, никак не прожить. Одним словом, как единственный мужчина, я взял руководство на себя и сказал матери, что она теперь будет слушать меня так же, как раньше слушалась моего отца. В ответ она склонила голову и сказала, что будет делать все, что я ни прикажу и надеется, что ее сын будет добр к своей матери.
– Мадам Онорина де Легран, – сказал я матери, – я беру на себя руководство не для того, чтобы показать свое мужское главенство, а для того, чтобы мы с вами имели как можно больше шансов остаться в живых в условиях, когда остаться в живых просто невозможно.