Тем временем кельты попытались начать с нами общение. Инициатором выступила женщина. Уж не знаю, сколько всего их было человек (остальные, наверное, остались там, у костра, расположенного где-то за дюнами), но она явно являлась их предводительницей. Об этом свидетельствовала ее осанка и горделивый взгляд (да-да, их именно такими и изображали). Мы, естественно, не поняли ни слова, даже я с Виктором, потому что во французском литературном языке осталось слишком мало от исходных кельтских корней. (И мы бы не поняли славян V века, как не понимаем сейчас поляков и чехов.) Затем с нами попытался заговорить воин – и явно на нескольких вариациях германских языков, но мы с Виктором могли уловить в этой абракадабре только отдельные слова. Короче, опять без результата.
Я уж начала было опасаться, что на так и не удастся наладить словесный контакт. Но все-таки – о радость! – нам удалось найти более-менее приемлемый способ общаться. Цепочка была такой – женщина говорила на кельтском наречии, священник переводил ее слова на латынь, Виктор переводил мне на французский, я переводила на русский месье Петровичу. И в обратном порядке. После того как способ общения был найден, на лицах кельтов появилось облегчение, но все-таки они были еще достаточно напряжены. Месье Петрович постарался вкратце обрисовать им ситуацию – ну, что они провалились во временную дыру и оказались в Каменном Веке.
Едва ли они все поняли, но, по крайней мере, они осознали, что тут они навсегда. Когда это до них дошло, они встревожено переглянулись; женщина закусила губу, воин крепче сжал рукоять меча, а священник принялся читать молитву. В ходе разговора постепенно выяснилось, что их тут целых двадцать семь человек, все обитатели одного поместья, и они оказались здесь недели три назад, спасаясь от напавших на их селение саксов. Все случилось точно так же, как и в случае с Виктором – если побежать сломя голову, спасаясь от опасности, то есть шанс прибежать совсем не туда, куда хотел. Во время беседы наши визави все время с каким-то настороженным любопытством поглядывали на наших темнокожих девиц, правда, не выказывая при этом какого-либо отвращения. Из этого я сделала вывод, что они не страдают особыми расовыми предрассудками, и это еще больше расположило меня к этим людям. Наши полуафриканки – это же просто душки, милые, добрые и отзывчивые, совсем не чета тому сброду, который понаехал во Францию под видом беженцев в наше время.
Я видела, что месье Петровича несколько утомляет такой сложный способ общения. Словом, он предложил кельтам вступить в наше Племя Огня. Так сказать, на общих основаниях. Их предводительница становится членом Совета Вождей и одновременно Женсовета, а остальные делают карьеру самостоятельно в меру своей полезности. Более подробно об устройстве нашего общества он обещал рассказать им позже, потому что этим людям в любом случае от нас некуда деваться. Они согласились почти сразу. Женщина-предводительница, которая представилась как мадам Гвендаллион, всего две минуты смотрела куда-то вдаль, на горизонт, а потом величаво кивнула и ответила, что они принимают наше предложение.
– Вот видишь, я был прав, – гордо заявил мне мой муж несколько минут спустя. – Мы встретили людей. И они был рад идти в Племя Огня, потому что это самый могучий племя на свете!
М-да! А я-то все время думала, кого мне напоминает мой рыжий красавчик? Теперь я думаю, что на самом деле он тайный кельт.
Тот же день. поздний вечер, временное становище клана Рохан.
Гвендаллион, вдова Брендона ап Регана, временная глава клана Рохан
Вокруг моего шатра давно сгустилась мгла. Я сижу, бросаю в пылающий очаг сухие ветки и смотрю, как их пожирают языки огня. Напротив меня сидит мой сын Эмрис ап Брендон и глядит мне в глаза. Меж его бровей залегла глубокая складка; она делает его похожим на его отца Брендона ап Регана, десять лет назад павшего от руки саксонского воина. Саксы тогда были отброшены, их военный лагерь в устье реки Фои разорен, но немало славных воителей пало в той жестокой битве, и мой муж был в их числе. Нельзя было не заметить, что с каждым годом все больше саксов приплывало к нашим берегам, а наших воинов, готовых дать им отпор, становилось все меньше и меньше. Саксонский прилив с каждым разом все сильнее затапливал наш народ. Нашей фамилии также предстояло пасть жертвой этого прилива… Но прихотливые волны и ветер выбросили нас на чужой мертвый берег.
И вот новый поворот сказочной баллады, которые так любят петь странствующие по виллам барды. У нашего народа богатое воображение… Но одно дело – слушать такие истории темной ночью у жарко пылающего камина, и совсем другое – самим становиться их героями. Чужаки, приплывшие к нам на корабле, оказались великими колдунами. Хозяева этих мест умеют убивать громом, их корабль способен плыть куда потребуется без паруса и гребцов, а прирученная молния (как они о том сами сказали) разгоняет для них ночной мрак и помогает делать много других полезных дел, в том числе и пилить дрова. Мы сами наблюдали за тем, как их инструмент, воющий будто раненый дракон, легко отгрызает куски от каменно-твердого плавника, выброшенного на берег волнами много лет назад. Страшно даже подумать, что будет, если на пути цепи, усаженной острыми зубьями, окажется человеческая рука или нога… Впрочем, князь чужаков Сергий ап Петр был так великодушен, что приказал напилить дров и на нашу долю. Именно поэтому огонь в очаге горит так жарко. Этой ночью мы можем не экономить дрова и наконец-то согреться по-настоящему. Моя дочь Шайлих, которая прежде ночью сворачивалась клубочком в тщетной надежде согреться, теперь вытянулась во весь рост, разметав по покрывалу свои медно-рыжие волосы. Щеки ее разрумянились, она улыбается во сне.
Я стараюсь понять, что делать дальше. Господь, помоги мне! Да, как временная глава клана, я согласилась отправиться вместе чужаками на их корабле и жить вместе с их народом колдунов, чтобы стать его частью. В одиночку нам просто не выжить в этих пустынных местах. Но сын мой Эмрис, что сидит сейчас напротив и напряженно смотрит на меня, посмел не согласиться с моим решением. Пусть он не достиг еще возраста совершеннолетия, но он мужчина, который через несколько лет должен возглавить нашу фамилию и весь клан. Он решил, что для нашей фамилии будет лучше уйти под покров смерти, чем жить рядом с колдунами. Ведь колдовство поганит душу христианина, даже если он сам им не занимается.
– Поверь мне, мама, – сказал мне Эмрис, – я зарежу вас совсем не больно. Вы даже ничего не почувствуете. Сначала сестру, потом тебя, а потом уже сам брошусь на отцовский меч, взяв на себя грех самоубийства. Лишь бы ваши с Шайлих души были спасены от вечных адских мук. А остальные потом пусть как хотят – хотят живут, хотят удавятся…
Я смотрю в его глаза и вижу, что мой мальчик испуган. Он испуган настолько, что готов спрятаться от этого страха под пологом смерти. И более того, он не только готов умереть сам, но и утянуть за собой всю свою семью, лишь бы не смотреть в глаза жестокой правде. Колдовство? Не думаю. Ведь то, что не приносит людям зла, не может пачкать душу так сильно, как об этом говорит мой сын. Сами пришельцы отвергают любое подозрение на колдовство, говоря, что их чудеса являются результатом не действия злых сил, а высокого мастерства, даже лучшего, чем у ремесленников Империи. А ведь даже тех наши невежественные предки тоже были готовы считать колдунами…
Сегодня днем произошел примечательный случай, который мог бы обернуться страшной трагедией, если бы не Господень промысел. Крупный орел попытался похитить трехлетнего сына Альбина-гончара, вцепившись ему когтями в плечи. Ребенок оказался тяжеловат даже для этой крупной птицы, и орел только-только с величайшим трудом принялся набирать высоту, чтобы перевалить через гребень дюны, когда князь пришельцев услышал крики несчастного ребенка и увидел, как его уносит злодейский похититель. Он вскинул к плечу длинную палку, которую все время носит с собой, после чего прогремел гром; крылья орла нелепо изломились и смертельно раненая хищная птица, душераздирающе заклекотав, с небольшой высоты рухнула на землю, выпустив из когтей свою добычу.
Все произошло так стремительно, что никто ничего не успел предпринять, и только несчастная мать с криком бросилась к своему сыну. С другой стороны к лежащему на земле ребенку побежала одна из белых женщин пришельцев, носящая римское имя Люсия. Ее костюм – такой же, как и на князе – а также висящий на поясе странно искривленный короткий меч говорили о том, что это знатная девица или молодая дама, а не какая-то служанка. Две женщины склонились над лежащим на земле мальчиком. Господь в своей безмерной милости уберег дитя – выяснилось, что малыш отделался только ранами от орлиных когтей, ссадиной на голове от орлиного клюва, а также несколькими ушибами – к счастью, он упал на купу небольших кустов, которые смягчили удар о землю. Что же касается орла – когда он закончил трепыхаться и издох, его тушку внимательно осмотрел Виллем-воин и сказал, что птица была насквозь пробита какой-то неведомой силой. И если с одной стороны в отверстие не просунешь и мизинца, то с другой вырван кусок мяса размером с кулак взрослого мужчины. Поразительно! Эта гремящая палка оказалась ужасным оружием!
При этом надо сказать, что Сергий ап Петр даже не пытался угрожать нам этим убивающим громом. Виллем-воин говорит, что все пришельцы, даже темнокожие девки, выглядят достаточно крепкими и ловкими для того, чтобы сражаться, и если бы они захотели заполучить наше имущество и жизни, то сделали бы это и без гремящих палок. Вместо этого они говорят, что хотят помочь нам, как людям, попавшим в беду, и что такую помощь они оказывают уже не первый раз. Видно, что их общество состоит из различных частей, некогда отдельных, но теперь действующих в полном согласии. Неужели нашим людям не найдется среди этих людей достойного места? Такие вот мысли одолевали меня, и мысленно я то и дело обращалась к Господу, чтобы направил меня и вразумил.