ала моему обучению. Да и я сам за это время много передумал, многое понял и научился воспринимать вещи такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими они кажутся, если смотреть на них через кривое зеркало моих дворянских предрассудков и предубеждений.
Вскоре я мог уже в основном понимать те слова, которые русский вождь по имени Петрович и его жена мадам Ляля говорят своим подчиненным. Этого было еще недостаточно – моих знаний еще не хватало, чтобы полноценно вести разговор, но это было только началом. Тогда я решил, что как только смогу поддерживать связную беседу, буду вступать в разговоры уже не с мадам Люси, а с самим Вождем и его старшей женой, ведь сама моя нынешняя учительница владеет только азами русского языка. Кстати, повод для этого у меня есть. Мой маленький братец Филипп сейчас воспитывается именно в семье вождя, и мадам Ляля, которая недавно родила своего ребеночка, время от времени дает ему прикладываться к своей груди, но не часто, потому что большая часть молока предназначена двухмесячному Петру. Но все равно мадам Ляля очень хорошая мать, и она полюбила моего юного братца как собственного сына, и в этом ей помогали остальные женщины, составляющие команду корабля.
Мне удалось расспросить мадам Люси о том, что так страшно стучит, рычит и урчит в трюме русского корабля, когда он движется против течения. Оказывается, что это никакое не животное, а такой механизм под названием «мотор», который и обеспечивает движение судна вверх по течению. Честно сказать, я мало что понял из ее объяснений – как по поводу этого «мотора», так и по поводу тех самопилящих пил, при помощи которых для него каждый вечер заготавливаются сырые дрова. Но мадам Люси три раза перекрестилась и поклялась, что во всех этих механизмах не замешаны дьявольские или какие еще колдовские силы. Мне этого было достаточно. Зло, конечно, может принимать различные формы, но тут его нет. Тот же вождь по имени Петрович по своим убеждениям ужасно похож на монтаньяра, но это какой-то странный монтаньяр – он не рубит головы на гильотине, не расстреливает из ружей, не вешает на виселице и не топит несогласных с ним в реке. Вместо этого он их убеждает, и в большинстве случаев личным примером. Очень хорошее качество, особенно на фоне того, что довелось пережить нам с моей дорогой матерью. Очень жаль, что она не дожила до этой встречи с цивилизованными людьми, которые согласились бы принять нас в свое общество.
Итак, больше десяти дней мы плыли вверх по течению, на слияниях рек все время сворачивая в левые притоки; и вот, наконец, приплыли туда, куда и направлялись. Как оказалось, тут обитает дружественный русским клан дикарей, с которыми у них уже были какие-то совместные дела зимой, и дикари остались довольны знакомством, так как в тот раз русские вожди рассчитались с ними честно. Мы, французы, в отличие от англичан в Америке, тоже старались быть честными с нашими индейцами, и поэтому всегда находили с ними общий язык. Местного вождя звали Ксим и, как сказала мне мадам Люси, он приходился вождю Петровичу шурином, потому что год назад тот женился на его сестре, которую зовут Фэра. Тогда я спросил, сколько всего у вождя Петровича жен. Мадам Люси позагибала пальцы и сказала, что пока семеро, и еще трое ходят в кандидатках. И добавила, чтобы я тоже готовился, потому что как только я освоюсь в их племени, незамужние девочки, которым я понравлюсь, обязательно предъявят на меня свои права. Мое мнение, конечно, тоже будет иметь значение, но в последнюю очередь. Обязанность каждого мужчины, происходящего «сверху» – завести семью и оставить после себя как можно больше законных детей.
Так вот, вернемся к дружественным дикарям. Они очень обрадовались нашему прибытию, а вожди даже потерлись носами. Мой дядя по матери совершил несколько путешествий в Канаду и рассказывал мне об обычаях тамошних индейцев. Именно благодаря его рассказам мы с горячо любимой матушкой и нашли прибежище у приютившего нас клана. Должен сказать, что между гуронами и местными дикарями достаточно много общего, чтобы жить по дядюшкиным советам и не попасть впросак. Тем временем, закончив с приветствиями, вождь Петрович приказал своим женщинам начать выносить подарки. Немудреные поделки из дерева, вроде гребней и ложек, а также гончарные изделия, жидкое мыло и небольшое количество соли произвели среди дикарей необычайный фурор. Особый восторг у местного вождя вызвала соль.
А вот последний подарок – проштрафившаяся гордая полячка – встретили весьма прохладно. Вожди долго о чем-то спорили, будто два пейзанина, торгующихся за мешок репы, но потом, наконец, ударили по рукам. Насколько я понимаю, любительницу царапаться продали дикарям со всеми потрохами. Вместо нее местные отправили к нам на борт одну очень худую женщину неопределенного возраста с двумя такими же худыми дочерьми. Мадам Люси потом мне рассказала, что спор у вождей вышел из-за того, что местные считают баб нахлебницами-дармоедками, и их вождь не соглашался принять к себе полячку просто так. Взамен он требовал, чтобы «друг Петрович», если уж ему так хочется оставить у них свою бабу, в качестве компенсации забрал эквивалентное количество никчемных ртов – например, эту вдову с детьми. В любом случае их собирались прогонять в лес, но поскольку друг Петрович просил так не делать, он, вождь Ксим, оставил эту женщину для него.
По словам мадам Люси, обмен был крайне выгодным, потому что их племени досталась работящая женщина с очень способными дочками, которых надо только немного подкормить, а избавилось оно от дурной девки, от которой никогда не знаешь, чего ждать. По-моему, так вполне справедливо и разумно, особенно если считать, что полячка чем-то провинилась перед вождями. Уж не знаю, что об этом обмене подумала сама мадмуазель Марина, но после того как местный вождь ощупал ее мускулы и заставил таскать тяжелые корзины с подарками, она вдруг пропала. Поднялась ужасная суета – надо вручать невесту счастливому жениху, которого быстренько назначил вождь, а ее нигде нет. Особенно местный вождь встревожился после того, как один из местных охотников сказал, что недавно здесь, неподалеку, видели прайд пещерных львов. Тогда наш вождь месье Петрович сказал, что надо пойти и найти эту сбежавшую дуру, пока не поздно.
Действительно, было еще не поздно, солнце стояло вполне высоко и мы с месье Петровичем и месье Гугом пошли ее искать. При этом вождь вручил мне тот многозарядный мушкет, который однажды уже спас мне жизнь, и наскоро объяснил, как им пользоваться. Оказывается, ничего сложного, надо только целиться и давить на спуск, не забывая о том, что в коротком магазине пять зарядов, в длинном семь, и надо не забывать своевременно заменять их. Заряды в латунных цилиндрических бочонках, помимо пороха, могли содержать дробь для охоты на птиц, картечь (которая хороша против животных среднего размера вроде волка) или пули, которыми можно убивать кабанов и оленей. Сам вождь был вооружен дальнобойным многозарядным штуцером, как он сказал, устаревшего армейского образца. Из этого штуцера можно стрелять даже в случае, если враг окажется на расстоянии более тысячи двухсот шагов. Супруг мадам Люси, месье Гуг, вооружился тяжелым длинным копьем из тиса, которое он, честно говоря, таскал с той же легкостью, что и ивовый прутик. Еще у него на поясе висело мачете и нож из хорошей стали (уж в этом-то я разбираюсь). Странное дело – мне месье Гуг теперь уж совсем не казался дикарем, или, хуже того, пейзанином; больше всего он походил на кого-нибудь из моих славных предков, дикого барона времен Крестовых походов и Столетней войны.
Кроме нас, на поиски глупой полячки отправились и почти все местные охотники. Только мы по совету месье Гуга пошли вдоль берега вверх по течению, а они большой группой углубились в холмы к северу от реки. Месье Гуг – очень опытный охотник, своими качествами напоминающий одного из тех индейских следопытов, о которых мне рассказывал в свое время дядя. Осмотревшись на местности, он сказал нам с месье Петровичем, что знает мадмуазель Марину, а местные охотники нет, и именно поэтому он считает, что та пошла вверх по течению речки. Ну мы, недолго думая, пошли по берегу этой речки, по дороге перепрыгивая через впадающие в нее ручейки, и с каждым таким ручейком речка становилась все более мелководной, и вскоре стала напоминать просто крупный ручей. По пути месье Гуг нашел несколько мест, где мадмуазель Марина пила воду из ручьев, два места, где она справила малую нужду и одно, где присела с серьезными намерениями.
И вот за очередным поворотом речной долины открылось место, которое мы так долго искали. На лужку, вплотную примыкающему к галечниковому пляжу, в позах неги и довольства, под жарким полуденным солнцем разлеглись несколько бледно-палевых крупных кошек, размер которых был даже большим, чем современных африканских львов. А между ними валялось что-то, больше напоминающее растрепанный мешок с мясом и костями, чем человеческое тело.
– Пипец Маринке, – сказал Сергей Петрович, передергивая затвор своего штуцера, – гадить больше не будет.
Стрелять мы начали почти одновременно, и стреляли до тех пор, пока перед нами не осталось ни одного живого льва или львицы. Оказывается, у них там есть правило, что животные, хотя бы один раз попробовавшие человеческого мяса, должны быть уничтожены все, без всякой жалости. Что мы и сделали.
19 мая 2-го года Миссии. Суббота. Вечер. В окрестностях пещеры клана Северных Оленей.
Сергей Петрович, Гуг и Виктор Легран даже не стали тащить к пещере «Северных Оленей» недоеденные пещерными львами бренные останки Жебровской. А зачем? Не все ли равно, где и как хоронить изгнанницу, которая сама вынесла себе окончательный, не подлежащий обжалованию приговор. Правда, помимо обглоданных костей Жебровской, в окрестностях валялись еще туши пещерного льва, трех львиц его прайда и двух львят-подростков; но сейчас конец весны и шкуры, покрытые клочьями выпадающей зимней шерсти, имеют очень небольшую эстетическую и хозяйственную ценность. Вот зимой это была бы всем добычам добыча. Сначала Петрович хотел было оставить эти шкуры Северным Оленям в качестве платы за гостеприимство, но вождь Ксим, прибежавший на звуки выстрелов вместе с остальными, сказал, что так в Кланах делать не положено. Табу! Фербортен! Запрещено!