Глядя сейчас на своего сына, я вижу, что он боится даже не колдовства, которым якобы владеют пришельцы. Да-да-да… Он боится перестать быть наследником лорда. Ведь он рос в убеждении, что ему в ближайшем будущем предстоит возглавить клан, а теперь что же – превратиться в обычного поселенца, одного из многих, такого же, как все? Он не верит в себя и в возможность со временем выдвинуться среди этих людей и по праву занять место в совете лордов. Он думает, что его жизнь кончена, но одному уходить во мрак загробного мира ему страшно, и потому он хочет взять с собой меня и Шайлих. Тоже мне, нашелся благодетель, освобождающий от вечных мук… Глупенький мой сыночек, такой тщеславный и горделивый! Ну нет уж – Христос терпел и нам велел, тем более что все может перемениться и оказаться не таким, каким было прежде. Страх перед неизвестностью можно и нужно преодолевать усилием воли, а вот то, что с перепугу задумал мой сынок, есть настоящая мерзость в глазах Господа, которой нет оправдания, ибо недостойно настоящему христианину самому лишать себя жизни из страха перед сложившимися обстоятельствами.
– Скажи мне, сын мой, – сказала я, стараясь сделать свой голос как можно мягче, – а что по этому поводу сказал отец Бонифаций? Одобрил ли он твою затею и дал ли на нее свое благословение? Ведь то, что ты задумал, для любого истинно верующего христианина является тяжким грехом и непростительной слабостью духа.
Эмрис опустил голову и пробурчал, что к отцу Бонифацию он с таким вопросом не обращался, потому что не дурак. Тот как проклянет прямо на месте посохом по лбу – так, что потом и не встанешь… Зато он знает множество древних легенд и баллад нашего народа, в которых знатные и благородные герои, потерпев поражение, сами убивали своих родных и близких, чтобы над ними не надругались разъяренные битвой вражеские воины.
– Нет, сын мой, – сказала я Эмрису, – ты все же дурак. Видно, плохо я тебя воспитывала и учила. Скажи мне, разве же мы потерпели поражение и перед нами стоит торжествующий враг? Нет, мы всего лишь попали в трудное положение и перед нами не враг, а люди, готовые протянуть нам руку помощи.
– Но они же колдуны, мама! – вскричал Эмрис, вскакивая на ноги. – Пойми, я не хочу, чтобы вы с Шайлих вечно горели в адском пламени только из-за того, что имели дело с колдунами.
– Интересно, – спросила я, – а что по поводу их колдовства сказал отец Бонифаций?
Эмрис тяжело вздохнул и нехотя ответил:
– Отец Бонифаций осмотрел их инструменты, творящие колдовство, и вынес заключение, что по большей части они сделаны из холодного железа. А ты же знаешь, что холодное железо и колдовство несовместимы*…
Примечание авторов: * по кельтским поверьям, наверное, пошедшим еще с тех времен, когда люди знали только метеоритное железо, это действительно так. Например, именно от кельтов, некогда населявших всю Европу, пошел обычай проверять монеты, бросая их на железную наковальню. Если монета создана колдовством из песка, опавших листьев и еще какой ерунды, то соприкоснувшись с железом она должна вернуться в свое исходное состояние.
– Действительно, – подтвердила я, – холодное железо и колдовство несовместимы. А у чужаков, если ты заметил, холодное железо буквально повсюду. Виллем-воин говорил мне, что из него сделана даже гром-палка. Так, может, их колдовство вовсе не колдовство, а нечто иное – например, как они утверждают, мастерство из тех далеких времен будущего, когда обыденными станут вещи и явления, которые сейчас кажутся нам невероятными…
– Да, мама, – нехотя согласился Эмрис, хмурясь и нервно потирая руки, – возможно, это так. Но…
– Никаких но, Эмрис, – твердо сказала я, – признайся своей матери – откуда у тебя возникла идея лишить жизни, меня, твою родную мать, и свою единственную сестру, а потом убить себя самого? Ведь нет ничего более глупого и жестокого, как лишить нас жизни не в тот момент, когда нам грозит смерть от голода и холода, а тогда, когда впереди забрезжила надежда на спасение…
– А это все ты, мама! – брызгая слюной, выкрикнул Эмрис. Его глаза горели гневом и он был похож на рассерженного котенка. – Ты думаешь, я не видел, какими глазами ты смотрела на этого Сергия ап Петра? Я не спорю с тем, что он по-своему красив, к тому же он князь своего народа, и очень могущественный князь. Но у него уже есть жена и даже не одна; и, к тому же… – он сглотнул и прищурился, его руки сжались в кулаки, – как ты могла посметь позабыть моего отца, который пал на поле брани, спасая твою, мама, жизнь и честь?! А моя сестра!? Не успели чужаки высадиться, как она начала заглядываться на молоденького чужака по имени Виктор! А ты знаешь, что у него тоже уже есть две черненьких жены, которые ночью согревают его постель?
Так вот оно в чем дело! Понимание того, что причиной всех этих дурацких идей является банальная ревность, одновременно и обрадовало, и огорчило меня. Мой муж был хорошим человеком и добропорядочным семьянином, крайне редко валявшим пейзанок по сеновалам, но, черт возьми, он погиб уже очень давно и его образ уже начал стираться в моей памяти… Десять лет – это немалый срок, ведь даже наша святая матерь церковь требует от вдовы, чтобы она носила траур не больше трех лет, а потом снова позволяет ей выйти замуж. Я думала, что отдала все долги мужу, вырастив его сына и дочь, но Эмрис в своей дикой детской ревности, видимо, имеет по этому поводу иное мнение. А уж его претензии к Шайлих и вовсе за гранью добра и зла. Этот Виктор… Он молод, симпатичен, галантен и знатен, отчего является вполне подходящей парой для нашей девочки. В любом случае рано или поздно ей все равно надо будет выходить замуж и, возможно, этот выбор жениха будет наилучшим из всех возможных. Вероятно, Эмрис сам втайне влюблен в свою красавицу сестру и оттого проявляет в ее адрес столь неуместную ревность. По поводу плотской любви брата к сестре наши барды тоже сложили множество душещипательных баллад, но ни одна из них не имела счастливого конца; обычно любовники соединялись в объятиях смерти или же умирал только один из них, а второй страдал по нему до конца жизни. Нет, я не желаю своим детям такой судьбы, тем более что Шайлих отнюдь не рвется ответить на чувства своего брата.
– Сядь, Эмрис, – повелительным тоном произнесла я, – и разговаривай со мной почтительно, ведь пока я еще твоя мать, а ты мой несовершеннолетний сын. Это первое. Никого ты не убьешь, никого не зарежешь и не перережешь, а выйдешь из этого шатра, пойдешь и найдешь отца Бонифация и исповедуешься ему во всем, что сейчас тут наговорил, и тем самым облегчишь свою душу. Если он тебя и благословит посохом по лбу, то значит, так тому и быть. Это второе. Поскольку ты единственный сын своего отца и последний представитель клана Рохан, то по присоединению к народу чужаков ты должен будешь жениться на стольких девушках, сколько позволено их обычаями, и произвести от них столько детей, сколько это будет возможно. Но при этом забудь о Шайлих, она не для тебя. Кровосмешение – смертный грех, и чужаки тоже это признают. Это третье. А сейчас иди, сын, и делай то, что я тебе сказала.
Вскочив на ноги, Эмрис ожег меня разъяренным взглядом. На мгновение я даже подумала, что сейчас мой сын выхватит кинжал и кинется меня резать. Однако он справился со своими чувствами, резко развернулся и вышел вон. Надо понимать, отправился разыскивать отца Бонифация.
Едва Эмрис вышел, как я услышала тихий плач Шайлих.
– За что он хотел убить меня, мама? – спросила моя дочь. – Неужели только за то, что я пару раз посмотрела на Виктора? Ты знаешь, вы так кричали, что я проснулась и слышала ваш разговор почти от начала и до конца. Вы так кричали, что кроме меня вас, наверное, слышало все становище и даже чужаки на своем корабле. О, мама… – Она всхлипнула и бросилась мне на шею. – Мама… Мне кажется, что Эмрис сошел с ума, – горячо заговорила она; я ощущала ее слезы на своей шее, – ведь я совсем не хочу умирать, а хочу свою семью, мужа, жарко пылающий очаг, дарующий тепло и свет, и множество детей, рассевшихся кругом возле огня! Неужели мой брат не понимает, что счастливым или несчастливым можно быть в любом мире, а то, что он нам предложил, на самом деле есть ужасный позор и мерзость?
– Успокойся, Шайлих, – умиротворяющим тоном сказала я, гладя ее по голове, – ничего не будет. Эмрис – это всего лишь напуганный всем произошедшим мальчишка. Поверь, отец Бонифаций сумеет наставить его на путь истинный. Он и не с такими справлялся. А теперь поворачивайся на другой бок и спи дальше. Завтра будет трудный день…
Тогда же. временное становище клана Рохан. отец Бонифаций, капеллан клана Рохан
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; вразуми нас неразумных; покажи путь заблудшим во тьме, зажги для них путеводный огонь; даруй знание того, что случилось по Твоей воле, а что против нее; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь.
Жаркая молитва отца Бонифация улетает к темным небесам, но ответа на нее пока нет. Небеса молчат, как будто там сейчас действительно идет вечер шестого дня творения и усталый Творец Всего Сущего, Отец Небесный, отдыхает на облаках после трудов праведных. Но священник не унимался и продолжает вопрошать Всевышнего в надежде, что Творец все-таки ответит на его вопросы. Ведь Творец должен присутствовать в этом мире с первого и до последнего момента его существования.
Князь же чужаков, Сергий Сын Петра, сообщивший отцу Бонифацию, что все они находятся в глубоком прошлом задолго до Рождества Христа и даже до официального Сотворения Мира, от религиозного диспута с тройным переводом уклонился, сообщив только, что от тоже верит в Творца Всего Сущего, которого местные народы почитают под именем Великого Духа, или же в женской ипостаси – под именем Великой Матери. Правда, еще больше они почитают различных духов природных явлений, которые не являются ни злыми, ни добрыми, а просто олицетворяют собой те процессы, от которых непосредственно зависит жизнь и благополучие каждого аборигена. А сколь-нибудь широкое внедрение христианства со всей его догматикой и обрядностью в настоящий момент просто невозможно, потому что для подобных религиозных верований отсутствует необходимая культурно-историческая база.