Алексей направился вслед за своими спутниками. Нет, все ж хорошо, что Аня не будет работать на окопах, при ее болезни это тяжело… Конечно, немного обидно, что она так легко рассталась с ним. Впрочем, почему легко? Она вот поцеловала его. И наверно, даже заплакала. Значит, она его любит… Как, впрочем, и он любит Аню, ему ведь тоже больно расставаться с ней…
Он шагал по широкой улице мимо занесенных снегом черных домов. Почти в каждом дворе видел он военных: там трактор, там автомашина, там армейская, выкрашенная в защитный цвет двуколка. А вон там, в стороне, стоят зенитные орудия и возле них ходит с винтовкой на ремне часовой.
Между тем спутники Алексея уже скрылись, спустившись к реке, и ему пришлось прибавить шагу. Как раз в эту минуту Алексей мельком увидел справа от себя в переулке, через три дома от угла, пару лошадей, запряженных в легкие сани. Что-то заставило Алексея замедлить шаг. Он и сам не сразу понял что, как вдруг молнией сверкнула догадка: «Там, в переулке, — Орлята! Орлята, которые пропали тогда!..»
Не раздумывая, Алексей кинулся бегом в переулок. И тут увидел, что сани, запряженные нарой высоких серых лошадей, стремительно удаляются прочь.
— Эй! — закричал он. — Стой! Погоди!
Сидевший на санях мужчина в черном полушубке и в высокой бараньей шапке оглянулся, угрюмое бровастое лицо его было незнакомо Алексею. Мужчина равнодушно скользнул по нему взглядом и отвернулся.
Взмахнул кнутом, и лошади перешли на крупную рысь, разбрасывая в стороны снег из-под копыт.
— Стой! — не своим голосом закричал Алексей: он уже был уверен, что эти лошади — его Орлята.
Кинулся вдогонку, но мужчина больше не оглянулся, и Алексей, пробежав немного, остановился. Что делать? Куда бежать, кому сказать? Догонять не на чем, да он и не знал, куда уехал мужчина в черном полушубке. Кроме того, спутники Алексея, наверно, ушли уже далеко, он боялся, что не догонит их. Но как же быть с лошадьми?
И вдруг его осенило: лошади стояли возле дома с какой-то вывеской. Что это за учреждение?
Он возвратился к тому дому, прочитал надпись: «Районный земельный отдел». Алексей поднялся на крылечко, веником, что лежал там, наскоро сбил с валенок снег и ввалился внутрь. Из тесного коридорчика единственная дверь вела в большую комнату, стены которой были заклеены пожелтевшими от времени плакатами. Комнату перегораживал деревянный барьер. По ту сторону барьера сидели за столами три женщины, в платках и в пальто. Женщины что-то писали. Одна из них, сидевшая ближе ко входу, подняла на Алексея румяное молодое лицо с ямочками на щеках.
— Тебе что? — спросила она.
— Скажите, пожалуйста, чьи это лошади стояли возле вашего крыльца? Кто на них приезжал?
— А на что тебе? — полюбопытствовала та, с ямочками, да и две другие оторвались от бумаг.
Алексей сказал наобум:
— Показалось, знакомый кто-то. Мне надо в колхоз Ворошилова добраться.
— Нет, это не из колхоза Ворошилова, — пояснила молодая женщина, — это из «Красного знамени», Егор Васильевич Фролов — вот кто это был. Председатель.
— А «Красное знамя», это где? Далеко отсюда? В какую сторону?
— Тридцать километров от райцентра, — охотно пояснила женщина, — только это совсем в другую сторону, туда, — она неопределенно махнула рукой на юг.
— Нет, мне не туда, — согласился Алексей. — Извините. До свиданья!
Закрывая дверь, услыхал, как молодая сказала: «Вежливый паренек!»
Алексей вышел на крыльцо. Уже смеркалось, и он по-настоящему встревожился, как будет догонять своих. Кроме того, не терпелось сказать Николаю Ивановичу про Орлят. Алексей заторопился, почти бегом кинулся догонять свои сани. Спустился к реке, через которую лежал между ледяными торосами санный путь. Далеко впереди увидел группу людей. Он прибавил шагу и скоро настиг их, но оказалось, что это не его спутники, а какие-то незнакомые люди, быть может, такие же, как они, что шли на строительство оборонительного рубежа. Алексей обогнал эту группу, надеясь, что сейчас увидит своих. И снова ошибся: впереди ехали два военных, везли что-то накрытое брезентом.
Алексей не на шутку взволновался: где он найдет односельчан, если они уже добрались до райцентра? Страх остаться одному среди чужих в незнакомом городе удвоил силы, он как угорелый помчался вперед, обгоняя сани с военными. И вздохнул облегченно, когда увидел впереди группу людей, среди которых возвышался Павлов.
Только удостоверившись, что это свои, он чуть замедлил шаг. И тут подумал, что, пожалуй, не следует говорить Павлову про Орлят. Во-первых, Алексей мог ошибиться: а вдруг это не Орлята?.. А во-вторых, ему казалось, что Павлов и сам что-то знает про лошадей. Знает, но ждет, не говорит до поры. Ну что ж, подождем и мы, пока не убедимся во всем окончательно!..
Его заметили, когда он почти уже догнал спутников.
— Ты иде шаландаешься? — упрекнул его Авдотьич. — Эдак я по дороге всю команду растеряю, а работать кто будет?
Тамара улыбнулась Алексею понимающе, и даже Павлов заулыбался:
— С Анькой никак расстаться не мог? Ну что ж, дело молодое! Только не любит она тебя, бросила! Домой поехала. Оно, конечно, дома сподручней, чем на окопах…
Алексей отмолчался. Теперь он уже ни за что не рассказал бы Николаю Ивановичу, что задержало его.
15
Им предстояло рыть противотанковый ров, который тянулся на много километров. Рыть его начали еще летом — наверное, оборонительный рубеж строили на тот случай, если бы фашистские войска пошли вдоль Волги.
Бригаду Авдотьича определили на постой к одинокой хозяйке, владевшей половиной дома на окраине Камышина. Половина дома состояла из одной комнаты, почти пустой: стол, две лавки, старый сундук. У большой русской печки на стене — полка с посудой. Хозяйка, пожилая хмурая женщина с диковатым взглядом, оставила себе лежанку возле печи. Большую часть комнаты заняли женщины, отгородившись от мужиков ситцевой занавеской.
На другой день вся их бригада разделилась: некоторых отправили на заготовку столбов, двух женщин взяли на работу в санпропускник. Авдотьич, как ответственный за сани, был снаряжен на перевозку грузов. На рытье противотанкового рва остались трое: Павлов, Тамара и Алексей.
Узнав о таком распределении, Павлов принялся костерить Авдотьича на все лады. Авдотьич, скорбно потупившись, молчал, но в его глазах, окаймленных редкими рыжими ресницами, пряталась хитринка. Выслушав бурные упреки Павлова, он сказал примирительно:
— Дак, Иваныч, не враг же я себе: и я здоровьем слаб копать землю. А вам же и лучше — все трое с одной бригады. Поработаешь две недели — смену тебе пришлют с колхоза, дак чего ершишься?
Противотанковый ров, глубокий, с крутыми скатами, тянулся изломанной линией по заснежённому полю. Он был присыпан снегом, и только на участке, где велась работа, чернела свежевскопанная земля. Алексей поразился огромному количеству людей, работавших здесь, — несколько сотен, а может, и вся тысяча, с лопатами и кирками копошились на сравнительно небольшом пространстве. В основном это были женщины, были и старики и подростки. Работой распоряжался десятник — тщедушный мужчина, одетый в некогда форменное синее пальто. У десятника был пискливый, но очень энергичный голос: в течение рабочего дня голос этот не затихал ни на минуту, слышался во всех концах участка.
— Давай, давай! — покрикивал он на работающих.
— Чего давать-то? — озорно поинтересовалась Тамара, поправляя платок на голове.
— Давай, давай, догоняй передовых! — приказал десятник, торопясь дальше вдоль рва.
Тамара притопнула валенками на снегу и запела ему вслед:
Ростов на Дону,
Саратов на Волге.
Я тебя не догоню —
В тебя ноги долги!
Вокруг засмеялись, но десятник не оглянулся.
— Ладно, работнем! — сказала Тамара, оглядываясь по сторонам. Мужики командуют, а бабы работают!
Алексею было неловко — то ли за Тамару, то ли за десятника, а может, и за самого себя: как-никак, он же мужчина!..
Он взял из кучи инструмента кирку и лопату и по разрыхленному откосу спустился на дно рва. Приступили к работе и другие — рядом с ним принялась копать Тамара. Николай Иванович остался наверху. Он долго, придирчиво выбирал лопату: взялся за черенок, помахал лопатой в воздухе, как бы примеряясь бросать. Потом взял в руки другую, третью. Алексей невольно улыбнулся хитрости старика: чего выбирать, все они одинаковые!
Наконец и Павлов спустился к ним и стал копать. Мерзлая сланцеватая почва поддавалась плохо: прежде чем копнуть лопатой, приходилось долбить киркой, отколупывая такой маленький комок земли, что на каждый бросок лопаты приходились три-четыре удара киркой. Алексей долбил с азартом, пот градом катился по лицу. Он знал, что эта работа — его помощь в победе над фашизмом.
Рядом копала землю Тамара, спокойно, размеренно, лопатой кидала сноровисто, сильно. Время от времени разгибая спину, чтобы отдохнуть и поправить выбившиеся из-под платка пряди русых волос, ворчала:
— Одна забота — работай до пота!..
Николай Иванович трудился не спеша. Алексей это заметил не сразу, а когда заметил — удивился его работе. Зачерпнув лопатой немного грунта, Павлов долго приноравливался, как его кинуть. Потом кидал грунт наверх и долго стоял, опершись на лопату, отдыхал. Он отдыхал буквально после каждого броска, причем, подолгу — минуту, две. Было просто неприлично стоять среди работающих, Алексея так и подмывало сказать ему об этом. Видно, он глядел на старика столь красноречиво, что Николай Иванович счел нужным посоветовать:
— Ты, Лексей, полегче, полегче работай! Ты чересчур старательный: смотри надорвешься!
— А ты, Иваныч, — спросила его Тамара, — никак уже грыжу себе нажил?
— Помолчала бы, вертихвостка! — огрызнулся Павлов, но все же взялся за лопату.
— Перед тобой, что ли, хвостом верчу? — задиристо спросила Тамара, но Павлов не ответил.
По брустверу рва к ним приближался десятник и военный в шинели, опоясанной командирскими ремнями. Военный что-то указывал, отмеряя палкой-метром расстояние от края рва, а десятник пискляво соглашался с ним. Они остановились неподалеку, и Тамара нарочито громко сказала: