Вдруг от крайнего дома оторвалась человеческая фигура в длинном тулупе. Алексей вздрогнул. Фигура двинулась ему навстречу, и через несколько шагов Алексей узнал Павлова. Николай Иванович по ночам дежурил на скотном дворе и сейчас, видимо, зачем-то ходил к себе домой. Старик тоже узнал Алексея, обрадованно спросил:
— Что за полуночник по степи бродит? Ты откуда, Лексей?
— Из центральной.
— К Аньке бегал? Ну что ж, дело молодое!
«Откуда только он знает все?» — с досадой подумал Алексей. А Павлов, приблизившись, заговорил доверительно:
— Вот и бригадир наш, Веньямин, зачастил в центральную. Дружок у него там нашелся, что ли. Сегодня тоже ездил, не знаешь, что привез оттуда?
— Не знаю, — ответил Алексей, снова удивляясь осведомленности Павлова.
— Я ему говорил, Веньямину, продолжал старик, — чтоб не думал только о себе. Да, видать, сытый голодного не разумеет. Ну ладно, придет время — много я ему чего напомню!
В голосе Павлова слышалась угроза, это насторожило Алексея.
— Что напомните, дядя Николай?
— Много кой-чего…
Видно было, что ему хотелось что-то сказать Алексею, но он сдерживал себя. Искушение, однако, было велико, и старик приблизил свое лицо к самому лицу Алексея, шепотом произнес:
— Хочешь покажу фокус? Иди за мной.
Путаясь в тулупе, он направился к мазанке, в которой жил бригадир. Тут Павлов стал проделывать странные упражнения: наклонился, присел на корточки, поднялся, снова пригнулся, махнул рукой Алексею:
— Гляди!
И показал на трубу землянки, из которой тонкой струйкой поднимался дым, почти невидимый в ночном небе.
— Самогон варит наш бригадир! — пояснил Павлов.
— Почему вы думаете — самогон? — усомнился Алексей.
— А что ж он еще варит в полночь? — захихикал старик торжествующе, — И окна завесил тряпицами! Конечно самогон.
— Как же так? — вырвалось у Алексея. — Нам по триста грамм муки, а он самогон варит? Это так оставить нельзя!
— Не оставляй! — охотно поддержал его Павлов. — Ты парень молодой, комсомол, тебе поверят! А Веньямина отсюда надо мешалкой гнать! На фронт, пусть там командует!..
Алексей приблизился к окну, припал глазом к щели в ставне, но не увидел ничего. Зато во втором окне, сквозь маленькую дырку в ткани, которой было занавешено окно, он увидел часть стола с мерцающим фитилем лампы без стекла. За столом сидел бригадир, в одной нательной рубахе, заправленной в галифе, а спиной к окну — Степка. В глубине комнаты неясно мелькала грузная фигура их матери. Антонов и Степка что-то ели, Алексей с трудом разглядел что: они ели, макая в мед, белые пышки. Должно быть, из той муки, которую бригадир привез из центральной бригады…
— Ну, что там? — шепотом спросил Николай Иванович, дыша Алексею в затылок. — Самогон варит?
В это время Антонов перестал жевать, насторожился, глядя в их сторону. Алексей отпрянул от ставня, на цыпочках заторопился прочь от дома, увлекая за собой Павлова. Старик, путаясь в полах шубы, допытывался:
— Самогон, да?
— Не самогон. Булки ест белые, с медом.
— Я ж говорил! — зло произнес Павлов. — И самогон он варит тоже, я знаю!
Алексей испытывал двойное чувство: он ненавидел в эту минуту Антонова, ненавидел тайное ночное пиршество, спрятанное от посторонних глаз. Одновременно, с непонятным ему самому чувством облегчения, Алексей убедился, что не может быть речи о самогоне. Возмущаясь бригадиром, он почему-то не хотел, чтобы Николай Иванович был бы прав.
Но больше всего поразило Алексея, что Степан тоже сидел за столом, тоже ел мед с булками, — это казалось ему предательством. С другой стороны, как бы он сам поступил на месте Степана? Не стал бы есть?
Однако сколько ни пытался, Алексей не смог себе представить такой картины: они с матерью едят по ночам белые булки, укрываясь от людей…
— Этого нельзя оставить! — бубнил Павлов. — Надо его вывести на чистую воду! Ты скажи об этом, где надо, пусть все знают, какой у нас бригадир!
— А вы поможете мне? — спросил Алексей.
Старик замешкался, а потом спохватился, что ему пора на скотный двор.
Они разошлись. Направляясь домой, Алексей так и не решил, что ему делать с тайной, которой он владел.
12
Алексея разбудил громкий разговор в комнате. Подняв голову, он увидел, что за окном еще темно, однако все уже не спят. Мать стояла с просветленным лицом, Федя ходил по комнате, улыбаясь и потирая руки. На лице Комптона было написано: я знал, что будет именно так!..
— Что случилось? — спросил Алексей.
— Вставай, Алеха! — сказал Федя. — Вставай! Наши войска пошли в наступление: «резеда» передала!
— Где? — встрепенулся Алексей, еще не смея поверить новости. — Где наступают?
— На Дону.
Алексей стал торопливо одеваться. Комптон, протирая очки, негромко произнес:
— Наступают на Дону, но аукнется в Сталинграде! По моему разумению, наши выходят в тыл немцам!
— Только бы наступали, только бы шли вперед! — возбужденно заговорил Алексей.
Для него сейчас все его прошлые заботы, тревоги, бригадировы пышки с медом и даже Анин переезд в центральную бригаду — все это потеряло свою остроту. Он даже решил не говорить Степану о том, что видел ночью.
Пусть его!
Весь этот день двери в их дом не закрывались: односельчане приходили, расспрашивали, ждали, будто от слов Феди или Комптона зависело, как идут дела на фронте.
Вечером прибежала Евдокия — пальто нараспашку, платок кое-как наброшен на голову.
— Ничего больше не слыхать?
— Пока нет, — ответил Федя.
Евдокия опустилась на лавку, поправила платок. Тут же извлекла из кармана колоду карт, озабоченно произнесла:
— Ну-кась раскину, что карты говорят!
Алексей с улыбкой следил за тем, как она веером разложила карты на столе. Комптон, сидя у телефона, вдруг сказал:
— В принципе, вероятность того, что карты скажут правду, равна пятидесяти процентам.
— Вы в гадание верите? — вырвалось у Алексея.
Лично для него всякое гадание было предрассудком.
— Почему бы не верить? — возразил Комптон серьезно, хотя в глазах его пряталась улыбочка. — Гадалка, когда раскидывает карты, не знает, в какой комбинации они лягут. А разве в жизни мы знаем наперед, в какой комбинации произойдут те или иные события?
Федя с гордостью посматривал на всех: вот какой башковитый у него товарищ!.. А Комптон добавил:
— В свое время я отдал дань увлечению: и на столах гадал, и на блюдцах, и на чем только не гадал!
Алексей не знал, что и думать: и это говорит не Евдокия, не какой-нибудь старик Павлов, а Комптон — такой ученый, инженер!.. Он и верил и не верил Комптону, но расспросить о блюдцах подробней постеснялся.
Прошло еще несколько дней, и наконец пришла весть, которую так долго ждали: фашистские войска окружены!
— Теперь и у нас солнце к лету поворотило! — заявил Федя.
Комптон высказал свое мнение:
— А ведь их там довольно много сидит, в Сталинграде…
Мать встревожилась:
— Ну как прорвутся?
На что Федя уверенно ответил:
— Пусть попробуют, легко ли прорваться! Теперь их черед выходить из окружения!
Комптон, растирая щеку круговыми движениями, подтвердил:
— Да, для них это непривычная задача. Весьма.
На конюшню Алексей шел вприпрыжку: окружили! Нет, недаром все так верили, недаром все повторяли слова Сталина: «Враг будет разбит… Враг будет разбит!»
Доставая с помощью ученого быка воду из колодца, Алексей напевал от радости что-то несуразное. Подошел Степан.
— Слышал? — спросил его Алексей.
— Что?
— Немцев в Сталинграде окружили! Полностью!
— Правда? — загорелся Степан. — Значит, скоро домой поедем?
— Ну, не сразу еще.
— А я бы — хоть сейчас готов!
— Их же разбить еще надо, победить! А ты что какой-то чудной сегодня? — поинтересовался Алексей и тут же вспомнил то, что видел тогда, ночью.
— Нет, ничего, — обронил Степан и полез на чердак за сеном.
Они разложили сено по кучкам и, когда лошади после водопоя пошли к сену, Степан и Алексей принялись за утреннюю уборку. Не успели они ее закончить, как вдруг к конюшне подкатили легкие санки, в которых сидели председатель колхоза и Антонов. Лобов правил лошадью единственной рукой.
Сани остановились, Антонов спрыгнул с них. Поднялся и председатель, посмотрел на коней, что толклись возле куч сена, потом перевел взгляд на Степана с Алексеем. Спросил сурово:
— Что вы им сено под ноги кидаете? Или его у вас много?
Алексей почувствовал, что краснеет: конечно, безобразие! Они и сами столько раз говорили об этом бригадиру…
— Сколько раз говорил им, подхватил вдруг Антонов его мысль, — чтоб кормушки сделали, хоть бы пальцем пошевелили!
Алексей широко открытыми глазами глядел на бригадира: это он-то, Антонов, им говорил? Они сами ему тысячу раз напоминали о кормушках, но у бригадира вечные отговорки: некогда, некому, не из чего…
— Вениамин Васильевич, да ведь мы… — начал Алексей, но бригадир не дал ему окончить, обратился к Лобову:
— Вот с такими кадрами, Семен Данилович, работать приходится! А что я могу поделать?
В висках у Алексея гулко забилась кровь.
— Вы сами ничего не делаете! — взорвался он. — Это мы вам говорили про кормушки, а вы — ноль внимания!..
Лобов, нахмурив брови, посмотрел на него, посмотрел на Антонова, потом снова на Алексея. Тот готов был сказать все, что думает о бригадире, но председатель отвернулся и приказал Антонову:
— Сегодня же сделать кормушки!
— Сделаем! — заверил Антонов.
— И на конюшне и в коровнике.
— Сделаем!
— А сейчас соберите бригаду на собрание!
— Сделаем! — в третий раз отозвался эхом Антонов и тут же предложил Алексею:
— Иди скажи матери, чтоб комнату приготовила, у вас будем собрание проводить!
Алексей понимал, что Антонов нарочно отсылает его. Впрочем, может, и не нарочно: комната у них в самом деле просторная…